Ты говоришь, что Страна - это твой сон, иллюзия, и у нас нет реальной
жизни. Тогда не обращай на все это внимания. Принимай это за сон и смейся
над нами. А когда ты проснешься, то освободишься от нас.
сказал - и начал понимать. Слушай. Весь кризис здесь - отражение борьбы во
мне самом. Черт, я болел проказой так долго, что начал уже полагать, что
отношение людей к прокаженным является вполне оправданным. Таким образом,
я становлюсь своим собственным врагом, своим собственным Презирающим -
действующим против самого себя, когда я пытаюсь остаться живым и быть при
этом в согласии с людьми, которые так этому мешают. Вот почему мне снится
это. Очищение. Разрешить дилемму подсознательно так, чтобы проснувшись я
был готов к борьбе.
убеждал себя, что это все попытка к бегству, самоубийство. Но это не так,
вовсе не так. Не только для того, чтобы забыть все те привычки, что
сохраняют мне жизнь. Это лечение сном.
который мне пришлось сжечь... Наоборот, когда я сам пылал изобилием идей
романа... Когда у меня еще был роман, чтобы его сжечь!
собеседника. Но это уже не было нужно: Кавинант потерял направленность
своих вопросов, словно цель их затерялась где-то в покоях Морэма. Он
остановился возле Лорда, глядя не отрываясь на _К_р_и_л_л_. Его голос
дрожал:
уже знаю их слишком много.
вперед и схватил Морэма за плечи. Так он стоял мгновение, уткнувшись лбом
в грудь Морэма, пока тот не опустил его в кресло.
голосом.
вымотал. Немного еды было бы совсем неплохо.
уверенности. Он быстро принес гостю флягу с весенним вином. Кавинант стал
пить его так, словно внутри у него была засуха, и Морэм снова ушел в
соседнюю комнату поискать пищу.
далекий выкрик. Голос кричал его имя с настойчивостью, которая наполнила
его сердце ужасом. Он поставил поднос, поспешил открыть дверь своих
покоев.
воина, стоящего на одном из балконов, высоко над ним. Воин был еще молодым
человеком - слишком молодым для пушечного мяса, быстро подумал Морэм, -
который потерял контроль над собой.
застыл, прекратил бессвязные выкрики. Увидев, что он взял себя в руки,
Морэм продолжил более мягко:
скорее. Прибыл курьер из Равнин Ра. Серый Убийца приближается.
его взгляд горящим, решительным взором, словно его череп был расколот
между глазами. Морэм спросил просто:
возле Яслей Фаула?
играющих золотом глазах выглядел как угроза.
прикоснулся ко мне, он узнал кое-что обо мне, как и я узнал о нем. И он
был обескуражен.
осторожно поставил флягу на стол рядом с _К_р_и_л_л_о_м_, подергал себя
несколько мгновений за бороду, затем вскочил на ноги. На взгляд Морэма он
выглядел как тонкая свеча на ветру - хрупким, ломким и безнадежным.
тоже пойду.
была его фантазией. Он воспринимал ее беды с острой сердечной болью.
очень не хватало органов зрения, которые могли бы дать ему представление о
том, что значит видеть мир. И до тех пор, пока он не был каким-то
мистическим образом переброшен из предсмертного состояния на залитую
солнцем траву Тротгарда, и свет, и темнота были одинаково непонятны ему.
Он не знал, что жил до этого в мире постоянных сумерек. Он воспринимал мир
на вкус, на слух, на ощупь. Его восприимчивость к энергетическим оболочкам
объектов и к резонансам пространства была лишь пустыми словами, пока не
стала его единственным средством ощущения окружающего мира. И он был
хорошим стратегом именно потому, что его восприятие мира и пространства
было безупречным: оно не было затуманено ни цветом, ни яркостью, ни
временем суток, ни иллюзиями.
Если она была мечтой, то его прежний ум просто не имел материала для
создания такой мечты. Ведь когда он появился здесь, когда Елена объяснила,
что этот наплыв новых, доселе неизвестных ему впечатлений и чувств, так
поразивший его, является зрением, все ощущение были внове для него. Это не
было восстановлением чего-то, что он ранее когда-то потерял. Это для него
было откровением.
волоске в зависимости от его стратегии в этой войне. Если он ошибется, все
то яркое и цветное, что он мог нынче видеть, будет обречено.
его покои и сказал, что гривомудрая ранихийка прибыла из Равнин Ра и
принесла известия об армии Фаула, Трой почувствовал настоящую панику.
Началось. Началась проверка всех его планов, приготовлений и надежд. И
коль он поверил когда-то сказанию Морэма о Создателе, он должен был бы
теперь пасть на колени и вознести молитву.
были его делом, он был командующим. Он задержался лишь для того, чтоб
закрепить на голове повязку и подтянуть на талии пояс с традиционным мечом
вомарка из черного дерева, а потом последовал за Руэлом в палату Совета.
Только с их помощью он, хоть и тускло, но видел. При дневном свете он
видел отчетливее, улавливая больше деталей и на расстоянии даже большем,
чем дальнозоркие великаны. Солнце сокращало для него расстояния, и
временами ему казалось, что он способен ощущать Страну в большей степени,
чем другие. Но ночь восстанавливала его слепоту подобно настойчивому
напоминанию о том, откуда он пришел. Пока солнца не было, без огней
факелов он был затерян. Свет звезд не нарушал его мрака, и даже полная
луна была не более чем серым пятном в его сознании.
от солнечного света и способности видеть.
носил их из уважения к зрячим, чтобы те не видели его лицо, что они стали
частью его. Однако самих их он никогда не видел. Все, что было ближе, чем
в шести дюймах от его глаз, было недоступно его новому видению.
неспешными шагами. Группа хафтов, командиров Боевых Дозоров,
приветствовала его перед входом в палату, вскинув мечи и постучав ими. Как
раз в это время по лестнице подобно соколу спустился Лорд Вереминт и
пронесся за их спинами. Но Хайл Трой не изменил шага, пока не дошел до
высоких дверей палаты Совета Лордов. Здесь он нашел Кеана, ожидавшего его.
тусклом свете тонкие седые волосы придавали Кеану хрупкий вид. Но тот живо
поприветствовал Троя и отрапортовал, что все пятьдесят хафтов уже здесь.
Боевых Дозоров - это тысяча просто Дозоров, а всего двадцать одна тысяча и
еще пятьдесят воинов, плюс Первый Хафт Аморин, хилтмарк Кеан и он сам. Он
кивнул Кеану, словно хотел сказать, что этого количества хватит. Потом он
спустился в низ палаты, чтобы занять свое место.