между тем ее привычка к трудовой жизни ослабела, а склонность к развлечениям
возросла. Связь с Толомьесом повлекла за собой пренебрежение к ее скромному
ремеслу, она забросила прежних своих заказчиков, и теперь их двери для нее
закрылись. Никаких средств к существованию. Фантина едва умела читать и
совсем не умела писать; в деревне ее научили только подписывать свое имя;
она обратилась к писцу, и тот написал по ее поручению письмо к Толомьесу,
затем второе, третье. Ни на одно из них Толомьес не ответил. Как-то раз
Фантина услышала, как две кумушки, глядя на ее ребенка, говорили: "Разве
кто-нибудь считает их за детей? Все пожимают плечами и только!" Тогда она
подумала о Толомьесе, который пожимал плечами при мысли о своем ребенке и не
считал за человека это невинное создание, и в душе у нее поднялась злоба на
этого человека. Но что же ей предпринять? Несчастная не знала, к кому
обратиться. Она согрешила, это правда, но в глубине души, мы уже говорили об
этом, она была целомудренной и чистой. Она почувствовала, что близка к
отчаянию и может соскользнуть в пропасть. Ей необходимо было мужество: она
вооружилась им и обрела силы. Ей пришла в голову мысль вернуться в свой
родной город, в Монрейль - Приморский. Быть может, там найдется кто-нибудь
из знакомых и ей дадут работу. Да, но придется скрывать свой грех. И у нее
возникло неясное предчувствие новой разлуки, еще более тяжкой, чем первая.
Сердце ее сжалось, но она не отступила от своего решения. Фантина, как мы
увидим дальше, обладала суровым бесстрашием перед жизненными невзгодами. Она
мужественно отказалась от нарядов, начала носить простые холщовые платья, а
все свои шелка, все свои уборы, все ленты и кружева отдала дочери - это был
единственный оставшийся у нее повод для тщеславия, на сей раз - святого. Она
продала все, что имела, и получила двести франков; после уплаты мелких
долгов у нее осталось очень мало - около восьмидесяти франков. Ей было
двадцать два года, когда прекрасным весенним утром она покинула Париж, унося
на руках свое дитя. Всякий, кто встретил бы на дороге эти два существа,
проникся бы жалостью. У этой женщины не было в мире никого, кроме этого
ребенка, а у этого ребенка не было в мире никого, кроме этой женщины.
Фантина сама кормила дочь; это надорвало ей грудь, и она покашливала.
только, что двадцать лет спустя, в царствование короля Луи - Филиппа, это
был крупный провинциальный адвокат, влиятельный и богатый, благоразумный
избиратель и весьма строгий присяжный; такой же любитель развлечений, как и
прежде.
так называемых "одноколках парижских окрестностей", которые брали от трех до
четырех су за лье, очутилась в Монфермейле, на улице Хлебопеков.
восторгом раскачивались на своих чудовищных качелях, словно ослепили ее, и
она остановилась перед этим радостным видением.
близость рая. Она словно увидела над этой харчевней таинственное ЗДЕСЬ,
начертанное провидением. Малютки, несомненно, были счастливы. Она смотрела
на них, восхищалась ими и пришла в такое умиление, что когда мать
остановилась, чтобы перевести дыхание между двумя фразами своей песенки, она
не выдержала и сказала ей те слова, которые мы уже привели выше:
подняла голову, поблагодарила и предложила прохожей присесть на скамье у
двери; сама она сидела на пороге. Женщины разговорились.
мужем держим этот трактир.
юбке" во всей его непривлекательности. Странная вещь - на лице ее лежало
выражение томности, которым она была обязана чтению романов. Это была
мужеподобная жеманница. Старинные романы, зачитанные до дыр не лишенными
воображения трактирщицами, иной раз оказывают именно такое действие. Она
была еще молода; пожалуй, не старше тридцати лет. Возможно, если бы эта
сидевшая на крыльце женщина стояла, то ее высокий рост и широкие плечи, под
стать великанше из ярмарочного балагана, испугали бы путницу, поколебали бы
ее доверие, и тогда не случилось бы то, о чем нам предстоит рассказать.
Сидел человек или стоял - вот от чего иногда может зависеть судьба другого
человека.
идет искать ее в другом месте, на родине. Из Парижа она вышла сегодня утром,
но она несла на руках ребенка, устала и села в проезжавший мимо
вилемонбльский дилижанс; из Вилемонбля до Монфермейля она опять шла пешком;
правда, девочка шла иногда ножками, но очень мало, - она ведь еще такая
крошка! Пришлось снова взять ребенка на руки, и ее сокровище уснуло.
ее. Девочка открыла глаза, большие голубые глаза, такие же, как у матери, и
стала смотреть... На что? Да ни на что и на все, с тем серьезным, а порой и
строгим выражением, которое составляет у маленьких детей тайну их сияющей
невинности, столь отличной от сумерек наших добродетелей. Можно подумать,
что они чувствуют себя ангелами, а в нас видят всего лишь людей. Потом
девочка рассмеялась и, несмотря на то, что мать удерживала ее, соскользнула
на землю с неукротимой энергией маленького существа, которому захотелось
побегать. Вдруг она заметила двух девочек на качелях, круто остановилась и
высунула язык в знак восхищения.
девочки Тенардье уже играли вместе с гостьей, роя ямки в земле и испытывая
громадное наслаждение.
говорит о доброте матери; девочка взяла щепочку и, превратив ее в лопату,
энергично копала могилку, годную разве только для мухи. Дело могильщика
становится веселым, когда за него берется ребенок.
Козетту, следуя тому инстинкту изящного, благодаря которому матери и народ
любовно превращают Хосефу в Пепиту, а Франсуазу в Силету. Такого рода
производные вносят полное расстройство и путаницу в научные выводы
этимологов. Мы знавали бабушку, которая ухитрилась из Теодоры сделать Ньон.
волнение и величайшее блаженство. Произошло важное событие: из земли только
что вылез толстый червяк, - сколько страха и сколько счастья!
окружены одним сияющим венцом.
на них, так можно поклясться, что это три сестрички!
мать. Она схватила мамашу Тенардье за руку, впилась в нее взглядом и
сказала:
выражавшее лишь изумление.
позволяет. С ребенком не найдешь места. Они все такие чудные в наших краях.
Это сам бог направил меня к вашему трактиру. Когда я увидела ваших малюток,
таких хорошеньких, чистеньких, таких довольных, сердце во мне перевернулось.
Я подумала: "Вот хорошая мать'" Да, да, пусть они будут как три сестры. Да
ведь я скоро вернусь за нею. Согласны вы оставить мою девочку у себя?
мужской голос.
подсчет все той же песенкой:
и на то, чтобы добраться до места. Конечно, если идти пешком. Там я начну
работать, и, как только скоплю немного денег, сейчас же вернусь за моей
дорогой крошкой.
сразу догадалась, сударыня, что это ваш муж. И еще какое приданое!
Роскошное. Всего по дюжине; и шелковые платьица, как у настоящей барышни.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Акунин Борис
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий