за мной.
знаем, что его свидетельство истинно".
ученые-библеисты (безотносительно к тому, что они сами утверждают).
Конечно, именно на этом напрасном основании возникает легенда, что господь
наш чего-то совершил, что никто, кроме Иоанна, не знал. Совершил что-то, о
чем не поведал другим церквам - петристским и схожим с ними. Это деяние в
конце концов станет известно людям и поведет человека к новому помыслу
божьему. Возможно, нынешний культ иоаннитов целиком и полностью зародился
в текущем столетии. Но иоанниты трубят, что этот культ тайно существовал
уже 2000 лет.
Гностицизм, меняя названия, существовал издавна. И всегда считался
еретическим течением. В своей первоначальной форме (вернее - формах) он
представлял собой попытку растворить христианство в мешанине тайных
восточных культов, неоплатонизме и колдовстве. Предание возводит его
возникновение к Симону-магу, упоминавшемуся в восьмой главе библии, и
воспоминания о котором приводят ортодоксов в неподдельный ужас.
Современный иоаннизм обрел сомнительную честь, воскресив это древнее, от
зари времен, религиозное течение, и прокламирует, что оно не было ошибкой,
а напротив, несло людям высшую истину. Собственно, Симон-маг не был
извратителем библии и религии, а пророком.
стоит на пороге царства любви? Не знаю. Откуда я могу знать? Но
поразмыслив (причем петристская церковь сыграла не меньшую роль, чем мои
эмоции), я решил, что учение иоаннитов - ложь. То, что иоаннизм приобрел
такое широкое распространение, я просто отнес за счет столь свойственной
для человека тяги к иррациональному.
предающаяся различным размышлениям там, где им никто не помешает! Община
притягивает пилигримов, которые нуждаются в крове, заботе и пище. В том же
нуждаются священники, псаломщики и другие. Храму (это более точное
название, чем "кафедральный собор", но иоанниты настаивают на соборе,
чтобы подчеркнуть то, что они являются христианами) необходимы денежные
поступления. Как правило, поступают значительные пожертвования, и эти
деньги оказываются в умелых руках. Зачастую вокруг первоначально
уединенного храма вырастает целый город. Так возник и Силоам, куда я
направлялся.
известные любому читателю ежедневной прессы? Может я размышляю над этим
просто, чтобы не думать о Валерии? Нет. Чтобы как можно лучше разобраться
в том, что бесконечно туманно и запутано.
кажется, неужели я начал понимать их? Но если и так, то что же именно я
начал понимать? Я подумал о нетерпимости иоаннитов. О бунтах и мятежах,
вечно устраиваемых иоаннитами. Я вспомнил, как они откровенно признают,
что их адепты повелевают силами, о которых и вообразить трудно. Ведь это
еще более разоблачает их. Я вспомнил рассказы об отступниках, не
продвинувшихся против их ожиданий, до высших степеней... Что же такое
страшное случилось с ними? Не было ничего преступного, ничего
противоречащего нормам морали... Ничего, что щекотало бы нервы. Просто
было что-то безобразное и плачевное. Было что-то, подобное ненависти.
Всего лишь, и потому не очень интересное для нас, посторонних. Я думал о
теологии гностиков. Вернее, той ее части, что они не скрывали. Какая-то
ужасная смесь апокалипсического откровения и логики. Иоанниты
отождествляли своего Лемурга с Гогом ветхого завета, и с Сатаной.
таких вещах. Пришлось остановиться на том, что думать об этом бесполезно.
Ибо всемогущий и сам справится с ним в любом случае, какое бы обличье он
не принимал.
был рад, что полет близится к концу. А что дальше случится неважно. Хватит
с меня размышлений.
возле границы города написано "население 5240 человек". Другая вывеска
возвещала, что среди клуба львов встречаются по вечерам в ресторане "котел
кобальта". В городе имелась пара маленьких предприятий, муниципалитет,
начальная и средняя школы, пожарная часть, порядком замусоренный парк,
гостиница. И больше заправочных станций, чем необходимо. В деловой части
города находились универсальные магазины, одно-два кафе, банк, клиника,
кабинеты диактистов, аптека... Все как обычно в Америке.
близилась полночь, в городе было, как в могиле. Улицы пустынны, никто не
прогуливался, не шел взявшись за руки, не было молодых пар. Кое где
виднелись редкие полицейские метлы. И лишь один кто-то, закутанный в
мантию, с капюшоном на голове, медленно брел вдоль улицы. Дома
отгородились друг от друга и от остального мира закрытыми ставнями.
Горожане спали. А где-то не спали, там вероятно, не смотрели в хрустальный
шар, не играли в карты, не пили спиртное и не занимались любовью. Скорее
всего, они молились или штудировали свои книги в надежде достичь более
высокой религиозной степени, овладеть большими знаниями и мощью,
обеспечить спасение своей души.
окружающими коробками вспомогательных строений. Возвышался над городом и
равниной. Ничего гнусного, преступного в этой картине не было. Ровные,
белые как слоновая кость, стены поднимались все выше и выше, а над ними -
огромный купол. Издали окна походили на ногти. И на каждом этаже один ряд
окон. Но затем я увидел еще два мозаичных, каждое в полфасада окна.
Мрачными тонами на них были изображены тревожащие душу рисунки. На
западном окне - сандала эмандала - священный символ буддистов. На
восточном - окно божье. На западной же стороне вздымалась одинокая башня.
На фотографии она не производила внушительного впечатления, но теперь было
видно, она едва не достигала звезд.
молитвенное песнопение. Откуда-то, как из-под толщи льда, доносились
мужские голоса. С ними переплетались голоса женщин. Мелодия была мне
незнакома. А слова... Нет на земле такого языка.
маряда селисо...
окраинах города. И она была нескончаемой. Хор пел беспрерывно. Всегда под
рукой были священники, прислужники, псаломщики, пилигримы, всегда под
рукой, чтобы заменить усталого певца или певицу. Любого и любую из
участников хора. Мне стало не по себе, как подумал, что дни и ночи на
пролет людям приходится слушать гимны.
сознание скоро перестанет воспринимать это пение. Но разве не будут
постоянно проникать эти звуки в его думы, сны, грезы. Наконец в саму душу?
выразишь. Но с каждым ярдом ощущение делалось все сильнее. Ощущение
враждебности?.. Или истины, которую я просто не способен воспринимать?
как пакля и голубые глаза. Такое в этих краях дружелюбие, таких
американцев любил описывать Уолт Уитмен. Я припарковал метлу (участок был
огромен, пуст, погружен во тьму), подошел к нему и спросил, можно ли
войти. Мгновение он рассматривал меня, потом небрежно сказал:
Марии, потом войдем.
все равно проклят. Сам то я в это не верю. Знаешь, чего я думаю? Моя
девушка-методистка. Священники тянут волынку, не разрешают мне жениться на
ней. Но все равно не поверю, что ей гореть в аду, - тут он понял, что
слишком распустил язык. - Чего это ты явился так поздно? туристы обычно
бывают у нас в дневное время.
фанатичен, чем обычный вольный христианин. Короче говоря, принадлежит к
тому большинству, какое есть в любой организации, в любой стране. Я был
готов к такому вопросу и ответил:
рано утром. Задержался и прилетел сюда только сейчас. Ваш хор так
знаменит, что не хотелось бы упускать случая прослушать ее.
выходить через главный вход. Займешь место в языческом... Э... Туристском
приделе. Не шуметь, не фотографировать. Когда захочешь уйти, иди тихо тем
же путем, которым пришел.