Чтение 36–й страницы книги ~Иножитель~

Пусть в жизни потерял я все,

Подавлен горький стон мой!

Пусть дух мой срамом потрясен,

Но все же я не сломлен!

- Не сломлен! Не сломлен! - воскликнула мать.

В дверях стоял восхищенный юноша, младший брат Савиньона. Он прибежал
при известии о возвращении брата и видел бегство монахов.

Глава вторая

ПОДМОСТКИ

Гениальное - всегда чуждо

современникам. Великий физик XX века

Макс Планк говорил: "Новые идеи никогда

не принимаются. Они или опровергаются,

или вымирают их противники".

Савиньон Сирано де Бержерак, оправившийся заботами матери от пагубных
последствий лечения и уж не столь похожий на живого мертвеца, даже снова с
густой шевелюрой, правда принадлежащей теперь парику, какие стали входить
в моду после полысения Людовика XIII, появился в так знакомом ему трактире
Латинского квартала.

Дубовая стойка и за ней все тот же, казалось, нестареющий трактирщик
в заношенном белом переднике, с тараканьими усами на длинном, как
перевернутая бутылка, лице; грубо сколоченные из досок столы и такие же
скамьи при них; шумные посетители, преимущественно студенты, художники,
поэты, как и во времена, когда Сирано разыскивал среди них своего первого
секунданта Шапелля или после дуэли пил со своим противником, старым
капитаном де Лонгвилем, вино за этим же столом, а потом встретился с ним
еще раз здесь, потрясенный своим несчастьем, и выслушал от него
омерзительную историю пленения двух испанских дам.

Сирано невольно передернул плечами. Волна пережитого накатилась на
него. Но он пересилил себя. Нет! Не для того он явился сюда, чтобы снова
впасть в отчаянье! Он не просто член тайного общества доброносцев, жизнь
его отныне должна быть посвящена выполнению долга, завещанного незабвенным
учителем, Демонием Тристаном! Сирано привычно тряхнул кудрями (на этот раз
парика!), оглядывая помещение.

Кисло пахло пролитым вином, дешевой кухней и неряшливой толпой.
Кто-то из посетителей читал стихи или пел, кто-то спорил, а то и просто
горланил.

Сирано сел за свободный столик. Гарсон в кожаном переднике, ловкий
малый с наглыми глазами, плавным картинным движением поставил перед ним
кувшин вина и, как было заказано, две кружки, очевидно, еще для одного
посетителя.

А вот и он!

Старый приятель Савиньона, войдя в трактир, печальными глазами искал
Сирано.

Этот взор как-то не вязался с элегантной видной фигуркой человека со
свободными манерами, присущими странствующему актеру, способному играть
сегодня разбойника, а завтра вельможу или коронованную особу.

Мольер увидел Сирано, машущего ему рукой, и подошел к нему.

Они обнялись и сели за стол.

Сирано внимательно оглядывал былого соученика.

- Я думал, ты веселее, - заметил он.

- Я веселю других своей печалью, - ответил Мольер.

- Печалью?

- Да, грущу о судьбах горестных людей! Но не во мне дело.

- Начнем с тебя, поскольку успех мной задуманного зависит от
благополучия твоего.

Мольер пожал плечами:

- Играю, как комедиант, пишу комедии, как поэт, а вернее, как
живописец с окружающей меня натуры.

- Как? Без греческих богов, без римских матрон? Без всем знакомых
масок?

- Стремлюсь не смешить людей, а выставлять на посмешище их пороки...
Ведь люди готовы прослыть скорее дурными, чем казаться смешными.

- Согласен с тобой, Жан, и сам готов идти таким путем.

- Я помню, как ты высмеял в своей юношеской комедии педантов,
уродующих воспитанием молодых людей.

- Меня освистали церковные приспешники.

- Церковь - это крепость зла. Ее непросто взять штурмом. Я в своей
комедии о лицемерах принужден прикрыться поклоном в сторону "монарха! -
врага обмана"!* Как не быть мне печальным, веселя других, если я предвижу,
что попы постараются лишить меня даже гроба**. Ведь нас, актеров, как бы
ни был популярен театр во Франции, не считают за людей и хоронить готовы,
как собак.

_______________

* В комедии, названной впоследствии "Тартюфом". (Примеч. авт.)

** Церковь не простила Мольеру "Тартюфа" и, когда Мольер умер на

сцене "без покаяния и причастия", всячески препятствовала его

похоронам. (Примеч. авт.)

- Но окружают вниманием даже при дворе.

- Вниманием, а не уважением. Что я для них, для знатных? Мольер? Сын
придворного камердинера Поклена? Не граф и не маркиз, способный
становиться ими лишь на сцене!

- Чтобы они увидели в тебе самих себя.

- Нет! Только не себя! Скорее своего соседа по театральному креслу,
чтоб посмеяться вдоволь над ним, но никак не над собой! Однако перейдем к
тебе. Ты пострадал от медицины?

- Пожалуй, да.

- Они у меня на прицеле, невежественные каннибалы, именуемые
лекарями, первые помощники смерти!* Они даже не знают строения
человеческого организма. Попы запрещают им резать трупы, и врачам
достаются или казненные, или покойники, похищенные с кладбищ. Немудрено,
что студентов-медиков вместо понятий о человеческом теле учат проведению
диспутов о том, сколько раз в месяц полезно напиваться до скотского
состояния.

_______________

* Мольер высмеял современных ему медиков в комедиях "Мнимый

больной" и "Лекарь поневоле". (Примеч. авт.)

- Ты зол на лекарей?

- Не больше, чем на других невежд.

- Как раз на них я и хочу обрушиться, но не комедией на этот раз, а
трагедией, поставить которую в театре и прошу тебя помочь.

- Трагедией? Вот как? Я знаю твои ядовитые памфлеты и ждал от тебя
чего-нибудь в этом роде. Тебе так удались "Проделки Скапена". Хочешь
трагедией высмеивать невежд?

- Нет! Показывать их во весь их "исторический рост"!

- История?

- Да, столетняя, "Смерть Агриппы".

- Этого чародея, колдуна, как принято считать?

- Ученого, еще в прошлом веке поднявшегося выше всех, осмелившегося
признать за женщиной права, равные мужским, получившего в своих колбах
вещества, никому дотоле неизвестные!

- Но не золото же!

- Он получил нечто более ценное, заложив основы науки будущего,
которая в грядущем перевернет весь мир!*

_______________

* Сирано был прав, поскольку алхимики действительно заложили

основу современной химии, о чем он мог догадываться лишь благодаря

своим представлениям о мире Солярии. (Примеч. авт.)

- Ты замахнулся на невежество, но средоточие его - все та же церковь.
Берегись!

- Прямо я ее не затрону. Мой Агриппа, правда, преследуемый монахами,
светлый гуманист Корнелиус Генрих Неттесгеймский, профессор, врач,
философ, потрясший всех трактатом "о недостоверности и тщете наук"!

- Он отрицал науки?

- Нет! Лжемудрецов, которые считают, что то, чего они не знают,
существовать не может! И будто не результат опыта достоверен, а лишь
мнение авторитета! Вот это я и покажу со сцены, чтоб у людей сердца
заныли!

- Браво! Но, берясь за трагедию, ты вступаешь в соперничество с самим
Корнелем.

- Сирано, как ты знаешь, не страшился никого! Предвидя критику
адептов, я заранее парирую возможные удары, соблюдая все три единства:
места, действия и времени, уложив все события в двадцать четыре часа.

- Твоей трагедии не хватает еще одного единства.

- Какого?

- Денег. Без них, мой друг, трагедии не поставишь.

- У меня есть меценат, герцог д'Ашперон. Он обещал помочь.

- Тогда другое дело! Но ты откройся мне. Когда я обличаю пороки, я их
вижу вокруг. А ты? Веришь ли ты, подобно своему герою, в "недостоверность