Чтение 36–й страницы книги ~Княжич~

Горячие ненужные слезы покатились по моим щекам...

- Добрын, - услышал я тихий голос. - Добрын, это я, Соломон. Бежать тебе нужно, княжич.

Лекарь стоял надо мной с ножом в одной руке и с поводьями в другой. Он рассек веревку, врезавшуюся в затекшие руки, и подсадил меня на коня.

- А ты как же?

- Я ничего, - сказал он. - Мне не впервой...

26 августа 946 г.

Разговор выдался не из легких. Каждый из собравшихся сегодня здесь, в горнице коростеньского детинца, понимал, что продолжать войну уже нет ни сил, ни средств. Только и уступать никто не хотел.

- Как же ты не поймешь, - горячилась Ольга, - что уже вся земля Древлянская под Святослава легла. Лишь ты упираешься.

- Но Коростень-то вам не по зубам оказался, - возражал отец. - Град все лето держался и еще не один год продержится.

- А толку? - Свенельд руками развел. - Хочешь весь род свой под корень извести?

- Нет, - покачал головой отец. - Не хочу больше крови. Оттого и позвал вас.

- Ну, так прими неизбежное. - Свенельд стукнул ладонью о столешницу.

- Не горячись, варяг, - подал голос Болеслав, круль Чешский. - Нелегко такие решения принимать...

30 мая 946 г.

После битвы на пепелище остатки древлянского воинства укрылись за стенами Коростеня. Из тысячи ратников и семи сотен ополченцев осталось не более половины. Остальное либо сложили свои голо-

вы на поле брани, либо разбежались в страхе по лесам и весям.

Среди тех, кто остался, почти все были калечными. Раненые лежали прямо на стогне. Холопки не успевали повязки менять да травы целебные приворачивать. Стон стоял над древлянским стольным городом. Стон и бабий вой.

Таким я увидел Коростень, когда въехал в ворота на взмыленном коне.

- Добрыня! - бросился ко мне Ярун. - Жив, княжич!

- Что мне сделается? - Я сошел с коня и обнялся с дружинником.

- Где же ты был? Князь уж думал, что убили тебя на тризне.

- Где он?

- В детинце. Ранен сильно. Микула с ним. Путята где-то на стенах. А Побор на пепелище остался. Гостомысл сразу после тризны пропал. Куда делся? Не знает никто. И Смирного больше нет... - Ярун отвернулся, чтобы я его горя не заметил.

- Про Смирного знаю. Жаль его. И Побора жаль, - вздохнул я.

Тяжко было от навалившегося лиха. Желя и Карна в душе моей слезы горькие лили. Только нельзя мне сейчас их наружу выпускать...

- Ты бы к тетке Милаве заглянул, - сказал Ярун. - Грузно ей сейчас. Да и всем нелегко...

- Загляну. Обязательно. Вот только с отцом повидаюсь...

Я нашел отца в опочивальне. Таким я его никогда не видел. Борода всклочена. Глубокий шрам на щеке кровью сочится. Горячечным блеском полыхает взгляд. Голова тряпицей обвязана...

- Батюшка! - кинулся я к нему.

Упал на колени перед ложем. Голову склонил.

- Добрынюшка! - попытался он встать.

- Тише, княже, нельзя тебе силы терять. - Микула удержал его на ложе.

- Видишь, как оно обернулось, сынко? - а сам мне ладонью по волосам.

- Малуша где? - спросил я огнищанина.

- У нас она, - сказал тихо Микула. - Ее еще седмицу назад с Заглядой под Берисавин пригляд отправили.

- А Любава?

- Когда я уходил, в здравии она была. Ты за них не переживай. Навряд варяги до наших дебрей доберутся. А если что, они в схороне укроются.

- Ольгино войско на подходе! - в опочивальню влетел Путята.

Увидел меня. Остановился. Улыбнулся. Рубец на лице еще больше побагровел. А я вижу, что глаза у него, как у зверя затравленного. У меня, наверное, такие же.

- Рад видеть тебя, княжич.

- А я тебя, - поднялся я с колен, подошел к нему, обнялись мы крепко.

- Сынко, - простонал отец, - держись, сколько можешь. Не отдай Коростень.

- Не отдам, - сказал я твердо. - Что? Пошли, что ли? Владана! - крикнул я сенной девке. - За отцом пригляди...

- А я ведь достал Асмуда, - сказал Путята, когда мы вышли от отца.

- Он на пепелище за смертью пришел, - ответил я ему.

- А ты почем знаешь?

И я вкратце рассказал ему, как в полон попал. Как видел бой с холма. Как Асмуд рог свой Ольге передал. Как меня Соломон освободил...

- Так что ты, считай, ему услугу сделал. Он теперь в Вальхалле с богами своими пирует.

- Эх, - в сердцах махнул рукой воевода. - Знал бы, не тронул бы его. Пусть бы сам подох.

- Что теперь о прошлом жалеть, - успокоил его Микула. - О том, что дальше будет, думать надо...

- Древляне, люди вольные! - крикнул я с крыльца. - Сила вражья к Коростеню подходит! Все, кто может держать оружие, - на стены! Это говорю я! Грядущий князь Добрый Малевич!..

Не вышло у руси с наскоку Коростень взять. Расшиблись они о стены города. Отхлынули. В осаду сели. Через две седмицы хан Куря со своими печенегами ушел. Не любили они долго без дела сидеть. Им бы по степи скакать да купцов грабить, а города брать печенеги не приучены.

Немного силы у Ольги осталось. На штурм не хватит. Решила нас голодом заморить. Только просчитались они со Свенельдом. Отец запасов в Коростене на три года собрал. Так и прожили все лето. Они там. Мы тут.

Скучали. Переругивались. Из луков друг в друга постреливали. Широт много стрел заготовил. Хватало нам. Да и им все время подвозили.

Отец на поправку пошел. Через месяц с постели встал. Рука у него левая отказала. На пепелище топор варяжский щит пробил да жилы ему подсек. Теперь вон, как плеть, рука болтается. И шрам на щеке на всю жизнь останется. Да еще на одну ногу прихрамывать стал. Это после тризны по Ингварю.

Смеялся, что жениться хотел, а теперь за калеку ни одна карга старая не пойдет.

Лето между тем пошло на убыль. А как узел, им и Ольгой завязанный, распутать, никто не знал...

26 августа 946 г.

Три дня назад всполошились осадники. Мы подумали, что они на штурм отважатся. На стены высыпали. Смотрим, к становищу варяжскому подкрепление идет. Только ошиблись мы.

Слишком мало пришедших для подмоги было. Человек сто. Не больше. Один среди них выделялся. И конь под ним хорош. И сам всадник чудной. На шеломе перья развеваются. Плащ на нем синий. Не воин, а птица расфуфыренная. Он перед Ольгой спешился. Поклон ей отвесил. Потом они в шатер вошли...

Наутро стража доложила, что к воротам кто-то подъезжает. Один.

Мы с отцом из башни выглянули. Точно.

Ратник, из пришедших накануне, возле моста остановился. Меч со щитом на землю положил. Копье рядом оставил. Кольчугу с себя снял. В одной рубахе остался. Коня в поводу к воротам подвел.

- Впустить переговорщика, - велел отец. Заскрипели ворота. Вошел незнакомец в Коростень. Только незнакомец ли? Что-то в госте такое было, отчего у меня сердце радостно екнуло.

Присмотрелся я. Пресветлый Даждьбоже! Это же Яромир! Вот уж кого увидеть не чаял.

- Яромир! - бросился я к нему.

- Добрыня!

Оказалось, что даже в наше горькое время есть место для радости.

- Как же ты через германцев пробрался?

- А как ты от норманнов уйти сумел?

- Я смотрю, старые знакомцы встретились, - подошел к нам отец.

- То так есть, - поклонился Яромир. - Круль Чешский и Моравский Болеслав тебе, князю Древлянскому, поклон шлет. Сам он пока в становище врагов твоих остановился. Дозволения просит в град твой войти.

- Что надо дяде жены моей?

- Прознал он, что ты нужду терпишь. Хочет помочь.

Отец немного подумал и сказал:

- Пусть приходит. Рады мы будем князю Болеславу и помощи его...

Болеслав оказался человеком старым, но еще крепким. А что наряд на нем чудной, так это ничего. Хоть по одежке встречают, да провожают-то по уму.

Пока чехи в Коростене размещались, мы с Яромиром встречу отметили. Я ему о своем житье-бытье рассказал. Он - о своем.

Оказалось, что почти год он в землях германских зверем диким таился. К своим пробирался. Помог ему христианский Бог. Миновал он германцев. Правда, рысь его немного потрепала да однажды волк чуть не загрыз, так это мелочи. Добрался он до Праги. К Болеславу с повинной пришел. Дескать, не уберег он меня. Смотрит, а Здебор уже дома. Отпустил же его отец, как только прознал, что мы до земли Чешской не доехали. Корить его сильно не стали.

- А Жанна, - вздохнул он тяжко, - не дождалась. За пивовара замуж вышла. Я когда вернулся, у них уж сын родился.

- Не переживай ты так, - похлопал я его по плечу. - Видать, Доля твоя такая. Давай лучше Хлодвига помянем. У вас, у христиан, по друзьям помины полагаются?

- Так, - кивнул он.

Потом у отца с Болеславом долгий разговор был. Всю ночь они решали и рядили, как теперь поступить, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

И вот сегодня вошли Ольга со Свенельдом в Коростень. Пешком вошли. Без охраны. Не вышел их отец встречать. Меня с Путятой послал.

Долго смотрели друг другу в глаза два воеводы. И чего высматривали?

- Князь Древлянский, Мал, сын Нискини, вас в горницу зовет, - сказал я без поклонов и приветствий. - Следуйте за нами.

Повернулись мы к ним спиной и в детинец пошли. А они за нами...

- И все же, - Ольга взглянула на отца, - предложение короля Болеслава мне кажется разумным. Как мыслишь, князь?

Надолго отец задумался. Потом на меня посмотрел:

- Что скажешь, Добрыня? Я свое пожил. Теперь твоя судьба решается.

- Думаю, - ответил я, - что это разумный выход. Пожил я среди варягов. Они такие же люди. И кровь у них красная. Так зачем же мы будем эту кровь друг дружке портить? Я за договор.

Вздохнул отец. Головой кивнул.

- Так тому и быть, - сказал.

- Вот и славно. - Болеслав встал и развернул пергаментный свиток. - Договор сей, - начал он читать, - заключен в граде Коростене, в месяц серпень200, на вторую седмицу от Спожинок201. Мы от рода Древлянского - князь Мал, сын Нискини, и княжич Добрын, сын Мала. И мы от рода русского - Ольга, мать кагана Святослава, сына Игоря, и Свенельд, дядя его, заключаем союз любви на все годы, пока сияет солнце и весь Мир стоит202. А кто из древлянской или русской стороны замыслит разрушить эту любовь, то пусть те из них, которые приняли крещение, получат возмездие от Бога Вседержителя, осуждение на погибель в загробной жизни. А те из них, которые не крещены да не имеют помощи от Перуна Полянского, и Даждьбога Древлянского, и от других богов, да не защитятся они собственными щитами. Да погибнут от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия. Да будут холопами во всю свою загробную жизнь...

Болеслав прервал чтение, вытер расшитым рукавом пот со лба, отпил из чаши меда пенного и продолжил:

- Князь Мал, сын Нискини, и княжич Добрын, сын Мала, отдают в вечное пользование кагану Русскому Святославу, сыну Игоря, и потомкам его Древлянскую, Ятвигскую и Мазовщанскую земли. Князь Мал снимает с себя титул князя, княжич Добрын снимает с себя звание грядущего князя Древлянского в пользу кагана Святослава и Ольги, матери его, которые возлагают на себя звание князя и княгини сразу после подписания сего договора, а званием грядущего князя распоряжаются на свое усмотрение до достижения каганом Святославом зрелости.

Стольный город земли Древлянской Коростень будет предан огню...

Помню я, как у отца заходили желваки на щеках при этих словах. Как сжалась в кулак здоровая рука. Как поднял он глаза к потолку. Как вздохнул тяжко...

- Мал, сын Нискини, добровольно становится затворником. Садится в граде Любиче и сидит там безвыездно. Чада его - Малуша и Добрын - по праву плененных на девять лет становятся холопами князя Святослава, без права выкупа. - Слова Болеслава падали в тишине, словно тяжелые камни. - Князь Святослав, сын Игоря, и княгиня Ольга, мать его, берут на себя обязательство прекратить преследование всех без исключения бывших людей древлянских, а ныне русских, независимо от степени их вины перед Русью. Не обкладывать земли Древлянскую, Ятвигскую и Мазовщанскую военным побором, а брать с них в течение девяти лет дань в половину от дани других русских земель.

Договор этот будет храниться в Праге-городе у короля Великой Моравии Болеслава, который за исполнение его крест целует и ответ перед Богом Вседержителем и людьми нести будет, если не покарает отступника. И не завещает потомкам своим надзор за исполнением сего договора. Мы же клянемся Даждьбогом, Перуном и другими богами, что не нарушим договора и выполним все его условия. Да будет так.

Несколько долгих мгновений в горнице коростеньского детинца висела звенящая тишина...

Затем Болеслав протянул договор нам. Отец быстро пробежал написанное, поднялся, сказал громко:

- Клянусь! - ударил своей княжеской печатью по развернутому свитку и шарахнул ею о стену так, что она разлетелась на мелкие кусочки.

А я встал из-за стола, снял со стены меч деда Нискини.

Краем глаза заметил, как испуганно взглянула на меня Ольга...

Как напрягся Свенельд, готовый в любой миг встать на защиту сестры...

Как приподнялся круль Болеслав со скамьи и предостерегающе поднял руку...

Как у отца вспыхнул огонек в глазах и потух сразу же...

А я, словно не замечая всего этого, вынул меч из ножен, наступил ногой на клинок и потянул за рукоять.

С жалостным звоном обломился дедов меч.

- Клянусь! - сказал я и положил рукоять убитого мной меча на стол переговорный.

Вздохнули все. Кто радостно. Кто огорченно...

- Клянусь! - Княгиня Ольга встала и, не читая договора, придавила своей печатью краешек пергамента.

- Да будет так, - сказал король Болеслав. - Во имя Отца, Сына и Святого Духа! - Он перекрестился, поцеловал висевший на шее крест, взял свиток договора и спрятал его в резной ларец.

3 сентября 946 г.

В этот день Коростень подожгли. Я был рад, что отца увезли еще вчера и он не увидит, как сгорит его город. Коростень подпалили с четырех сторон. Старое дерево не хотело гореть, и, чтобы дело пошло скорее, варяги натаскали в детинец соломы и обложили стены сухими дровами. Огонь нехотя, словно пробуя бывшую столицу Древлянской земли на вкус, лизал черные бревна. А потом подул ветер. И огонь вспыхнул сильнее. И вдруг потух.

Мне потом рассказывали, что еще целый месяц варяги снова и снова поджигали упрямый город, пока он не сгорел дотла.

А Стрибожич203 принес большую темную тучу. Она громыхнула грозовым раскатом и сверкнула молнией. Молния вонзилась в макушку Священного дуба, и он вспыхнул, как сухая щепка...

Так Перун окончательно добил Даждьбога. Только разве можно убить солнце?

Дуб полыхал...

А я стоял и смотрел на то, как остается в прошлом, как сгорает мое детство...

- Эй, холоп. - Свенельд подошел ко мне и положил руку на плечо. - Не кручинься. Как знать, что ждет нас впереди? Недаром же отец завещал оберегать тебя. Пойдем. Там Малушку привезли. Плачет она. Ты уж ее как-нибудь успокой...

Я повернулся и пошел вслед за варягом.

"Что ж, - подумал я тогда, - трэлем я был. Теперь побуду холопом..."

Наверное, это кому-то покажется странным, но я даже был немного рад тому, что все так случилось. Ведь теперь я стал холопом. А холопу можно жениться на огнищанке. Если только Любава захочет выйти замуж за холопа...

А в дверь уже колошматили изо всех сил.

- Эй, болярин!- услышал я голос Путяты. - Добрыня! Слышишь? Ты там, часом, не помер?

- Не дождетесь!- крикнул я в ответ и пошел отпирать двери.

Конец первой книги.

ноябрь 2003 - декабрь 2004

Действующие лица

Древлянская земля (столица Коростень)

Добрый, сын Мала (Добрыня), - княжич Древлянский.

Мал, сын Нискини, - князь Древлянской земли. Отец Добрыни.

Беляна, дочь Вацлава, - княгиня Древлянская. Мать Добрыни.