Чтение 36–й страницы книги ~Заблудившийся автобус~

свернул с дороги и зашел на минуту в укрытие. Пещеры и уступы над ними
были больше, чем казалось снаружи, и внутри было довольно сухо. Перед
входом в самую большую лежали три закопченных камня и помятая жестянка.
Хуан вернулся на дорогу и пошел дальше.

Дождь слабел. Справа под склоном горы ему открылась просторная
излучина реки, которая здесь поворачивала и бежала обратно поперек
долины, между намокших зеленых полей. Все вокруг было пропитано влагой.
Сильно пахло гнилью - мясистые зеленые стебли прели. Охлестанный дождем
проселок расковыривала вода, а не колеса. Тут давно никто не проезжал.

Хуан пошел быстрее, бодая дождь. Хуже, чем он думал. Он пытался
вспомнить солнечную четкость Мексики, девочек в синих шалях и дух
горячих бобов, но в голову лезла Алиса. Алиса выглядывала из-за сетчатой
двери и он подумал о спальне с цветастыми занавесками. Она любила, чтобы
было уютно. Она любила красивые вещи. Взять покрывало - огромное
покрывало, которое она связала сама, мелкими квадратиками, и не было
двух одинакового цвета. Она говорила, что могла бы получить за него
больше ста долларов. И целиком связано ее руками.

Он подумал о больших деревьях и о том, как приятно было лежать в
полной ванне горячей воды - в собственной ванной комнате, первой
настоящей ванной комнате в его жизни, если не считать гостиниц. И всегда
там кусок душистого мыла. "Просто привычка, будь она проклята, сказал он
себе.- Дурацкая западня. Привыкаешь к чему то, а потом начинаешь думать,
что тебе нравится. Перетерплю, как простуду перетерпливаю. Будет,
конечно, тяжело. Буду волноваться за Алису. Жалеть буду. Укорять себя; а
то и спать буду плохо. Но перетерплю. А после и думать перестану.
Дешевая западня, и больше ничего". Возникло лицо Прыща, доверчивое и
дружелюбное. "Потом объясню. Я тебе все объясню. Кит Карсон". Мало кто
так верил Хуану.

Он хотел подумать об озере Чапала, и над светлой спокойной его
водой увидел "Любимую", увязшую в грязи.

Внизу слева, в ложбине, он увидел дом, конюшню и ветряную мельницу
со сломанными повисшими крыльями. Это и есть, наверное, дом старика
Хокинса. Как раз где пересидеть. Он пойдет туда - может быть, в дом, но
скорее в конюшню. Старая конюшня обыкновенно чище старого дома. Там
должен быть чердак или сеновал. Хуан заберется наверх и поспит. Ни о чем
не будет думать. Проснется, может быть, завтра в эту же пору, выйдет на
шоссе округа и проголосует. До пассажиров - какое ему дело? "С голоду не
умрут. Это им будет совсем не вредно. Полезно будет. А мне какая
печаль?"

Быстрым шагом он двинулся под гору к дому старика Хокинса. Его
будут искать. Алиса решит, что его убили, и вызовет шерифа. Никому и в
голову не придет, что он мог сбежать. Вот что самое потешное. Никому и в
голову не придет, что он на это способен. Вот он им и докажет. Сперва до
Сан-Днего, оттуда через границу и на почтовом грузовике в Ла-Пас. Алиса
поднимет полицию.

Он остановился и оглянулся на дорогу. Следы его были заметны, но
дождь, наверно, смоет их, да он и сам бы мог замести следы, если бы
захотел. Он отвернулся от дороги и пошел к дому Хокинса.

Старый дом, стоило его бросить, пришел в упадок очень быстро.
Забегавшие сюда ребята перебили стекла, утащили свинцовые трубы и
водопроводные детали, а двери хлопали без толку и сорвались с петель.
Дождь с ветром стащили старые темные обои и обнажили слой старых газет
со старыми комиксами - "Хитрый дед", "Маленький Немо", "Веселый хулиган"
и "Бастер Браун". Побывали здесь и бродяги, намусорили, сожгли дверные
коробки в старом закопченном камине. В доме пахло запустением и кислой
сыростью. Хуан заглянул в дверь, вошел, принюхался к брошенному дому и
черным ходом вышел к конюшие.

Изгородь загона повалилась, ворота конюшни упали, но запах внутри
был свежий. В стойлах, там, где лошади терлись о дерево, оно было
отполировано. Углы скрадывала паутина. Между выгребными окошками еще
стояли свечные коробки с вытертыми щетками и ржавыми скребницами. На
вешалке возле двери висел старый хомут и гужи. Кожа на хомутине
полопалась, и в трещины выглядывал войлок.

Сеновала тут не было. Под сено была занята когда-то вся середина
конюшни. Хуан обошел крайнее стойло. Внутри было сумрачно, и свет неба
низался сквозь трещины в кровле. Пол устилала короткая солома, темная от
старости и чуть затхлая. Тихо стоя в дверях, Хуан слышал мышиный писк и
чуял запах мышиных поселений. Две ржавобелые сипухи поглядели на него с
балки и снова закрыли желтые глаза.

Дождь затихал и уже едва шелестел по крыше. Хуан зашел в угол и
ногой откинул верхний пыльный слой соломы. Он сел, потом лег навзничь и
заложил руки за голову. Конюшня жила тайными слабыми звуками, но Хуан
очень устал. Нервы были натянуты, настроение мерзкое. Он подумал, что,
если поспит, ему, может быть, станет легче.

Он еще в автобусе чувствовал, предвкушал судорожный восторг слияния
со свободой. Но так не получилось. Ему было скверно. Плечи болели, и
сейчас, хотя он расслабился и вытянулся, спать не хотелось. Он спросил
себя: "Что же, счастья никогда не будет? И сделать ничего нельзя?" Он
пытался вспомнить былое время, когда ему казалось, что он счастлив,
когда он испытывал чистую радость - и в уме всплывали картинки.
Раннее-раннее утро, в воздухе холодок, солнце поднимается за горами, и
по грязной дороге прыгают серые птички. Радоваться как будто нечему, но
радость была.

И другая. Вечер, лоснящаяся лошадь трется красивой шеей об
изгородь, кричит перепел, И где-то звук капающей воды. Он задышал чаще
от одного воспоминания.

И другая. Он едет на старой тележке с двоюродной сестрой. Она
старше его... он не помнит ее лица. Лошадь отпрянула от клочка бумаги,
сестра повалилась на него и чтобы сесть, оперлась на его бедро, и внутри
у него все занялось, а в голове загудело от восторга.

И другая. В полночь он стоит в громадном сумрачном соборе, и от
острого варварского запаха копала свербит в носу. Он держит тоненькую
свечку, перевязанную посередине белым шелковым бантом. И, как во сне,
ласковый рокот мессы донесся издали с высокого алтаря, и его объяла
сладкая дрема.

Мышцы Хуана расслабились, и он уснул на соломе в пустой конюшне. И
робкие мыши, почуяв, что он спит вылезли из-под соломы и деловито играли
вокруг, а дождь тихо шуршал по крыше.

ГЛАВА 15

Пассажиры смотрели, как уходит Хуан и скрывается за косогором.
Никто не заговорил - даже тогда, когда в автобус влез Прыщ и занял место
водителя. Сиденья были наклонены, и каждый старался умоститься
поудобнее.

Наконец мистер Причард обратился ко всем с вопросом:

- Как вы думаете, сколько времени ему понадобится, чтобы прислать
сюда машину?

Ван Брант нервно потер левую руку.

- Ждите ее не раньше, чем через три часа. Ему идти шесть с
половиной километров. Если ему и удастся вызвать машину, они будут час
собираться да час сюда ехать. Если вообще поедут. Сомневаюсь, чтобы
кто-нибудь согласился ехать по этой дороге. Нам надо было идти с ним и
голосовать на шоссе.

- Мы не можем,- ответил мистер Причард.- С нами багаж.

Миссис Причард сказала:

- Я не хотела ничего говорить, когда тебе взбрела в голову эта
дикая идея, Элиот. В конце концов это же твой отпуск.

Ей давно хотелось объяснить другим пассажирам, как люди их
положения, для всех очевидного, могли очутиться в автобусе, могли
подвергнуть себя таким неудобствам. Они, наверно, удивляются,- думала
Бернис. Теперь она повернулась и обратилась к ним:

- Мы выехали на поезде, чудесном поезде, "Город
Сан-Франциско"-очень комфортабельный и дорогой поезд. А потом у моего
чудака мужа возникла дикая идея ехать на автобусе. Он решил, что так
лучше увидит страну.

- И мы ее видим, девочка,- сердито напомнил он.

Она продолжала:

- Мой муж сказал, что он оторван от людей. Ему захотелось
послушать, о чем говорит народ, настоящий народ.- Тонкая струйка яда
зажурчала в ее голосе.- Я подумала, что это глупо, но ведь это его
отпуск. Ведь это он столько трудился для победы. У жен забот было
немного - выкрутиться как-нибудь с нормированными продуктами, раздобыть
еды в пустых магазинах. Представляете, было два месяца, когда мы не
видели ни крошки мяса. Ничего, кроме кур.

Мистер Причард посмотрел на жену с некоторым удивлением. Не часто
ему доводилось слышать такую досаду в ее голосе, и это подействовало на
него неожиданно. Он поймал себя на том, что сердится - ужасно,
безрассудно сердится. Причиной был ее тон.

- Я очень жалею, что мы поехали,- сказал он. Я, кстати, и не хотел
ехать. Я бы превосходно отдохнул, играя понемногу в гольф и ночуя в
своей постели. Я совсем не хотел ехать.

Остальные пассажиры наблюдали за ними с любопытством. Они скучали.
Это могло стать занятным. Супружеская ссора постепенно захватывала
автобус.

Милдред сказала:

- Мама, папа, кончайте.

-А ты не вмешивайся,- сказал мистер Причард. Я не хотел ехать.