себе опуститься на колени однако прежде чем ее дрожащие ноги повиновались,
высокий белый бородатый мужчина возник позади Жозе, послышался свист,
треск пробитой кости, и какое-то орудие на длинной ручке вошло в череп
бандейранта. Жозе упал к ее ногам и забился в судорогах, как рыба на
песке. В орудии убийства Изабель узнала ржавое тесло, которым выдалбливали
каноэ, но кто был ее спаситель, этот белый мужчина с высоким лбом,
стройной фигурой и печальными карими глазами? Она не знала его. Возможно
ли это? Борода его была белесой и курчавой, но рот под усами был тем самым
хорошо знакомым ей печальным и решительным ртом Тристана.
опустилась на колени.
отсосала у негодяя, - и влепил Изабель такую пощечину, что она повалилась
на песок рядом с телом бандейранта. В нескольких сантиметрах от ее глаз из
ужасной раны Жозе вытекали алые мозги, похожие на комки рисового пудинга в
свекольном соусе. Глаза у Жозе закатились, как у Христа на распятии,
которое висело над кроватью Антониу. Над его трупом уже начали роиться
мухи. Как только они садились, их маленькие вращающиеся головки деловито
наклонялись, и мухи принимались пить соки свежего трупа.
облегчение - переполнили Изабель, и она зарыдала. Взгляд мужчины словно
омывал ее дождем - так прошлой ночью омывали ее нежные прикосновения
Ианопамоко.
зернистее и мягче, в нем появилось небрежное равнодушие голоса белого
человека, который знает, что к нему прислушиваются. Он попытался
извиниться за пощечину. - Ублажив его, ты продлила бы свою жизнь на пять
минут, не больше. Лучше умереть чистой. Когда твой народ станет наконец
гордым? Та девушка-индианка плюнула ему в лицо, но не сдалась.
сверкал гнев.
чтобы ты стал белым. Шаман, живущий далеко на западе, там, где вершины гор
покрывает лед, сотворил это чудо.
его початка, скрытого под заношенными, старыми пляжными шортами; он
коснулся ее волос, ее блестящего плеча, провел рукой по талии, приласкал
гладкий бок и мускулистые бедра.
вертикальный фиолетовый бугорок посредине верхней губы. - Да, это ты. Это
твои глаза.
духа - неимоверно кровавым рисовым пудингом накапливаются теплые слезы.
Пусть будет так, Тристан. Можешь не любить меня, просто пользуйся мной. Я
буду твоей рабой. Ты уже бьешь меня. Ты уже слишком горд, слишком
щепетилен и не хочешь поцеловать меня в губы. Когда у меня был твой цвет
кожи, а у тебя - мой, я привела тебя, простого уличного сорванца, жалкого
воришку, в квартиру своего дяди, где было больше дорогих вещей, чем тебе
довелось увидеть за всю свою жизнь, ты озирался, глядя вокруг огромными,
как тарелки, глазами и подарил мне кровь моей девственности, хотя это и
причинило мне боль, ужасную боль. Я ведь ни разу не говорила тебе, как мне
было больно в тот день. Ты был таким большим и грубым.
что у нас было. Где кольцо с надписью "ДАР"?
Такова была цена, запрошенная колдуном.
Тристану об этом. Словно не веря своим ушам, Тристан пробормотал:
рабом в становище, а еще раньше стала причиной ярости моих опекунов.
ей подняться с песка, на который, как из разбитой тыквы, вытекали мозги
Жозе, привлекая сотни, нет, тысячи маленьких гудящих глазолизов, мух пиум,
кровососов под названием боррашудос и песчаных мух полвора размером не
больше крупицы пудры. Они отошли от жадного кусачего облака и уселись на
обломках крыльца хижины Антониу.
история, - начал было Тристан, но уж слишком сильно была задета гордость
Изабель.
мне руки, как этот отвратительный Жозе отрубил руки Ианопамоко,
единственной моей подруги. Ты никогда не был мне другом, а только мужем.
Мужчина не может стать другом женщины, настоящим другом. Она научила меня
любви. А ты, ты научил меня, как быть рабыней. Избей меня, брось меня, я
устала от тебя, Тристан. Наша любовь заставила нас слишком многое вынести.
над ее словами.
нашей любви мы не живем, а существуем; без нее мы превращаемся в животных,
у которых нет ничего, кроме рождения и смерти и непрерывного страха между
ними. Наша любовь подняла нас над скукой повседневной жизни. - Он взял ее
за руку, и она почувствовала, как сердце ее стало успокаиваться и биться в
такт его осторожным словам. - День за днем в течение семи дней чернота
выходила из меня, - сам не знаю почему. Сначала я стал серым, потом белым,
как будто моя кожа никогда не видела солнца. Этот дряхлый дурак, твой так
называемый муж Антониу Пейшоту, приписал это одной из болезней, которые
губили захваченных им рабов. Однако позже, когда здоровье мое нисколько не
изменилось и белые убийцы из суеверного страха сняли с меня оковы, твой
муж даже превзошел их своей дикостью, заявив, что мое превращение в такого
же, как они, христианина - это знамение Божье, призывающее их сняться с
места и двигаться дальше. Жозе возразил было ему, что еще не собран урожай
маниоки и сладкого картофеля, да и каноэ еще не все готовы, однако Антониу
обозвал брата язычником и мятежником, восставшим против доброго короля
Жуана и усомнившимся в чудесном знамении, дарованном свыше. Мое
преображение, оказывается, было добрым предзнаменованием того, что они все
же найдут золотое царство, в котором правит золотой человек, О Дорадо.
Остальные присоединились к своему вожаку и шумно призвали двигаться
вперед, а поскольку в каноэ хватило места не всем, они перебили женщин и
детей и сожгли хижины. Во время бойни я сделал вид, что присоединился к
ним, и погнался за одной из индианок, убегавшей в лес, а потом спрятался
там и наблюдал за ними издалека. Сомнения Жозе оскорбили старшего брата -
раздор между ними, скорее всего, назревал давно, - и Антониу приказал
своим людям связать Жозе и бросить его в муравейник. Как ты сама могла
убедиться, он вернулся оттуда с помраченным рассудком. Последние несколько
дней я следил, как он добывает себе пищу среди развалин и буйствует, и
спрашивал себя, не заключить ли мне с ним сделку и не сбежать ли нам
вместе с Мату Гросу, пока сегодня мне не пришлось убить его. Какое-то
наитие подсказало мне, что тебя надо спасти, хотя издалека ты казалась
лишь никчемной тенью.
преодолеть робость перед этим белокожим и красноречивым Тристаном, хотя ее
собственная новая плоть давала ей понять, что где-то в глубинах ее
существа, которые она еще даже не начинала исследовать, появилась некая
свежая сила. Прежнее ее преимущество во внешнем мире сменилось сокровенной
бессловесной энергией, уверенностью - той пряностью, что делает съедобной
даже безвкусную пищу.
хотя он по-прежнему был возбужден после недавнего подвига. В лице Тристана
ей всегда виделись целые миры, но теперь она разглядела в нем миры
будущего, которые соотносились с этим разрушенным, залитым кровью
становищем, как роскошная усадьба соотносится с хижиной первых поселенцев.
что бедный младенец - святой, который приведет его в рай, несмотря на все
его прегрешения. Саломану не пошла на пользу забота Такваме и ее дочерей,
однако он не умер. Я опасаюсь за исход их похода, Изабель. Они недалеко
уйдут по реке; индейцы научили меня, как, выдалбливая каноэ, сделать днище
таким тонким, чтобы оно вскоре дало течь. Они не доберутся до Мадейры.
сыну, этой ошибке плоти, едва цепляющейся за жизнь, сказочной выносливости
бандейрантов, которые, как рассказывали в школе монахини, возвращались
невредимыми из самых невероятных походов. Она попыталась ощутить тоску
матери по своему маленькому глупому сыну, однако вместо этого Изабель
вдруг почувствовала острое, злорадное облегчение от того, что наконец-то
избавилась от него, причем не по своей воле. Теперь она свободна и может
сосредоточить все свое внимание на любимом. В шуме цивилизованной жизни
она привлекла и удержала его; теперь она воспользуется величественным
одиночеством, чтобы завоевать его еще раз новым колдовством или новыми
окрасками старой любви.
Казалось, будто его мозг, живущий теперь под белой кожей, превратился в
шкатулку с линейной координатной сеткой возможностей, где каждая линия и
пересечение линий помогают найти нужное решение, выбрать путь, продумать
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Круз Андрей
Шилова Юлия
Маккарти Кормак
Каргалов Вадим