лейтенант, к вам! - крикнул часовой, отходя за машину.
Иверзева, - шинель внакидку, красивое лицо помято, - видимо, не поняв в чем
дело, он пробормотал, передергиваясь в судороге зевоты:
Ермаков.
Ермакова, заговорил торопливо:- Полковник только с передовой. К нему
приехала жена. Приказал тревожить только в случае пакета. Но я сейчас,
минуточку...
Гуляев упреждающе проговорил:
Не волнуйтесь.
задевая ветвями крышу, а над нею и двориком то набухало темнотой, то лунно
светлело, разорванным дымом неслось ноябрьское небо.
скользнула тень адъютанта, и вскоре послышался приближающийся к двери
полнозвучный, сильный голос Иверзева: "Почему не узнали?" Дверь открылась, и
на крыльцо шагнул полковник Иверзев, высокий, возбужденный, в длинном
стального цвета плаще; волосы его занесло ветром набок.
здесь? Слушаю, слушаю вас!..
сочного голоса, от прочной, большой фигуры уверенного в себе человека; и
глаза его, которые, очевидно, так нравились своей холодной синевой женщинам,
блестели сейчас настороженно-вопросительно. "Да, это тот Иверзев, - подумал
Ермаков. - Тот, который отдавал приказ!"
взойдя по ступеням на крыльцо. - Я вывел батальон... в составе пяти человек,
в числе которых один офицер. Но меня не удивляет эта цифра, товарищ
полковник! И вас, наверно, тоже. Батальон дрался до последнего патрона, хотя
вы, товарищ полковник, мало чем помогли нам...
Полковник Гуляев! Объясните, в чем дело!
подбирая живот, привычно вытянулся, поднял умный, как бы убеждающий взгляд
на Иверзева.
- сказал он преувеличенно спокойно.
возбуждение на лице, но, помедлив немного, он бросил на перила крыльца свою
маленькую властную руку, переспросил с некоторой заминкой:
твердо глядя мимо Ермакова, заговорил ровным металлическим голосом: -
Завтра, товарищи офицеры, будет взят Днепров. Полковнику Гуляеву, вероятно,
известно, что в Городинск прибыло пополнение? Майор Денисов уже без вас
заканчивает формировку новых батальонов. Вам немедленно отправиться туда. С
капитаном Ермаковым. Сегодня ночью. Денисов знает приказ. Вы же, капитан
Ермаков, напишите подробную докладную об обстоятельствах гибели батальона...
Я вас больше не задерживаю! - Иверзев решительно оттолкнулся от перил
крыльца, и, ни слова не ответив, хмуро поднес руку к козырьку полковник
Гуляев.
сформирован. Да, да, дадут технику, дадут людей. Что ему до того, что
застрелился раненый Бульбанюк, погибли Прошин, Жорка, братья Березкины...
Докладную о них?.."
себя. - Вы надеетесь, что моя докладная воскресит батальон?..
до него как из душного тумана, и, в ту секунду отчетливо понимая и чувствуя,
что правда, которую он скажет сейчас, будет стоить ему очень дорого, он с
неприязненной резкостью договорил, разделяя слова:
О дивизии, о вашей поддержке думали, товарищ полковник. А вы сухарь, и я не
могу считать вас человеком и офицером!
горячо блеснувших на белом лице, выразился несдержанный гнев, а пальцы
правой руки нервно сжались в кулак, ударили по перилам. - Замолчать! Под суд
отдам! Щенок!.. Под суд!.. - И, внезапно, вмиг остановленный самим собою,
хрипло выговорил надломленным голосом: - Попросите извинения, капитан
Ермаков. Сейчас же, немедленно!
крик бежал часовой по дорожке, придерживая на груди автомат, и полковник
Гуляев, кинувшись на крыльцо, схватил Ермакова за рукав шинели, затряс его,
весь налитый тревогой, задыхаясь тяжелой одышкой: "Что ты делаешь?" Но в тот
момент Ермаков соображал удивительно спокойно и сначала несколько поразился
тому, что и адъютант, и полковник Гуляев вроде бы чувствовали вину именно
его, Ермакова, а не Иверзева, и, тут же трезво поняв причины этого, поняв,
что случившееся между ними виделось со стороны предельно страшным,
усмехнулся, сказал:
ступенькам крыльца, прошел мимо часового, машинально отступившего с
тропинки, мимо испуганно притихшего шофера к "виллису".
повторял, задыхаясь, полковник Гуляев. - Соображаешь? Нет?..
Ермаков и влез в машину. - Я готов, товарищ полковник...
по комнате, сцепив за спиной пальцы. Безмолвие затаилось в штабе, шелестел
дождь по стеклам, скатывался струями, изредка что-то шуршало в соседней
комнате - не то вкрадчивые шаги адъютанта, не то капли постукивали в стены
дома.
молодое лицо, светились изумленные глаза. Она молча клонила круглую шею,
обтянутую воротом суконной гимнастерки, не моргая, следила за Иверзевым и
выглядела подавленной. И эта затаенность в штабе, смешанное чувство
собственной вины и собственной правоты, воспоминание о своем диком крике на
крыльце (она слышала, конечно, этот крик) гнетуще действовали на Иверзева, и
успокоение не наступало.
можешь мне объяснить? Он насильственно улыбнулся:
очень срочные дела... - Он обнял ее за плечи, поцеловал в губы, раздумчиво
спросил: - Ты понимаешь меня, конечно?
крикнул он через стену адъютанту.
объяснить...
жену, которую он не часто видел и которая полтора месяца назад перевелась в
медсанбат дивизии с Белорусского фронта. Но все, что произошло, мучительно
давило, угнетало его тем, что именно в этот вечер она была здесь и,
вероятно, слышала все.
поникшие кусты в палисаднике, и на крышу, шумя по-осеннему, наваливались
ветви сосен.
этому артиллерийскому офицеру, видевшему гибель батальона, еще трудно было
понять, какое значение в общей операции армии под Днепровом приобретали бои
в Ново-Михайловке и Белохатке. Что ж, за этим офицером стояла своя правда
ответственности за гибель батальона; за ним же, Иверзевым, стояла еще
большая правда ответственности за всю дивизию. И эта стойкость батальонов
Бульбанюка и Максимова была для него, и не только для него, лишь шагом к
Днепрову, маневром, который должен был в определенной степени обеспечить
успех операции. Он знал, что завтра решится все...
Иверзева. Ему было хорошо известно, что офицеры не любили его, однако, даже
сейчас, это его не задевало. Он считал, что не обязан внушать любовь к себе,
а был обязан заставлять подчиненных выполнять свою волю. И поэтому он не мог
простить капитана Ермакова; Иверзев знал также, что в случае неудачи, в
которую не верил, будут искать виновных, а они должны быть, как бы он ни не
хотел этого.
наклонил гладко причесанную голову Иверзев сказал:
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Майер Стефани