Чтение 36–й страницы книги ~Охотник за смертью. Война.~

У некоторых войск Лайонстон было новое оружие — стазисные прожектора. Внутри их узких фокусированных пучков останавливалось время, и те, кто попал в это поле, беспомощно стояли, выдернутые из времени, как застрявшие в янтаре мухи. Наступающие застывали целыми рядами, и наступление захлебывалось. Но это была новая технология, и прожекторов было очень ограниченное число. Еще они работали нестабильно и ненадежно. Иногда просто при включении весь аппарат взрывался и убивал всех в радиусе тридцати ярдов. И вполне понятно, что солдаты не очень охотно их применяли. Иногда только с приставленным к голове пистолетом офицера. Но там, где машины работали, эффект был потрясающим. В поле прожектора можно было замедлить время до скорости улитки или ускорить неимоверно. Попавшие в луч становились живыми статуями, или — чаще — со страшной скоростью старели. Сморщивалась кожа, становилось дряблым тело, сердца не выдерживали и мозги гнили в расколовшихся черепах. Даже при малой мощности машины давали поле, которое могло заполнить улицу, замедлив наступающих и сделав их легкой мишенью для более традиционного оружия.

Но этот успех длился недолго. Как только угроза стала ясной, киберкрысы проникли в компьютерные системы этих машин и отключили их. Боевые эсперы с безопасного расстояния сняли операторов прожекторов, разрушая их разум или вызывая огонь. Там, где войска были защищены эсп-глушителями, эсперы применяли пси-бомбы — страшные устройства, созданные из тканей мозга мертвого эспера. Взрываясь, они вызывали буйное помешательство у любого не эспера. Солдаты набрасывались друг на друга и разрывали на части голыми руками, крича, вопя и воя, купаясь в крови своей и своих товарищей. Силы повстанцев прорвались, опрокинули стазисные прожектора и пошли дальше. После будет время о них подумать.

Императрица отдала приказ выпустить на улицу Гренделианских Стражей — безжалостных машиноподобных пришельцев, найденных в Гробнице Спящих. Злобные чудовища в кроваво-красной шипастой кремниевой броне двигались со скоростью, недоступной человеческому глазу, и убивали всех. Оружие было против них бесполезно. Сильные настолько, что с ними невозможно было драться, быстрые настолько, что их не успеваешь заметить, они шли по забитым людьми улицам, оставляя за собой лишь груды кровавого мяса. К несчастью, управлять ими императрица могла лишь в очень узких пределах. Освобожденные от принуждения своих кибернетических поводков, они убивали все живое вне зависимости от того, на какой стороне сражается жертва. Недоступные контролю и управлению, они шли по улицам — алые дьяволы нечеловеческого ада — и оставляли штабеля трупов. Будь их в распоряжении Лайонстон еще столько же — они могли бы повернуть ход дела. Но их было не очень много, и не очень был велик ущерб, который они могли нанести городу, в котором бились армии.

Подполье выслало против пришельцев боевых эсперов, но из них многие погибли просто от контакта с разумом гренделиан. Слишком они были чуждыми, слишком отличными, слишком страшными. И тогда Подполье обратилось к эльфам — экстремистам из Фронта Освобождения Эсперов, и те выслали мастеров полтергейста и пирокинеза. По улицам прокатилась пси-буря, разрывая гренделиан на части и поджигая окровавленные куски. Пришельцы падали один за другим, сражаясь до последнего с врагом, которого они не могли ни схватить, ни увидеть, и их пожирал ревущий огонь. А обе армии приветствовали эсперов как героев. Еще никогда не давали пришельцам шляться по улицам людских городов, убивая людей, и опять-таки обе армии увидели в этом еще один признак растущего безумия Лайонстон. Солдаты и гражданские, которые были вынуждены бессильно смотреть, как гренделиане свежуют их товарищей и любимых, теперь проклинали императрицу и переходили на сторону восставших.

Но не все выходило, как хотелось восставшим. Легендарный Пол-Человека вел свою собственную армию через Бесконечный Парад, сражаясь в первых рядах, и подавлял бунт всюду, где его находил, и любыми средствами, которые требовались. Его успехи и уверенное поведение военного профессионала воодушевляли солдат, и почти только силой своей личности он вывел их к центру города и не уступал ни пяди, какое бы тяжелое ни складывалось положение. Для своих солдат он был не только героем, но и легендой, защитником Человечества, и они стояли насмерть и были готовы лучше умереть, чем подвести его. Поэтому повстанцы оставили им центр и обошли вокруг. Ведь он в конце концов был только один, и он не мог быть сразу всюду.

Киберкрысы влезли в главные системы связи Голгофы и отключили все военные каналы, до которых смогли добраться. Немедленно войска оказались отделены друг от друга, каждая единица изолирована на своем островке битвы. Стратегия стала бессмысленной, а подкрепления беспомощно бегали по кругу. Имперские эсперы в подметки не годились организованным телепатам Подполья, и управление войсками развалилось, как карточный домик. Приказы не доходили до подчиненных, на призывы о помощи некому было ответить. Воцарился хаос. Но бунтовщики стали тратить силы на мародерство и месть, а Подполье могло только указывать им цели. И к тому же все равно у противника было превосходство в численности и в оружии, и чем дольше шла битва, тем хуже были шансы повстанцев. Им надо было ударить молниеносно, использовав преимущество внезапности, и захватить власть над Голгофой, иначе, несмотря на все успехи, Восстание могло рассыпаться и быть подавлено. Военные это знали и пытались выиграть время, удерживая ключевые пункты и отказываясь их уступать. И потому лилась кровь, и умирали с обеих сторон люди, качались в одну и в другую сторону весы сражения, и вожди Подполья начинали отчаиваться. Начинало казаться, что все надежды теперь можно возлагать лишь на горстку героев и людей из легенды, которые еще даже не появились; что судьба всего Восстания зависит лишь от действий Оуэна Дезсталкера и его спутников.

«Оплот Шандракора» Джиля Дезсталкера, изначальный дом и святыня клана Дезсталкеров, вышел из гиперпространства и лег на орбиту у планеты Голгофа. Огромный каменный замок с собственным космическим двигателем и силовым щитом, он безмолвно завис над главной планетой Империи, как призрак прошлого, как напоминание о великих днях Империи, когда мечта еще не стала кошмаром, и хорошие люди стали умирать, и их сменяли мерзавцы. Белизной отсвечивал древний камень в свете солнца Голгофы, бледный, как привидение, призрак на пиру, древний хранитель, пришедший изгнать узурпаторов. После девятисот сорока трех лет отсутствия Джиль Дезсталкер вернулся домой.

Он стоял в большом парадном зале Оплота, повернувшись спиной к пылающему камину, рассматривая планету, которая медленно поворачивалась на огромном экране в конце зала. Одетый в свои обычные потрепанные доспехи, грубые меха и золотые амулеты, с заколкой наемника в волосах, Джиль выглядел воином — варваром из далекого прошлого Человечества, того, когда еще не было в Империи Первого Меча, героя и легенды Империи уже почти тысячелетие. На спине висел в ножнах длинный меч, и оплетенная кожей его рукоять торчала изза плеча, будто ждала, когда ее позовут в дело. Родоначальник Дезсталкеров, давший имя клану и основавший его, возвращался из изгнания в родной мир, которому был неведом.

Дальний его потомок, Оуэн Дезсталкер, стоял рядом вместе со своим товарищем по оружию Хэйзел д'Арк. Между ними была какая-то близость, которая не была раньше так заметна, как будто во время вторжения на Мист они открыли что-то друг в друге и в самих себе. Они стояли бок о бок, высокие и уверенные в себе, и сила и мощь исходила от них, как аура величия. Они не надели доспехов, но в то время как при Оуэне были только его меч и дезинтегратор, Хэйзел обвешала себя таким количеством оружия, которое только могла нести. Она доверяла пистолетам. Далекий путь прошли они вместе с момента их первой встречи, на планете Виримонд, которой больше не было, и трудно было узнать теперь в Оуэне и Хэйзел затворника-ученого и пиратку поневоле, какими они были тогда. Они отправились искать судьбу и нашли ее.

По ту сторону огромного камина стоял Джек Рэндом, легендарный профессиональный мятежник. Сломленный старик, которого Оуэн разыскал на Мисте так недавно, исчез, Его заменил сильный и мускулистый мужчина в расцвете лет. Джек Рэндом воссоздал себя собственной верой и смелостью, а еще — таинственной силой Безумного Лабиринта, чтобы снова стать героем и легендой. Даже теперь, спокойный и бездействующий, он, казалось, может в одиночку ниспровергнуть Империю. И если по дороге будет кровь, и ярость, и избиение врагов, тем лучше.

Рядом с ним, не испытывая никакой неловкости в роскошном замке, будто всю жизнь в таком прожила, стояла Руби Джорни. Одетая в черную кожу под белыми мехами и манящая, как роскошный цветок, пыльца которого навевает нездоровые сны. В отличие от других прошедших Безумный Лабиринт Руби Джорни не сильно изменилась. Стала лишь более… утонченной. Будучи охотницей за призами, она своих жертв предпочитала доставлять мертвыми — тогда меньше заполнять бумаг. Она искала боев, стычек, гонялась за самыми опасными призами — только чтобы доказать себе, что она именно такая злобная, как о ней говорят. Примкнув к Восстанию, она просто вышла против более крупного врага. Ее целью по — прежнему были трофеи и добыча. В хаосе на Голгофе она видела колоссальные финансовые возможности и на мелочи вроде политики отвлекаться не собиралась. Это работа для Рэндома. Он в этом разбирается.

Александр Шторм, старый и усталый человек, почти всю жизнь был участником Восстания. В молодости он столько раз бился бок о бок с Джеком, что потерял счет. Когда-то блестящий фехтовальщик и веселый искатель приключений, герой почти столь же знаменитый, как сам Рэндом, теперь он был придавлен возрастом и разочарованием и оставшуюся еще в нем энергию направил на помощь в разработке политики и стратегии Подполья. И если он завидовал, что старый Джек каким-то образом помолодел и ожил снова, а он нет, он про это молчал. По большей части.

И были здесь, наконец, Молодой Джек Рэндом и Безумная Дженни. Эти стояли поодаль от прочих, потому что никто рядом с ними стоять не хотел. И они изо всех сил старались не замечать остальных. Молодой Джек появился ниоткуда, утверждая, что именно он и есть легендарный профессиональный повстанец, и, надо сказать, с виду вполне соответствовал этой роли. Высокий и сильный, в серебристых боевых доспехах с золотыми инкрустациями, он прямо излучал силу и мудрость, и его харизма чуть ли не затмевала свет ламп из-под потолка. Герой с ног до головы, за которым люди идут почти инстинктивно, даже в самых невозможных ситуациях. Непобедимый в бое на мечах, он шел на баррикады и бросался на выручку картинно и смело с постоянной улыбкой на лице. Его уже провозгласили спасителем Мистпорта во время вторжения, будто это он один обратил в бегство оккупационные войска Империи. Чтобы вдохновлять массы, Восстанию нужны были герои.

Все еще не было до конца ясно, кто из двух Рэндомов настоящий. Оба были сильными бойцами и изощренными стратегами. И поэтому Подполье, расчетливое, как обычно, решило использовать обоих.

Другое дело — Безумная Дженни. Империя что-то сломала в ее душе, и сломанное срослось криво. Но она была отмечена прикосновением сверхэспера, Матер Мунди, и теперь Безумная Дженни была очень сильна. Ее сущность только что не потрескивала вокруг нее, как готовая разразиться гроза. Жила она только ради мести, и от Подполья ей нужна была только цель. Когда-то у нее было другое имя и другая жизнь, но это казалось ей очень давним, и почти все время она даже не помнила ту незначительную женщину-эспера, которую звали Диана Вертю.

Оуэн Дезсталкер огляделся, задумчиво рассматривая своих спутников. Кажется, все они резко изменились за короткое время разлуки. Джек Рэндом выглядел на тридцать лет моложе и таким здоровым, что мог бы жевать жестянки и выплевывать гвозди. Он стал очень похож на Молодого Джека, но все равно была заметна четкая разница. Что-то было почти нечеловеческое в неколебимом героизме Молодого Джека, будто он и в самом деле был персонажем голодрамы, сошедшим с экрана и при этом не растерявшим свою харизму. В отличие от своего предыдущего старого воплощения Молодой Джек действовал так, будто никогда не знал ни сомнений, ни провалов. И еще он слишком много улыбался, а Оуэн не доверял тем, кто постоянно улыбается. Это было неестественно, по крайней мере в эти дни и в этом веке. Он до сих пор не мог придумать даже догадки, кем может на самом деле быть Молодой Джек, но свои сомнения держал про себя. Если этот человек — самозванец, то чертовски убедительный, а Подполью нужны герои, которые могут вести массы в бой.

И совсем уже за гранью нормального была Безумная Дженни. Вот она Оуэна беспокоила. Эсперы пойдут за ней слепо, потому что в ней однажды проявилась Матер Мунди, Мать Всего Сущего. И теперь в ней видели святую. Сумасшедшую святую, но это не уменьшало ее святости. И не приходилось спорить с тем, какой она обладает огромной силой. Когда Дженни отпускала себя на свободу, содрогалась реальность. Но с такой неуравновешенной особой, как Безумная Дженни, только вопросом времени было, когда она потеряет контроль над собой окончательно и разлетится от напряжения собственной силы. Оуэн про себя решил, что в этот момент постарается быть от нее подальше.

Руби Джорни… как всегда, вызывает беспокойство. Не будь она давней подругой Хэйзел, Оуэн давно застрелил бы ее из общих соображений. Быть рядом с Руби — это примерно то же самое, что делить тесную конуру с параноидальным бойцовым псом, который сумел сорваться с цепи. Лучшее, на что можно было надеяться при контакте с Руби, — это направить ее в нужную сторону, а потом идти по следу из трупов.

Что нашел в ней Джек Рэндом, оставалось для Оуэна неразрешимой загадкой. Может быть, этому человеку просто нравилась опасная жизнь. Нельзя было отрицать, что он подвергся любопытным изменениям. Как будто его тело повернуло время назад, назло прожитым годам став опять молодым и полным жизни. Оуэн подумал, не стало ли для них для всех теперь старение делом прошлым, потому что их тоже изменил Безумный Лабиринт. А если так, то сколько же они могут прожить… Он попытался представить себе бесконечную будущую жизнь, вечную молодость, потом улыбнулся и покачал головой. Куда как вероятнее, что он погибнет на Голгофе. Сначала сделай дело, а о вечности можно будет подумать потом.

Оуэн заставил себя думать о Рэндоме. Профессиональный мятежник смотрелся резким и опасным, готовым броситься в битву, которой он ждал всю свою жизнь. Оуэн невольно ощутил беспокойство и по этому поводу. Такая решимость слишком уж граничит с опасной мономанией. Иногда Оуэн думал, что Джек Рэндом спокойно наступит на труп лучшего друга, если это будет шаг к вожделенной победе.

От таких мыслей о своих друзьях и боевых товарищах Оуэн чувствовал себя неловко, но после того как в Мистпорте он открыл, насколько мало понимает Uэйзел, он начал думать и остановиться не мог. Казалось, что у каждого из них своя одержимость и свои личные цели, и та совместность, которую подарил им Лабиринт, исчезла, пока они были в разлуке. Он по-прежнему ощущал их присутствие, но больше не воспринимал ни их чувств, ни мыслей. Близость, которая позволяла им заканчивать мысли и фразы друг друга, исчезла. Они не были больше связаны разум к разуму, как будто пережитое ими раздельно изменило их настолько, что они стали другими людьми.

Он все еще ощущал пылающую в них силу Лабиринта, и не более того — в своем предке Джиле. Этого человека Оуэн рассматривал внимательно, и его рука непроизвольно падала на рукоятку меча на бедре. Джиль все так же хмурился, глядя на экран, углубившись в свои мысли и никого не замечая. Из них Джиль неохотнее всех соглашался исследовать или использовать силу, которой наградил их Лабиринт. Будто он считал эту силу изначально злой, которую можно использовать, лишь когда нет другого выхода. Однажды Оуэн заговорил с ним об этом, но Джиль сухо отрезал, что достаточно быть Дезсталкером, и разговор был окончен. Вообще Оуэну и Джилю всегда было тяжело разговаривать. Слишком из разных времен и разной среды они происходили, хотя носили одно и то же имя, и казалось, что единственно у них общее — это Восстание. Джиль одно время старался играть по отношению к Оуэну роль отца — после того как ему пришлось убить своего побочного сына, настоящего Драма, но Оуэн сразу положил этому конец. Хватало с него одного отца, который управлял его жизнью. Он теперь был сам себе хозяин, и пусть его жизнь оказалась не такой, какой он ожидал или хотел бы, это все равно была его жизнь, и он ревниво охранял ее от вмешательства.

И помимо всего прочего где-то на заднем плане мыслей Оуэна ворочалась мысль, которая никак не хотела замолчать. Он часто думал, что Джиль слишком хорошо информирован о текущей ситуации для человека, который, как считалось, девятьсот сорок три года провел в стазисе… но сейчас он отбросил эту мысль и присоединился к своему предку у экрана.

— Каково вернуться домой после столь долгого отсутствия? — спросил Оуэн вполголоса. — То, чего ты ожидал?

— Нет, — тоже вполголоса ответил Джиль и отвернулся от экрана. — Я не видел Голгофу уже почти тысячу лет, а кажется, это было вчера. Все, кого я здесь знал и любил, давно умерли и обратились в прах. Голгофа кишит эсперами и клонами. Семьи одряхлели, прогнили или выродились, а Империя… Империи, которую я помнил, больше нет. Я как призрак, сражающийся в древней битве призраков, не замечающий, как мир меняется без меня. Империя распадалась еще в мои дни, но мне и не снилось, что она закончится вот так. Даже не знаю, спасать ее или предоставить ее собственной жалкой судьбе. Это какое-то болезненное извращение всего, во что я верил. Но я все исправлю.

Я пробужу людей от кошмара истории и построю заново ту Империю, которая должна быть.

— С небольшой помощью своих друзей, — небрежно заметил Оуэн.

Джиль впервые за время разговора обернулся к нему своим худым бесстрастным лицом.

— Конечно, родич. Один я бы никогда не продвинулся так далеко. Все это сделали возможным ты и твои друзья. И я никогда этого не забуду. А теперь, кажется, время для совещания, пока не началась битва и мы не рванулись в разные стороны. Может быть, нам нескоро придется говорить снова.

— А о чем тут говорить? — спросила Руби, чистя ногти зловещего вида кинжалом. — Мы садимся, убиваем всех, кто одет в мундир, хватаем столько добычи, сколько можем унести, и устраиваем гонку, кто первый убьет Лайонстон. Так я понимаю.

— Есть вещи, которые следует обсудить, — упрямо заявил Джиль. — Безумный Лабиринт изменил нас всех, но каждого по-своему. Согласно докладам, которые вы представили по возвращении — а твоего, Руби, я жду до сих пор, — создается впечатление, что наши… возможности развиваются в различных направлениях. Я научился телепортировать. Оуэн освоил психокинез, Джек и Руби овладели пирокинетическими способностями. А Хэйзел умеет вызывать иные версии себя самой из параллельного течения времени. Я даже не притворяюсь, что понимаю, как это получается. Все это для меня неожиданно.

— А почему бы нам было не измениться каждому по-своему? — спросил Рэндом. — Мы же разные люди. И что мы вообще знаем о Лабиринте? Что это, очевидно, создание пришельцев, и никто не знает, сколько лет ему может быть или каково было его изначальное назначение, и что последний раз, когда люди через него прошли, появились хэйдены. Не так уж много, чтобы строить гипотезы.

— Если только ты не знаешь больше, чем нам говоришь, да, Джиль? — предположила Хэйзел. — Ты ничего от нас не скрываешь?

— Нет, конечно, — ответил Джиль. — Я недолго изучал его, пока меня не загнали на Шандракор, но назначения его я так и не понял. И не уверен, что человек вообще сможет это понять. Теперь Лабиринта больше нет, и я думаю, мы так ничего и не узнаем. Важно лишь то, что каждому из нас был сделан чудесный дар, и испробовать его и понять — это теперь зависит от каждого из нас. Вопреки словам Руби, битва на Голгофе не будет ни легкой, ни простой. У Лайонстон целая армия охранников и много видов вооруженных сил, плюс самые разные неприятные сюрпризы, которые она заготовила как раз на такой случай. Никогда не следует недооценивать паранойю правителя. Лайонстон всегда знала, что может наступить такой день, и можете не сомневаться, что у нее есть сюрпризы, способные нас огорчить.

— Вот черт, — произнесла Хэйзел. — Он говорит речи не короче твоих, Оуэн. Наверняка семейная черта.

— Какой во всем этом смысл? — спросил Джек Рэндом. — Давайте лучше садиться и ввяжемся в драку, пока все не кончилось без нас.

— Смысл тот, — ответил Джиль, — что нам нужно разделиться. Распределить наши способности как можно шире и ударить на Лайонстон со всех сторон.

— Стоп! — сказал Оуэн. — Мы всегда были сильнее всего вместе. Помните тот силовой щит, что мы поставили в мире Вольфлингов? Он смог выдержать выстрел дезинтеграторной пушки почти в упор. А с Хэйзел мы творили чудеса на Мисте. Кто знает, на что мы способны, если ударим вместе?

— Нет времени на эксперименты, — сухо сказал Джиль. — Восстанию мы нужны сейчас. Я это долго обдумывал.

— Не сказав нам ни слова, — заметила Руби.

— Верно, — подтвердил Рэндом. — И когда ты успел все спланировать? Все остальные руки стерли, выполняя свои задачи.

— Я мало времени тратил на сон, — ответил Джиль. — А теперь прошу внимания. Мы должны разделиться на следующие группы…

— Мне это не нравится, — заявила Хэйзел. — Последний раз, когда мы позволили Подполью нас разделить, Дэвид и Саммерайл остались сами по себе. И теперь Дэвид мертв, а Малютка Смерть перекинулся к противнику.

— Мне не хватает Дэвида, — вдруг сказал Оуэн. — Я никогда его толком не знал и сейчас уже не узнаю, но теперь, когда его нет, мне его не хватает. Я — последний прямой потомок. Последний из Дезсталкеров.

— Не это тебя расстраивает, — сказала ему Хэйзел. — Ты злишься, что уничтожен Виримонд и тебе уже не вернуться домой. Ведь именно этого ты всегда хотел от Восстания?

— Не знаю, — ответил Оуэн. — Может быть. Я никогда не хотел быть воином. Я был доволен своей жизнью ученого и историка, без обязанностей и ответственности. Но я бы не вернулся, даже если бы мог. Слишком много я видел. А Дэвид… он был неприятный тип, но что-то в нем было. Я так многому мог бы его научить… а теперь его нет. Убит Китом Саммерайлом. Тем же улыбчивым гадом, который убил моего отца. Как бы ни повернулось дело там, внизу, а Саммерайл — мой.

— Отлично, — одобрительно сказал Джиль. — Ты заговорил, как Дезсталкер. Большой путь ты прошел, историк.

— И если мне не всегда нравится, что я собой сделал, кого мне винить? — продолжал Оуэн. — Иногда мне кажется, что я стал именно тем, чего всегда терпеть не мог. Воин, движимый местью. Пешка в игре моего отца ради ниспровержения императрицы. Очередной варвар у ворот Империи.

Наступило неловкое молчание, которое прервал тревожный звонок экрана. Джиль переключился на новый сигнал, и Голгофа исчезла, сменившись изображением Финли Кэмпбелла, Евангелины Шрек и Джулиана Ская. У них был такой вид, будто они очень спешат.

— Чего вы там застряли? — спросил Финли, не давая себе труда быть вежливым. — Вы здесь нужны прямо сейчас! Тут в Бесконечном Параде все летит к черту, а это единственный город, который мы должны удержать. Сейчас непонятно, на чьей стороне перевес, если он вообще есть. Все наши люди вышли на улицы и делают, что могут, но вы здесь нужны, чтобы скоординировать действия. Одно ваше присутствие вдохновит бойцов. Вы стали героями, легендой — не в последнюю очередь из-за репортажей Тоби Шрека, и за вами люди пойдут туда, куда не пойдут за нами.

— Опиши ситуацию подробнее, — потребовал Джиль. — Кто сейчас побеждает?

— Зависит от того, с кем ты говоришь, — ответила Евангелина. — Структура управления противника распадается невероятно быстро, и мы пытаемся это использовать, но пока что здесь неустойчивое равновесие. Нужна только искра, чтобы воспламенить людей. Но тут еще чертова уйма войск и людей из службы безопасности, и они вооружены куда как лучше наших людей. Так что вы нам нужны. Ваша сила может решить исход всего дела. Видит Бог, как вы нам нужны.

Мы бьемся на стольких фронтах, что трудно добиться серьезного прорыва.

— А что там с хэйденами? — врезался в разговор Оуэн. — Я беспокоюсь, потому что это я пробудил их в их Гробнице в час нужды, но ведь они были официальными Врагами Человечества до появления Шаба. Они прилично себя ведут?

— На удивление да, — ответил Джулиан Скай. — Их корабли бьют лишь по тем целям, которые мы им указываем, а их наземные действия — просто благословение для нас. В половине случаев солдаты не решаются с ними схватиться и бегут. И я их отлично понимаю. Но в целом Измененные ведут себя безупречно. Как нам доложили, они даже берут пленных вместо того, чтобы убивать все, что движется, и это удивило всех. В том числе и пленных. Может быть, они в своей Гробнице обрели Бога. Так что это была одна из лучших твоих идей, Дезсталкер.

— Верно, — подтвердила Евангелина. — Теперь, если вы довольны, вернемся к более срочным делам, а именно — к этой нечестивой каше в Бесконечном Параде…

— Короче, тащите сюда свою задницу, — отрезал Финли. — И поскорее. Мы должны удержать город.

— Понял, — ответил Оуэн. — Сейчас будем. Не для того мы проделали такой путь, чтобы упустить финал.

Финли кивнул и отключился. Не успели еще их серьезные лица погаснуть на экране, как пришел еще один сигнал. Когда новое лицо заполнило экран, все в зале вздрогнули, и все руки инстинктивно метнулись к оружию. С экрана смотрела лобастая лохматая волчья голова с вытянутой мордой и острыми зубами, а над мордой — большие, умные и ошеломляюще свирепые сверкающие глаза. Это был Вольфлинг — последний в своем роду, единственный выживший результат первой попытки Империи создать сверхбойца. Последний из расы, истребленной перепуганным человечеством. Когда-то — страж Безумного Лабиринта, ныне — протектор дремлющего Генератора Пустоты. Джиль широко улыбнулся.

— Вульф! Я ждал, что ты со мной свяжешься. Когда ты здесь будешь?

— Я там не буду, — ответил Вольфлинг. Глубокий и мрачный голос больше всего напоминал рычание, но глубокая тоска и усталость делали его не таким угрожающим. — Я же говорил тебе, Джиль. Хватит с меня сражений. Я слишком много видел смерти и разрушения, чтобы они приносили мне удовольствие. Лайонстон должна быть свергнута. Я это знаю. Но она уйдет, буду я с вами или нет. Я тебе больше не нужен, Джиль. Ты ушел от меня далеко.

— Послушай, мы же с тобой столько спорили и планировали, как нам свергнуть Железную Суку! Не поступай так со мной, Вульф. Не оставляй меня одного. Ты самый старый мой друг — все, что у меня осталось от прежних дней.

— Вот в этом и разница между нами, Джиль. Ты хочешь помнить прошлое, а я хочу его забыть. Отбрось свою ненависть, Джиль. Я хорошо знаю, что такое ненависть. Дай ей волю, она тебя сожрет, и ничего от тебя не останется, кроме нее. А это не жизнь. Делай то, что ты должен, потому что это правильно, но не потому что тебе это нравится. Я устал, Джиль. Я долго жил, я видел, как Империя меняется до неузнаваемости, видел, как выпадает из истории мой народ и уходит в легенду. Кажется, мне тоже пора уйти за ними.

— Неужели я для тебя ничего не могу сделать? — спросил Джиль почти жалобно.

— Можешь, — ответил Вольфлинг. — Можешь убить ради меня Лайонстон. Как бы ни повернулось дело, она не должна уйти. Убей ее, Джиль.

— Да, — медленно произнес Джиль. — Это я могу для тебя сделать.

Вольфлинг кивнул огромной лохматой головой, и экран погас. Джиль долго смотрел на него, потом медленно кивнул головой, словно в ответ внутреннему голосу, который слышал только он. Когда он повернулся к остальным, его лицо было спокойным и собранным, будто предупреждая о нежелательности комментариев по поводу только что виденных эмоций. Когда Джиль заговорил, голос его был сух и официален.

— Пришельцы. О них мы еще не говорили. До сих пор с момента атаки на Голгофу никаких признаков кораблей пришельцев в Империи не обнаружено, но позволить себе упустить эту возможность из виду мы не можем. Они где-то рядом и, несомненно, наблюдают и строят планы. И потому жизненно важно как можно быстрее закончить Восстание и восстановить порядок. Нельзя, чтобы силы вторжения пришельцев застали нас расколотыми и беспомощными.

— И давайте не будем забывать Шаб, — добавил Оуэн. — Всегда есть шанс, что одичавшие ИРы воспользуются нашей враждой и нападут сами.

— Господи, до чего же тут жизнерадостный народ подобрался! — воскликнула Руби. — Слушайте, давайте отсюда выбираться и заниматься делом! А насчет пришельцев, ИРов и нашествия лягушек будем волноваться, когда они появятся.

— Верно, — согласилась Хэйзел. — Мы только время зря теряем.

— Хорошее планирование никогда не бывает потерей времени, — холодно произнес Джиль. — Теперь прошу внимания. Вот как мы будем это делать. Оуэн изучил старые записи по Императорскому Дворцу, сделанные при его строительстве. Я так и думал, что его профессия историка когда-нибудь пригодится. Сегодня единственный путь во Дворец — это железнодорожная система, управление и надзор за которой возложен на системы безопасности Дворца. Вокзалы хорошо охраняются, а купе вагонов оборудованы соплами смертельного газа — на всякий случай. Однако Оуэн нашел записи о многочисленных технических туннелях, давно заброшенных и, очевидно, забытых. По ним мы сможем полностью обойти охрану службы безопасности и спокойно добраться до поезда. Эту задачу возьмем на себя Оуэн, Хэйзел и я.

— Погоди, — сказал в ухе у Оуэна ИР Озимандиус. — Извини, что перебиваю, босс, но слова твоего предка запустили файл, который твой отец глубоко запрятал в мою память. Он знал обо всех этих поездах и туннелях и дал мне все коды доступа к поездам и во Дворец.

— Ты уверен? — спросил Оуэн мысленно. — Если ты хоть один код дашь неправильно, мы все погибнем.

— Можешь мне поверить. Это дело верное. Твой отец любил планировать наперед.