странными глазами. "Что это у них с глазами, Шотор?" - почему-то именно
этот вопрос больше всего хотелось задать Знахарю, и воздержание от
которого вызывало то, все нарастающее и нарастающее с каждой минутой
беспокойство. Эгину даже начало казаться, что, знай он совершенно точно,
что это за диковинные твари, не столько уродливые, сколь необычные, на
душе у него сразу просветлело бы, а от тревоги не осталось бы и следа.
Сознаться себе в том, что это самообман, у Эгина, как ни странно, не
хватило духу.
него на лбу вздулись, словно по ним текла не кровь, а раскаленная сталь.
"Наверное, чтобы никто не подумал, что ему тоже не по себе", - отметил про
себя
догадался, что пар-арценц целует лезвие чуть выше гарды - что-то подобное
делали рах-саванны, когда их посвящали в аррумы. Зачем - непонятно. А еще
- произносили клятвы. Интересно, будет ли пар-арценц... у Эгина похолодело
сердце, когда он сознался себе в том, что готов думать о чем угодно и
вспоминать хоть о потере девственности, лишь бы не смотреть на дорогу, по
которой уже не рысью, а шагом шли кони - все как один огненно-рыжей масти
с белыми гривами.
говорит он, то есть что это говорят уста пар-арценца, а не камни под его
ногами. Хотя и такой возможности теперь, прожив последнюю неделю, он
исключить не мог.
понят.
устрашению и омерзению (опять же собственному), понял сказанное, хотя как
офицер Свода Равновесия осознавал, что Дотанагела говорит на истинном
наречии Хуммера, за одно упоминание о котором в Варане полагался холодный
погреб сроком от полутора до двух лет. И хотя он давно подозревал, что на
начальство Опоры Писаний (которое нередко имеет дело с текстами, писанными
на истинном наречии Хуммера) такие законы не распространяются, он был все
равно польщен. Еще одно его предположение подтвердилось. Вдобавок это была
одна из немногих фраз, смысл которых Эгин узнал случайно, запомнил надолго
и которую он тщетно пытался вытравить из памяти. Но чем больше он
старался, тем глубже въедалось в мозг это "симманаин ка...". В переводе на
варан-ский это значило всего лишь:
отозвался пар-арценцу легкой, но пронизывающей все идея до самого
горизонта вибрацией.
истинного наречия Хуммера, кони остановились и какое-то время не двигались
с места. Знахарь нервически хмыкнул, а Эгин, ошарашенный и обескураженный,
стоял, широко расставив ноги, и глядел на коней. Он был не в силах
оторвать взгляд от чего-то, что, разумеется, находилось во внешнем мире,
но переворачивало вверх тормашками внутренний.
у них не было. Вместо глаз у всех троих были толстые мутно-белые или,
скорее, гнойно-желтые бельма. А сверху, поверх них, чьей-то неумелой, но
старательной рукой были нарисованы лазурно-синие семиконечные звезды с
охряно-желты-ми точками в середине. И ресницы. Ресницы тоже были
нарисованными.
капитана. Отчего-то он был уверен: к нему это не относится, а потому
продолжал стоять, словно заколдованный. Словно каменный столб. Словно бы
бросая вызов происходящему. Словно бы посягая на мощь Знахаря и бесстрашие
Дотанагелы. Посягая на то, чтобы быть непобедимым.
сотрясало горы, нависающие над морем. Эгин не понимал ничего, кроме того,
что он должен стоять и смотреть, ибо не простит себе этой трусости. Ибо
если он не увидит Солнечной Черты наяву, если он отведет взгляд от коней с
нарисованными глазами, он перестанет быть рах-саванном. Не рахсаванном для
Свода Равновесия. Но рах-саванном для самого себя.
навстречу всадникам. Он очертил мечом полукружие, и земля перед ним
загорелась. Да, это была Солнечная Черта. Но бушевало в ней не то ласковое
оранжевое пламя, которое воспламеняет фитиль масляного светильника. И даже
не то малиновое, что рождалось под кресалом наставника во дни сурового
эгинового детства. То было пламя иного цвета и сущности. Иной природы.
Языки его были желто-голубыми, а искры, снопом полетевшие вверх, когда
занялась трава, - изумрудными. Знахарь с облегчением выдохнул. Похоже, он
не просто верил в Солнечную Черту, но еще и возлагал на нее надежды.
подковы. По высоте пламя ее доходило Дотанагеле до щиколоток, а ширина
Солнечной Черты была не менее трех локтей. Отчего она такая широкая? Или
недостаточно широкая? - мысленно празднословил Эгин, просто для того,
чтобы как-то успокоить ум, не желающий мириться с одним, считавшимся
Эгином непререкаемым утверждением. Если Дотанагела и Знахарь верят в
действенность Солнечной Черты и способны построить ее при помощи истинного
наречия Хуммера, значит, они верят и в призраков.
Эгину. - Хотя нет, - добавил он, складывая руки замком с выставленными в
небо указательными пальцами. - Кажется, теперь уже все равно...
как казалось, было во власти ледяного ветра.
уберечь их от замогильного страха, который воцарялся в душе от поступи
слепых коней, полагая, что самое страшное уже позади, то когда Знахарь
обращался к Эгину, ситуация была совсем иной. Самое страшное было уже
рядом. Здесь. Наступило. Случилось. Явило себя.
присох к гортани. Ибо все трое коней неспешно проходили теперь по горящей
засеке. Шагом. Цок-цок-цок - стучали их широченные копыта. Натягивались
поводья.
Вспыхнули и сгорели. А потом загорелась короткая рыжая шерсть на ногах.
Запахло жженым. Но кони даже ушами не повели. Даже не зафыркали. Не
заржали. Они мерно двигались вперед, неумолимо сокращая расстояние,
разделяющее их и Дотанагелу. А значит, приближались к варанцам.
стоял и смотрел, стараясь не встречаться взглядом с охряно-красньши
лошадиными зрачками. Если эти грубо намалеванные точки можно назвать
зрачками. Теперь ему было ясно, отчего последние варанские князья не
высаживаются на Циноре, чтобы вдосталь побряцать оружием. Теперь ему было
-понятно, отчего Варан, несмотря на, казалось бы, подавляющую военную
мощь, никогда не мог полностью поработить смегов. Отчего военные
экспедиции одна за одной либо возвращались с позором или липовым триумфом,
либо пропадали в полном составе. Отчего варанцы никогда не говорят о
смегах. Не говорят, ибо боятся.
голову и был, похоже, близок к отчаянию.
треском провалилось. Солнечная Черта не сработала. Но теперь Эгин,
постаревший за эти минуты на год, не сомневался в том, что она в принципе
не могла сработать. И не оттого, что Дотанагела или Знахарь что-то
напутали в Истинном Наречии Хумме-ра. А только лишь оттого, что противник
был слишком силен.
шептал Шотор. Да только обращался он не к Эгину. Но к кому же тогда?
которая кое-где вздулась, кое-где за-пузырилась коричневыми и фиолетовыми
волдырями, стала облезать и рваться. Теперь в воздухе витал аромат
жареного мяса. Но кони были спокойны. Они шли нарочито медленно, хотя
могли бы преодолеть засеку в три секунды стремительного бега. Кони не
останавливались. Голова к голове, круп к крупу, они двигались к цели. "Что
ж, теперь Дотанагеле придется перерезать им шейные артерии мечом", -
подумалось Эгину.
невыносимой голубизной меч в ножны. Встал на одно колено. Положил правую
руку на грудь. И преклонил голову.
Без всякого Хуммера.
Остановились, как и шли, - голова к голове, круп к крупу. Остановились в
четырех шагах от Дотанагелы. Смрад, исходящий от их опаленной шерсти и
плоти, стал почти невыносим. Эгин боролся с тошнотой. Знахарь, судя по его