Чтение 36–й страницы книги ~Вселенский неудачник~

какой-нибудь системы. Прямо между домами разгуливали, роясь в земле, тощие
свиньи, и с полоумным кудахтаньем проносились жилистые куры.

Из ближайшей хижины выскочил мой приятель, узнав меня, радостно завопил и
заключил в объятия. После многократных возгласов радости и рукопожатий, я
рассказал ему о своих дорожных приключениях.

Ло-до покачал головой.

- Тебе не стоило брать проводника. Я живу совсем рядом с космопортом. Если
отойти вон за ту пальму, то можно увидеть забор, - сказал он.

- А как же джунгли? Один бы я через них точно не пробрался, - возразил я.

Мой приятель расхохотался. Вместе с Ло-до, выглядывая из-за мужнего плеча,
хохотала его толстая курчавая жена. Я терпеливо ждал, пока они закончат
смеяться и пояснят, в чем дело.

- Тебя обдурили. Носильщик катал тебя по джунглям, чтобы выжать побольше
денег. Здесь многие так делают, - сказал наконец Ло-до и повел меня в свою
хижину.

Убранство ее было самое простое - тростниковые стены, циновки вместо
кроватей, каменный очаг и несколько полок с посудой. Даже труба в хижине
отсутствовала, и дым поднимался прямо к потолку. Впрочем, под потолком он не
задерживался и просачивался через многочисленные щели в крыше.

Заметив мое удивление скудностью обстановки, Ло-до пояснил:

- Живем так, как жили наши прадеды. Обычай запрещает что-либо менять. А
теперь пойдем - сегодня у нас праздник. Закон гостеприимства - великий закон,
и нашим предкам это было хорошо известно.

Он достал из сундука большую бутыль с вином и две половинки кокосового
ореха и, обняв меня за плечи, повлек к гамаку, который одним концом был
привязан к хижине, а другим к пальме. Остаток дня мы провели неплохо, распевая
во весь голос паратуйские песни, в то время как толстая Дун-ла - жена Ло-до
-носилась между хижиной и гамаком, поднося угощения.

Ло-до вс" подливал мне и подливал. Местное вино оказалось таким
забористым, что под вечер я вдруг ни с того ни с сего заплакал на плече у
друга. Ло-до испугался и стал дергать меня за руку:

- Что ты делаешь? У нас нельзя плакать! Соседи решат, что я плохой хозяин
и огорчаю своего гостя! Прошу тебя, Тит, кричи громче, смейся и радуйся, чтобы
все видели, как мы веселимся!

Не желая огорчать друга, я сквозь слезы принялся смеяться и громко
распевать песни и делал это до тех пор, пока не заснул прямо в гамаке.

Проснулся я на рассвете, лежа на циновке рядом с женой Ло-до. Возле
циновки стоял мой приятель и, сосредоточенно пыхтя, втискивался в мои брюки,
что было совсем непросто, так как он был толще меня вдвое. Мою рубашку он уже
надел, хотя она и треснула у него подмышками.

- Эй, это же мое! - воскликнул я.

- Ошибаешься. Это теперь мои штаны и моя рубашка, - хладнокровно отвечал
Ло-до.

- Почему твои? - поразился я.

- Таков древний обычай. На второй день хозяин и гость меняются местами.
Теперь я - Тит, а ты - Ло-до. Ты хозяин, а я твой гость. Значит, вс" мо" -
тво", а вс" тво" - мо".

- Как это ты мой гость? Разве не я к тебе приехал? - переспросил я, все
ещ" воспринимая происходящее как шутку.

- Так было вчера, но сегодня вс" поменялось. Отныне я Тит Невезухин, а ты
абориген Ло-до, - объяснил мой приятель.

Он наконец натянул брюки, присел, и они тотчас лопнули на нем по шву.
Ло-до огорченно поморщился.

- А твоя жена Дун-ла? Значит, сегодня она моя жена? - спросил я, думая его
уязвить.

- Конечно, твоя, - легко согласился он. - А раз твоя, то ты должен ее
содержать. Е" и четверых твоих детей. Вот тебе мотыга, иди работай.

- А если я не буду работать? - сам не знаю отчего, но в тоне моего
приятеля, внешне вполне доброжелательном, слышалось теперь нечто такое, отчего
мне становилось жутко.

Ло-до развел руками.

- Дело твое. Не хочешь работать - не работай. Только вот соседи... Они
могут воспринять это как неуважение к древнему обычаю. Вон они, кстати, уже
собрались.

Я выглянул из окна и увидел толпу аборигенов, которая молча стояла и
смотрела в нашу сторону. В их позах была не то чтобы угроза, но некое
неподвижное ожидание, не предвещавшее ничего хорошего. В руках у некоторых
аборигенов были длинные, раширяющиеся к концу ножи, служившие, вероятно, для
того, чтобы прорубать дорогу в джунглях, но зачем они захватили их сюда, к
дому соседа, я боялся угадывать.

Ло-до подошел сзади и стал смотреть туда же, куда и я.

- Ну что, будешь работать? Что мне сказать соседям? - спросил он мягко.

Оттолкнув его плечом, я взял мотыгу, пошел на поле и стал работать. Через
некоторое время толпа разбрелась, и лишь двое или трое зевак уселись на землю
и принялись глазеть, как я мотыжу землю.

Ло-до же завалился в гамак и принялся с интересом изучать содержимое моих
бывших карманов. Больше всего ему понравились перочинный нож и ключи от
ракеты, которые вместе с брелком он немедленно вдел себе в ухо. Зато записная
книжка почему-то не вызвала у него доверия, и он бросил ее в костер. Таким же
образом он сжег мое удостоверение личности, техпаспорт на ракету и лицензию
пилота. В одну минуту я остался абсолютно без документов.

- Ты что, спятил? Как ты смеешь? Это переходит всякие границы! - завопил
я, подбегая к нему с занесенной над головой мотыгой.

Ло-до равнодушно покосился на меня, не делая даже попытки спустить ноги с
гамака.

- У нас на планете нельзя иметь книг с магическими знаками. Если бы соседи
нашли их, они бы тебя повесили. Они давно уже думают на кого свалить, что куры
не несутся.

- Повесить меня за техпаспорт? Что ты несешь?

- Увы, друг мой, увы. Не я придумал древние законы, - лицемерно вздохнул
Ло-до, наливая себе в кокосовый орех вина и затыкая бутылку пробкой.

То, что он даже не попытался предложить мне выпить, переполнило чашу моего
терпения. Вспылив, я заявил, что немедленно улетаю и потребовал у него ключи
от ракеты.

Ло-до покачал головой.

- Я бы с удовольствием отдал их тебе, но это невозможно. Традиция
запрещает покидать Па-ра-ту раньше, чем через три года после прибытия. Улететь
прежде этого срока означает проявить неуважение к нашей земле.

Я почувствовал, как от гнева глаза мне застилает красная пелена и отбросил
мотыгу, опасаясь, что ещ" немного, и, не сдержавшись, я проломлю этому наглому
типу череп.

- Ты хочешь сказать, я застрял в этой дыре на три года? И сколько же дней
ты будешь мной, а я тобой?

Прежде чем ответить, Ло-до, смакуя, выпил вино. У этого афериста была
отличная выдержка.

- Все три года, за исключением первого дня. И помни, что теперь я твой
гость, а гостеприимство у нас свято. Я ни в чем не должен знать отказа. В
обязанности хозяина входит веселить гостя, поить, кормить и обеспечивать всем
необходимым. За любое нарушение традиции - смертная казнь. Причем, просто на
всякий случай, чтобы ты знал, у нас разрешается самому выбрать себе вид казни:
или быть скормленным крокодилам, или повешенным, или посаженным на кол. Если
хочешь, можешь прогуляться в джунгли. Там у нас площадка для казней. Крайне
неприятное зрелище, поверь мне на слово.

В притворном ужасе Ло-до закатил глаза. Отвернувшись, я отошел от него,
настолько он вдруг стал мне противен. И как я мог так долго заблуждаться,
считая его симпатягой и добрейшим парнем? Не потому ли он с такой
настойчивостью зазывал меня к себе в гости, что знал о варварском обычае своей
планеты, практически порабощающим всякого прибывшего на нее чужеземца?

В полдень Дун-ла принесла мне черствую лепешку, бросила ее на землю,
повернулась и ушла.

- Ай-ай-ай! Нельзя так распускать женщин. Твоя жена за что-то зла на тебя,
- посочувствовал мне Ло-до, у меня на глазах уплетая из глиняной миски
дымящееся мясо.

Весь день я ковырял землю мотыгой, а вечером явился костистый старик,
закричал на меня на местном наречии, больно ударил палкой по плечу и ушел, на
прощанье пригрозив чем-то.

- Кто это был? - спросил я, потирая ушибленное плечо.

- Ростовщик, которому ты должен деньги, - объяснил Ло-до. - Он сказал, что
если не вернешь долг, завтра он отведет тебя в рудники добывать уран. Как раз
освободилась кирка: один из его должников умер сегодня дн"м.

- Я должен ему деньги? Никому я ничего не должен! - завопил я, хватая
аборигена на ворот и встряхивая так, что его рубашка треснула в двух местах.

- Не волнуйся, - сказал Ло-до, нагло глядя мне прямо в лицо. - Как твой
друг я, конечно, выручу тебя из беды. Я продам свою ракету и заплачу твой
долг.

- Ты продашь свою ракету? Разве у тебя есть ракета? - вскричал я,
охваченный ужасным подозрением.

- Разумеется, есть. С сегодняшнего утра. Правда, я ни разу ее не видел.
Она в космопорту, - сказал этот мерзавец, улыбаясь мне в лицо.

Ло-до явно надеялся, что я наброшусь на него с кулаками, но мысль, что
местный обычай едва ли благосклонен к тем, кто нарушает законы гостеприимства,
помогла мне сдержаться. Отпустив аборигена, я выхватил из костра пылающий сук,
поднес его к тростниковому дому и крикнул:

- Этот дом теперь мой? Отвечай так или нет?

Ло-до с опаской покосился на мою руку.

- Да, это твой дом, и ты можешь делать с ним вс", что захочешь, - без
особого энтузиазма признал он.

- Отлично. В таком случае сейчас спалю его дотла, и это не будет
нарушением закона, - заявил я.

Я ожидал досадить этим аборигену, но он уже нашел выход из ситуации.