Чтение 36–й страницы книги ~Бомаск~

взгляд.

- Вы механик? - спросила она.

- Немножко, - ответил Красавчик.

- Дайте совет, - сказала женщина.

- Пожалуйста, - ответил он.

Он молча ждал. Она шагнула в его сторону, открыла было рот, желая
что-то сказать, но ничего не сказала и еле удержалась на ногах. Потом
сделала еще шаг и, пошатнувшись, ухватилась за крыло машины.

Увидев, как сильно она пьяна, Красавчик подумал, что следовало бы сесть
за руль вместо нее и отвезти ее туда, куда она направляется, вероятно в
"замок": ему вспомнилось, что на вечере он ее видел в компании Филиппа
Летурно. А какое это было бы удовольствие вести "альфа-ромео" даже на
такое короткое расстояние!

- Вот тут, тут, - сказала она, постучав по капоту, та посторонилась. Он
поднял капот, погладил никелированные части мотора гоночной машины. Все
детали были новенькие, чистенькие и сверкали, как витрина ювелирного
магазина. Женщина в упор смотрела на итальянца, а он разглядывал
великолепный мотор.

- Что же тут не ладится? - спросил он.

- Все ладится, - ответила Натали и глазами улыбнулась ему.

Красавчик нисколько не удивился. Такого рода приключения бывали у него
не раз. В Италии нередко иностранки без стыда бегают за красивыми парнями.
На Капри лодочная пристань Пиккола Марина, где берут напрокат лодки для
прогулок вокруг острова, - настоящий рынок красивых мужчин; сделка
заканчивается в какой-нибудь уединенной бухточке между скал. В
восемнадцать лет Красавчику льстило внимание богатых иностранок. Но уже
давно он воспринимал подобную благосклонность как оскорбление и давал
отпор заигрываниям женщин, которые стекались на его родину из стран с
высоким курсом валюты, чтобы полакомиться по дешевке запретными
удовольствиями.

Он отвернулся от Натали и аккуратно опустил капот. Как раз в эту минуту
из кафе вышли Бернарда и Филипп и направились к автомобилю. Прекрасно,
значит, можно распрощаться, не обидев самолюбия молоденькой пьяной
дурочки. Красавчик не любил унижать женщин, даже когда сталкивался с senza
vergogna - бесстыжей девкой. Он еще держал руку на капоте машины, как
вдруг у него мелькнула ужасная мысль: а что, если и Пьеретта вздумала
воспользоваться им как красивым самцом, и только. Иностранки, с которыми
он знался в ранней молодости, совершенно так же, как она, после
грехопадения делали вид, что уже все позабыли. Он повернулся к Натали.

- Lo insudicierci per lei, - в ярости сказал он.

Это было самое страшное оскорбление, которое итальянец может кинуть
проститутке. Натали Эмполи прекрасно знала итальянский язык. Черты ее
исказились, как будто в лицо ей ударил брошенный камень.

Красавчику тотчас стало стыдно. Он повернулся и пошел по набережной
большими шагами, кипя гневом против самого себя, против Натали, против
Пьеретты.

Натали, вся похолодев, стояла как вкопанная. Филипп и Бернарда втащили
ее в машину. Бернарда села за руль, и "альфа" тронулась. Натали, казалось,
спала с открытым ртом, при каждом толчке голова ее падала на грудь.

Не помня себя от ярости, он шел куда глаза глядят и перебирал свои
обиды. В Клюзо итальянцев берут только на черную работу, которой избегают
французы; их нанимают в качестве землекопов, лесорубов, батраков в
сельском хозяйстве. Ну пусть его считают парией, но разве можно
примириться с мыслью, что для Пьеретты он только поденщик в любви.

На предложение мадам Эмили Прива-Любас Пьеретта ответила наобум:

- Условия труда в Америке не такие, как здесь.

Она хотела выиграть время по примеру старика Амабля, посмотреть, куда
клонит противник. Зачем явилась к ней мадам Прива-Любас и почему делала ей
такое необычное предложение, она, конечно, не догадывалась. А мадам
Прива-Любас по-прежнему была убеждена, что Пьеретта все знает и ловко
пользуется своим стратегическим преимуществом. Однако холодный ответ на
сверхсоблазнительное предложение поехать в Америку показался ей просто
наглостью.

"Деревенщина! - подумала она. - У мужланов никогда нет чувства меры.
Очевидно, мне придется повозиться, прежде чем я ее вышколю". Мадам Эмили и
мысли не допускала, что возможность побывать в США не вызывает у молодой
работницы восторга; сама она презирала американцев, за исключением членов
семейства Дюран де Шамбор, но была убеждена в полнейшем их превосходстве
над всеми прочими смертными; когда ее муж выражал уверенность в неизбежном
провале западного блока, она считала его слова проявлением еврейского
зловредства. Услышав ответ Пьеретты, она перешла в наступление.

- Вы железная, - сказала она. - Но много ли вы от этого выиграете, как
вы думаете?

Пьеретта устремила на нее внимательный взгляд.

- Вам, конечно, хочется сделать политическую карьеру, - продолжала
мадам Прива-Любас, - но вы лучше моего знаете, что после войны никто из
молодых в вашей партии не "выдвинулся". У вас выдвигают в порядке
старшинства. Вы надеетесь стать депутатом? Однако в Национальном собрании
"выступают с речами все одни и те же - старая гвардия. Вам, вероятно,
известно, что, если вас изберут депутатом, ваша партия будет отбирать у
вас три четверти депутатского жалованья - вам оставят только тридцать пять
тысяч франков в месяц. А сколько времени надо еще ждать даже такого
жалкого успеха! Кончим наш разговор. Я не угрожаю вам увольнением. Мне
кажется, к вам такие методы неприменимы. При желании вы могли бы занять
видное положение на фабрике. _В данный момент_ вы мне мешаете.
Воспользуйтесь этим обстоятельством. Ставьте свои условия.

- Я вас не понимаю, - совершенно искренне ответила Пьеретта.

- Мои дети прибегли к шантажу, но ведь это лишь игра, и долго она не
продлится. Не злоупотребляйте таким положением. Вы идете ва-банк -
смотрите, проиграете.

Пьеретта не знала никаких азартных карточных игр и соответствующих
терминов и, кроме того, не сразу догадалась, что слова "мои дети"
относятся к Филиппу и Натали. Она поняла только, что визит хозяйки и ее
странные речи объясняются каким-то недоразумением. Как человек честный и
глубоко убежденный, что проблемы рабочего движения не могут разрешаться
личными сделками, она сказала самым простым, естественным тоном:

- Я уверена, что здесь какое-то недоразумение.

Мадам Прива-Любас теперь и не знала, восхищаться ли этой работницей за
твердость характера, проявленную в столь важных для нее переговорах, или
презирать за то, что глупышка не спешит воспользоваться своими
преимуществами. Она закурила сигарету и, желая выиграть время и
поразмыслить, удобнее уселась в кресле.

"Боже мой, она устраивается у меня всерьез и надолго!" - с раздражением
подумала Пьеретта.

- Да что это такое? - воскликнула она. - Кто вас уполномочил прийти ко
мне? Я вас не знаю и не имею желания знать. Как делегатка рабочих и
служащих фабрики я должна иметь дело только с дирекцией.

"Нет, она просто дурочка, - подумала Прива-Любас. - Нобле стареет и
переоценивает силы противника".

- Знаете что? - сказала она. - Совершенно напрасно вы делаете ставку на
Филиппа, а не на меня. Он никогда долго не увлекался одной женщиной...

Только, тогда Пьеретта поняла наконец, откуда идет недоразумение, в
звонко расхохоталась.

Но тут вдруг послышались чьи-то быстрые шаги. Дверь распахнулась. Вошел
Красавчик.

- Мне надо с тобой поговорить all'istante stesso [сю же минуту
(итал.)], - сказал он, схватив Пьеретту за руку.

Он заметил, что в комнате сидит посторонняя женщина, но не обратил на
нее внимания, решив, что к Пьеретте зашла какая-нибудь товарка.

- Mi scusi [извините (итал.)], - сказал он. - Мне надо объясниться с
Пьереттой.

Галстук у него развязался, волосы растрепались, по раскрасневшемуся
лицу сбегали капли пота. Он до боли сжимал Пьеретте руку.

Пьеретта мягким движением высвободила свою руку. Ее бледность и
спокойные жесты подействовали на него умиротворяюще. Он затих. Пьеретта
пристально посмотрела на чужую женщину, потом указала рукой на Красавчика.

- Мой любовник, - сказала она.

Мадам Прива-Любас поднялась.

- Как видно, для удовольствий вы предпочитаете сицилийцев, - прошипела
она и торопливо направилась к выходу.

Красавчик хотел броситься за ней, но Пьеретта остановила его. С порога
мадам Прива-Любас крикнула:

- Я поделом наказана. Как я могла забыть, что иду в разбойничий
притон!..

Хлопнула дверь, потом с улицы донеслись быстрые удаляющиеся шаги.

Пьеретта повернулась к Красавчику. Она смеялась.

- Если бы ты знал... - сказала она и не могла удержать смеха. - Если б
ты только знал, - все повторяла она. - Если б ты знал, кто эта женщина...

Она прижалась к нему. Вот так же ей хотелось в сосновой роще прильнуть
к нему, но тогда она не позволила себе этого. И так же, как тогда, глаза у
нее полны были слез, но теперь они брызнули из черных глаз. Пьеретта
тихонько заплакала. Красавчик крепко обнял ее.

В ту ночь они уснули вместе на широкой кровати в форме ладьи, покрытой
красным пуховым одеялом, подарком старика Амабля.