добычей. Помощник отступил, а рапирист, ухмыляясь, принял стойку,
принятую при двойном оружии. Вынеся вперед правую руку с коротким
клинком, он убрал руку с рапирой несколько назад, правильно рассчитывая,
что, связав мою шпагу кинжалом, сможет контратаковать рапирой. Мы начали
медленно кружить по траве, и тут я вспомнил о плаще. Быстро сорвав
застежку, я резким движением намотал его на предплечье левой руки и
заметил недовольную гримасу своего противника. Он явно не ожидал, что я
умею пользоваться такой защитой.
вперед, попытался достать меня кинжалом, но узкое лезвие, с треском
распоров материю плаща, руку не задело. Он попытался тут же выдернуть
свой кинжал, однако я, наклонившись всем телом вправо, резко вывернул
левую руку. Послышался звонкий щелчок, и в его руке осталась только
рукоять кинжала.
слегка уставать. Внимание постоянно отвлекалось маячившим рядом
гвардейцем, который, вроде бы не вступая в схватку, был готов в любой
момент напасть. Мы с моим противником снова оказались в шестом
соединении. В этот момент он попытался провести фруассе, но я, поймав
его рапиру, закрутил ее в обволакивании и уже входил в выпад, когда мой
противник понял, что пропускает удар. Тут-то он и дрогнул. Вместо того
чтобы попытаться все-таки шагнуть вперед в третью защиту, он откинул
левое плечо назад, стараясь освободить свою рапиру, и открыл дорогу
острию моей шпаги, которое беспрепятственно вошло в его незащищенное
горло. Гвардеец выронил свою рапиру и изумленно уставился на меня. Я
выдернул из раны свой клинок, он закрыл глаза и, пуская горлом кровавые
пузыри, закачался.
громкое, но неразборчивое, кинулся в мою сторону и вдруг остановился,
словно наткнувшись на невидимую стену. Шпага и кинжал выпали из его рук,
а на месте его правого глаза расцвел кровавый цветок, из середины
которого торчала рукоять второго Данилиного ножа.
стукнувшись затылком. Тут же рапирист, оказавшийся единственным
приличным фехтовальщиком во всей этой компании, упал на колени, а затем
свалился ничком в притоптанную траву. Одновременно с его падением
раздался пронзительный фальцет апостола Пипа, о котором я уже успел
забыть. И снова он произнес лишь одно слово:
огляделся по сторонам. В пылу схватки мы значительно приблизились к
берегу реки, и теперь апостол Пип находился от меня не далее чем в
десяти-двенадцати шагах. За моей спиной с двух сторон стояли, опираясь
на свои секиры, два гнома. У Опина была окровавлена левая рука, хотя
выглядел он достаточно бодро, Зопин, все-таки заваливший одного из своих
противников, на первый взгляд вообще был совершенно цел, только вместо
прекрасного синего колпака его голову украшала странная синяя бандана, а
из-за пояса торчал остаток его замечательного синего головного убора.
Еще дальше, за их спинами Данила с совершенно белым лицом и свистком во
рту стоял на одном колене, прикрывая своим телом лежащего в траве
Ваньку.
и наткнулся на яростно горящий взгляд прищуренных водянистых глаз. Пип
что-то перетирал в левом, прикрытом кожаной перчаткой, кулаке. Поймав
мой взгляд, он зловеще улыбнулся и, приподняв левую ладонь, дунул на
нее. С ладони сорвалось маленькое плотное красноватое облачко и медленно
поплыло в нашу сторону. Истончаясь и разбухая, оно постепенно
превращалось в тонкую, едва видимую багровую паутину, мерцающие края
которой расползались все шире и шире. Я невольно сделал пару шагов
назад, инстинктивно выставив вперед руку, обмотанную плащом. Попытавшись
лихорадочно прощупать природу надвигавшейся на нас опасности, я ничего
не обнаружил. И тут я в первый и последний раз услышал хохот апостола
Пипа. Он смеялся от души, запрокинув голову и трясясь всем своим
изможденным телом.
встречные травинки, а боками охватывая нашу группу. Вот она коснулась
тела мертвого рапириста, и неожиданно это тело странным образом
изогнулось и начало дико выворачиваться. Его ноги вытянулись и
развернулись носками внутрь, руки вывернулись за спину и, с хрустом
развернув грудную клетку, сцепились там локтями, голова запрокинулась
назад, так что стали видны приоткрывшиеся сжатые зубы, а жилы на шее
вздулись и посинели. Было такое впечатление, что мертвое тело скрутила
чудовищная судорога. Паутина прошла над телом второго гвардейца,
мгновенно проделав с ним ту же процедуру.
предпринять, и услышал за спиной шепот:
положение, я невольно улыбнулся и тут же заметил, что поведение багровой
паутинки изменилось. Края так же медленно и неотвратимо охватывали нашу
компанию, а вот середина вдруг рывком подалась вперед, словно почуяв
что-то чрезвычайно привлекательное. Я отвел руку со шпагой назад,
намереваясь рубануть по этой хлипкой сеточке, в надежде на свой
необычный клинок, и заметил, что изумруд в моем перстне, надетом на
безымянный палец левой, выставленной вперед руки, сверкнул и начал
наливаться зеленоватым сиянием.
стала похожа на огромный конус, направленный вершиной в сторону моей
руки. Лицо апостола Пипа побагровело, а на лбу и впалых висках выступили
крупные капли пота. Левой, затянутой в перчатку, рукой он производил
какие-то странные манипуляции, не сводя выпученных глаз со своей жуткой
ловушки. Она явно вела себя не так, как он рассчитывал, а его старания
вновь подчинить ее себе, похоже, пропадали впустую.
Вершина почти прозрачного, багрово мерцающего конуса коснулась моего
изумруда и с тихим чавканьем стала втягиваться внутрь. Я замер, моля
Бога, чтобы у меня не дрогнула рука. Паутина все быстрее и быстрее
исчезала в камне, и в тот момент, когда ее края, свернувшись в крученую
нить, с всхлипом исчезли, из центра камня, с его срезанной вершины,
ударил яркий изумрудный луч, напоминавший иглу или, скорее,
переливающийся луч лазера. И сразу же над берегом разнесся страшный
вопль апостола Пипа:
размытую тень, скользнул по телу апостола Пипа от левого плеча до правой
стороны пояса. Я вздернул руку, направляя луч вверх, а тело несчастного
Пипа в полной тишине развалилось надвое точно по следу луча, и его части
рухнули с лошади, продолжавшей неподвижно стоять в прибрежном песке. В
этот момент зеленый луч мигнул, зашипел и погас, а камень принял свой
обычный вид. И сразу раздался мелодичный звук Данилкиного свистка. Тут
же послышались два уже знакомых негромких хлопка, оба оставшихся в живых
гвардейца перекинулись волками и, озираясь, бросились в сторону леса,
трусливо поджимая хвосты.
вбрасывая шпагу в ножны. Данила уже успел засунуть свой свисток за
пазуху и сидел рядом с Ванькой, горестно сведя брови. По его щекам
ползли быстрые дорожки слез, но всхлипываний слышно не было. Я опустился
на колени рядом с котом. Он лежал на боку, прикрыв глаза, и
быстро-быстро дышал. Его левая лапа была практически отрублена ниже
сустава и болталась на клочке оставшейся щкурки. Кровь уже остановилась,
хотя вытекло ее, для кота, очень много. На меня легла тень. Я поднял
голову и увидел над собой сморщенное лицо Зопина. Не давая себе
расслабиться, я скомандовал:
понимающе блеснули, и он рысью бросился к лесу, на ходу доставая свой
длинный нож. Я подхватил остатки плаща и начал отрывать от подкладки
длинные ленты, выбирая места почище. Данила завороженно наблюдал за
мной, и с его щек исчезли слезы.
наполненный ключевой водой, а в другой четыре короткие, аккуратно
заструганные прочные щепки. Я подложил под лапу кота кусок плаща и
принялся осторожно промывать рану. Ванька не открывал глаза и только
слабо вздрагивал. Затем я приставил отрубленную часть лапы к обрубку,
наложил шинки и, пока Данила удерживал их на месте, плотно забинтовал
лапу приготовленным бинтом. Тут кот открыл глаза и посмотрел на слегка
запотевший котелок. Я взял Ваньку на руки и осторожно поднес его
мордочку к воде. Он сразу же жадно принялся лакать, а я приговаривал,
пытаясь задавить в себе слезы:
Ничего... все в порядке будет... - Рядом Зопин хлюпал носом.
Даниле на плечо, попросил:
поляне. Мы с Зопином направились к нему.
Акунин Борис
Шилова Юлия
Мацумото Сэйте
Куликов Роман
Пехов Алексей
Шилова Юлия