Если бы перевести этот жест на слова, они прозвучали бы грубой бранью. И с
таким человеком К. собирался дружески обсуждать свое дело!
брюхе, становись на колени, - словом, делай что хочешь. Я вмешиваться не
буду.
случае по отношению к К., потому что он надвинулся на него, размахивая
кулаками, и, еле сдерживая голос из страха перед адвокатом, закричал:
меня обижаете? Да еще при господине адвокате! Тут нас обоих, и меня и вас,
терпят только из милости! Вы ничуть не лучше меня, вы такой же обвиняемый,
и против вас тоже ведется процесс! А если вы считаете себя важным
господином, так я такой же важный, может, еще важнее вас! И потрудитесь со
мной так не разговаривать, да, вот именно! Может, вы считаете себя
привилегированным оттого, что сидите тут, в кресле, а я должен, как вы
изволили выразиться, ползать на брюхе? Так разрешите мне напомнить вам
старую судебную поговорку: для обвиняемого движение лучше покоя, потому
что если ты находишься в покое, то, может быть, сам того не зная, уже
сидишь на чаше весов вместе со всеми своими грехами.
человека. Как он изменился в течение одного только часа! Неужели процесс
так его издергал, что он потерял способность понимать, кто ему друг, кто
враг? Неужели он не видит, что адвокат нарочно унижает его, и на этот раз
лишь с с одной целью - похвалиться своей властью перед К. и, быть может,
этим подчинить и его! Но если Блок не способен это понять или же так
боится адвоката, что даже понимание ему не помогает, то как он ухитряется,
как осмеливается обманывать адвоката, скрывать, что кроме него он
пригласил еще других адвокатов? И как он осмеливается нападать на К.,
зная, что тот в любую минуту может выдать его тайну?
жаловаться на К.
мной разговаривает? Ведь его процесс длится какие-то часы, а он уже хочет
поучать меня меня, чей процесс тянется уже пять лет. Да еще бранится!
Ничего не знает, а бранится, а ведь я в меру своих слабых силенок точно
выучил, усвоил, чего требуют и приличие, и долг, и судебные традиции.
считаешь правильным.
оглянувшись, встал на колени перед самой кроватью. - Я уже на коленях, мой
адвокат! - сказал он. Но адвокат промолчал. Осторожно, одной рукой, Блок
погладил перину.
стал немыми жестами и мимикой просить ее заступиться за него перед
адвокатом. Очевидно, ему дозарезу нужно было выудить у адвоката какие-то
сведения - возможно, лишь для того, чтобы их использовали другие адвокаты.
Должно быть, Лени точно знала, какой подход нужен к адвокату, она глазами
показала Блоку на его руку и сделала губы трубочкой, словно для поцелуя.
Блок тут же чмокнул адвоката в руку и по знаку Лени еще и еще раз
приложился к руке. Но адвокат упорно молчал. Лени наклонилась к адвокату,
перегибаясь через кровать, так что обрисовалось все ее здоровое, красивое
тело, и, низко склонясь к его голове, стала гладить его длинные седые
волосы. Тут ему уже нельзя было промолчать.
может быть, для того, чтобы лучше почувствовать прикосновения Лени. Блок
исподтишка прислушивался, опустив голову, словно преступал какой-то
запрет.
уже часто повторялся и будет повторяться еще не раз и только для Блока
никогда не теряет новизны.
помедлила, глядя, как он умоляюще воздел к ней сложенные руки. Наконец она
строго кивнула, обернулась к адвокату и сказала:
нем хороший отзыв! Может быть, у него и есть какие-то задние мысли, но все
равно никакого оправдания в глазах своего ближнего он не заслуживал. Эта
оценка даже зрителя унижала. Значит, таков был метод адвоката (и какое
счастье, что К. попал в эту атмосферу ненадолго!) - довести клиента до
полного забвения всего на свете и заставить его тащиться по ложному пути в
надежде дойти до конца процесса. Да разве Блок клиент? Он собака адвоката!
Если бы тот велел ему залезть под кровать, как в собачью будку, и лаять
оттуда, он подчинился бы с наслаждением. К. слушал внимательно и
сосредоточенно, словно ему поручили точно воспринять и запомнить все, что
тут говорилось, и доложить об этом в какой-то высшей инстанции.
работать, - сказала Лени. - Он всегда там сидит. Время от времени я
заглядывала в оконце, смотрела, что он делает. А он стоит на коленях на
кровати, разложил на подоконнике документы, которые ты ему выдал, и все
читает, читает. Мне это очень пришлось по душе: ведь окошко выходит во
двор, в простенок, оттуда и свету почти нет. А Блок сидит и читает. Сразу
видно, какой он покорный.
заранее составляя ответы, которые надеялся услышать от Лени.
ответить не могу. Во всяком случае, я видела, что читает он очень
старательно. Целый день перечитывает одну и ту же страницу и все водит и
водит пальцем по строкам. Заглянешь к нему, а он вздыхает; видно, чтение
ему очень трудно дается. Должно быть, документы ты ему дал очень
непонятные.
что он в них разбирается. Я их для того только и дал, чтобы он понял,
какую труднейшую борьбу мне приходится вести за его оправдание. Вот ради
кого я веду эту трудную борьбу! Ради... нет, просто смешно сказать - ради
Блока! Пусть он научится это ценить. А он занимался без перерыва?
попить. Я ему подала стакан воды через оконце. А в восемь часов я его
выпустила и немножко покормила.
могли не произвести впечатления. По-видимому, в нем пробудилась надежда,
он двигался свободнее, даже поерзал на коленях по полу.
адвоката.
говорить. Дело в том, что судья неблагоприятно отозвался и о самом Блоке,
и о его процессе.
она еще и сейчас способна обратить в его пользу слова, давно уже сказанные
судьей.
заговорил о Блоке. "Не говорите со мной об этом Блоке!" - сказал он. "Но
ведь Блок мой клиент" - сказал я. "Вами злоупотребляют" - сказал он. "Но я
не считаю это дело безнадежным". - "Да, вами злоупотребляют", - повторил
он. "Не думаю", - сказал я. Блок прилежно занимается процессом и всегда в
курсе дела. Он почти что живет у меня, чтобы постоянно быть наготове.
Такое старание редко встретишь. Правда, лично он весьма неприятен,
привычки у него отвратительные, он нечистоплотен, но к своему процессу
относится безупречно". Я нарочно сказал "безупречно" - разумеется, я
преувеличивал. На это он мне говорит: "Блок просто хитер. Он накопил
большой опыт и умеет затеять волокиту. Но его невежество во много раз
превышает его хитрость. Что бы он сказал если бы узнал, что его процесс
еще не начинался, если бы ему сказали, что даже звонок к началу процесса
еще не прозвонил?"
дрожащих коленях, очевидно с намерением просить объяснения.
Блоку. Он посмотрел усталыми глазами не то на Блока, не то мимо него, но
Блок под этим взглядом снова медленно опустился на колени.
и не пугайся при каждом звуке. Если ты начнешь так себя вести, я тебе
вообще ничего передавать не буду. Нельзя слова сказать, чтобы ты не делал
такие глаза, будто тебе вынесли смертный приговор! Постыдился бы моего
клиента! К тому же ты подрываешь доверие, которое он ко мне питает. Да и
что тебе, в сущности, нужно? Ты пока еще жив, пока еще находишься под моим
покровительством. Что за бессмысленные страхи! Где-то ты вычитал, что
бывают случаи, когда приговор можно вдруг услыхать неожиданно, от кого
угодно, когда угодно. Конечно, это правда, хотя и с некоторыми оговорками,
но правда и то, что мне противен твой страх и в нем я вижу недостаток
необходимого доверия. А что я, собственно, сказал такого? Повторил
высказывание одного из судей. Но ты же знаешь, что вокруг всякого дела