восьмерку перед лицом Копченого Окорока и нацелил ее прямо в тонкогубый,
судорожно оскаленный рот. - Скажешь тоже, торговец. Не верю, не верю.
кончиками пальцев, ударил раненого в пах. Словно стряхнул с них воду. И опять -
рев, хруст эмали, прокушенная губа. А еще - лужица мочи.
скорчившись, Копченый Окорок перевернулся на бок, подобрал под себя ноги и,
окончательно сломавшись, глухо зарыдал: - Я просто иногда выполняю поручения
госпожи де Дюффон. Маркизы де Дюффон. У нее салон неподалеку от церкви Святой
Евстахии. Не убивайте меня, сударь, пощадите! У меня на иждивении больная
матушка, четверо слепых сирот из приюта Сен-Мартен и парализованный праведник,
посвятивший жизнь служению Приснодеве. Пощадите, сударь, пощадите, заклинаю вас
именем господа, спасителя нашего! Те Deum [Начальные слова торжественного
католического гимна, примерно "Тебя, Бога, хвалим".]...
переносил...
словно увидев нечто пакостное, отвернулся. - Блевать тянет.
выкатились из орбит, челюсть отвалилась, изо рта пошла клубами розовая пена. В
хозяйстве у Гийома что яд, что арбалеты были самой высшей пробы. Наступила
тишина, лишь потрескивало в камине да капало со стола, смешиваясь с кровью,
разлитое в суматохе вино. Красное на красное. Подобное притягивает подобное.
Да, похоже, "Клоп кардинала" нынче насосался досыта...
ни души, выбрались на улицу. А вот верный Бернар оказался на месте, да не один,
в компании пирующих псов, которые с радостным рычанием лакомились
внутренностями брата-волкодава, уже выпотрошенного, освежеванного и
присобаченного на запятках. Бернар тоже был в настроении преотличном и, что-то
весело мурлыча, скоблил ножом окровавленную, снятую со знанием дела шкуру.
Вились жирные осенние мухи, чавкали блаженствующие псы, в воздухе стоял смрад
разделочного цеха. Только вот не из кабака ли несло?
скобление, взялся за вожжи, орловцы ударили копытами, лихо приняли, понеслись
стрелой. Заскрипели мощные английские рессоры, дробно застучали обода,
потянулась струйка из туши волкодава, оставляя мокрый отчетливый след. Поехали...
извлек из ножен шпагу, глянул, помрачнел, со вздохом вытащил платок. - С вами
не соскучишься, но и толком не пожрешь. - Плюнул на батист, повернулся к свету
и принялся оттирать от крови клинок. - Общение с вами вредно для желудка. Нет,
право же, так нельзя. Поехали обедать...
триумфа огнестрельного оружия, похоже, здорово испортило ему настроение.
вкусно, - улыбнулся Буров, понимающе кивнул и плотоядно почмокал губами. - Ах
если бы вы только знали, как готовят рыбу на рынке, что на улице Ферронри! А
какие там яйца, вареные в уксусе! А какое пиво! Про вафли, хрустящие на зубах,
я уж и не говорю...
преемника в толстых кожаных штанах и вонючих ботфортах. Не забыл, на всю жизнь
запомнил.
шпагу в ножны и великодушно сменил гнев на милость. - Что с вами делать? Так и
быть, поехали к этой чертовой колдунье. Бог с ними, с вафлями, хрустящими на
зубах.
серебряная монета.], брошенный уличному нищему, сделал свое дело. Жила
одноглазая Анита в тесном переулке, вход в который еще не так давно закрывался
ночью массивной цепью. Это было царство нищеты, узкая зловонная расщелина,
никогда не видевшая солнца, экипажей и хороших манер. Буров и Анри нырнули в
коридор, более похожий на подземный ход, спустились по ступеням, скрипящим под
ногами, и остановились перед дверью, окованной железом. Где-то рядом пищала
мышь, пахло погребом, помойкой, смрадный полумрак был ощутимо плотен, напоминал
туман и действовал на психику. Веселенькое местечко, нечего сказать.
сразу и не разберешь, то ли мужской, то ли женский голос. - Валяйте! Но не
запустите крыс.
здесь не жалели. Да и вообще все в этой просторной, с высоким потолком комнате
носило отпечаток достатка. Мебель была массивной и резной, песочница на
письменном столе - литого серебра, запах благовоний, летающий над жаровней, -
плотным, густым, ударяющим в голову. Это был словно островок благополучия в
море нищеты, грязи и забвения. А вот хозяйка его выглядела, прямо скажем...
далеко не блестяще, и это несмотря на ухищрения в одежде, парфюмерии и
стоматологии. Сморщенное лицо ее было нарумянено и набелено, зубы - вызывающе
фальшивы, пышное платье, с оборочками, но без панье, напоминало о временах
Мазарини [То есть о XVII веке.]. Один ее глаз был закрыт экраном из
лакированной кожи, другой немилосердно слезился и взирал на пришельцев
насмешливо. Смотреть на старую колдунью было интересно и страшно...
по углам железом книгу и тяжело поднялась из-за стола. - А ведь и впрямь, что
один, что другой. Эх, скинуть бы мне лет двадцать пять. А лучше тридцать...
мертвеца.
многострадальный болт и снял с наконечника пробку. - Отрава ваша?
достоинством провела им по игле и медленно, с чмоканьем, сунула в рот. - М-м-м,
- сплюнула прямо на пол, скривилась, как от горького, вытерла ладонью губы. -
Моя, моя. Это очень хороший яд, он приготовлен из внутренностей змей, легкого
замученной до смерти жабы, аконита, бычьей крови и настойки мандрагоры
[Мифическое растение, которое якобы произрастает у основания виселиц.],
сдобренной мочой убийцы, повешенного в полночь. Действует мгновенно.
фальшивые зубы и сотрясаясь всем своим тщедушным телом.
Вы-то ведь не режете себе пальцы своими шпагами? Каждому свое. Ах, какие вы,
оказывается, чувствительные, красавчики!
глаз смотрел серьезно, выжидающе и настороженно. Взгляд этот был сумрачен,
преисполнен ненависти и презрения - нет, не конкретно к шевалье и Бурову, - ко
всему человечеству. Да, та еще бабушка-старушка, любительница оборочек и
притираний.
изобразил восторг Буров, к слову сказать, совершенно искренне. - Так что,
думаю, вы именно тот человек, который нам нужен. Видите ли, мне дали яд.
Долгоиграющий, начинающий действовать через неделю. И...
прищелкнула подагрическими пальцами, и взгляд ее стал подобен бураву. - Ну
конечно же, без амура здесь не обошлось, тебя, как пить дать, траванула
женщина. Раньше, знаете ли, это было в порядке вещей, для укрепления семьи и
нежных чувств. Моя матушка, к примеру, да будет ей земля пухом, проделывала это
частенько с моим батюшкой. Пока, не без вмешательства любовников, не намудрила
с дозой. Ха-ха-ха. Пойдем-ка поговорим тет-а-тет, чтоб никто не мешал. Прошу.
дверь, ведущая в соседнее помещение, являвшее собой то ли адскую кухню, то ли
аптекарскую лавку, то ли лабораторию алхимика. Здесь было жарко, сумрачно и
тесно, пахло серой, углем и чем-то невыразимо гадостным. Огромный, по пояс
голый мавр мешал в котле клокочущее варево - на его руках под эбеновой кожей
бугрились, перекатывались чудовищные мышцы.
мавр тотчас же, словно на шарнирах, сложился в почтительнейшем поклоне:
узкой, круто завивающейся лестнице. Мгновение - и он исчез, только хлопнула
крышка люка, искусно устроенного в потолке.
напротив, не терпящим возражения тоном сказала негромко: - Руку дай, левую. -
Уставилась Бурову в ладонь, чуть ли не уткнулась носом в хитросплетение линий,
в мозаику бугров. - Э, да ты орел, красавчик... Вернее, кот... Большой красный кот
с длинными клыками... Нездешний... И не кладенный... - Она вдруг снова разразилась
мерзким своим смехом, однако ненадолго, - резко оборвав веселье, заглянула
Бурову в глаза, будто обожгла огнем. - Я помогу тебе, большой красный кот.
Только мне не нужны деньги. Услуга за услугу. Но тебе придется потрудиться,
рискнуть своей шкурой... Как следует рискнуть... Мне продолжать?
слюну, - я слушаю.
нисколько не напоминало ему гадательно-охмурительный фарс. Узкоглазый колдун
отправил его из тайги в Париж, так почему бы одноглазой колдунье не избавить
его от яда?
Бурову на колено и с неожиданной силой сжала его. - В библиотеке одного
парижского аббатства стоит старый двухъярусный шкаф. Как он попал туда, это
целая история. Однако к делу совершенно не относится. Так вот, верхняя его
часть повторяет в точности формы Нотр-Дама. И если повернуть посолонь [По ходу
солнца.] правую башню, на фронтоне откроется щель достаточная, чтобы вошла
ладонь. Однако сразу делать этого не стоит - сработает секретная пружина, и
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк