Чтение 36–й страницы книги ~Алмазная колесница (том 2)~

На огонь смотреть было лучше, чем на траву. Он всё время менял цвет, как небо, и двигался, но при этом оставался на месте. Фандорин смотрел на пламя до тех пор, пока трупы не начали шевелиться. Один из мертвецов скорчился так, будто ему вздумалось сесть. Это было неприятно. Да еще запахло паленым.

Титулярный советник сначала отвернулся, затем отошел в сторону.

Костер шипел и трещал, но Эраст Петрович стоял к нему спиной и не оборачивался.

Какое-то время спустя подошел Тамба.

- Не молчи, - попросил он. - Скажи что-нибудь. Иначе ки не найдет выхода, и у тебя образуется комок в сердце. Так можно умереть.

Что такое ки, Фандорин не знал, умереть не боялся, но просьбу старика удовлетворил - почему нет? Сказал:

- Жарко. Когда ветер в эту сторону, жарко.

Дзёнин довольно кивнул.

- Хорошо. Теперь твое сердце не лопнет. Но оно покрылось коркой льда, а это тоже опасно. Я знаю очень хороший способ растопить лед, сковавший сердце. Это месть. У нас с тобой один враг. Ты знаешь, кто.

"Дон Цурумаки", мысленно произнес титулярный советник, прислушался к себе - ничто в нем не шевельнулось.

- Это ничего не изменит, - произнес он вслух.

Тамба снова кивнул.

Помолчали.

- Знаешь, я нашел ее, - тихо заговорил старик минуту, а может, час спустя. - Пришлось разгребать бревна и доски, но я нашел ее. Она там, смотри.

И показал на второй костер.

Только теперь Эраст Петрович понял, что там лежит, прикрытое белой материей. Фандорина начала бить дрожь. Унять ее было невозможно, с каждой секундой она становилась всё сильней.

- Она моя дочь. Я решил похоронить ее отдельно. Пойдем, простишься.

Но титулярный советник не тронулся с места - лишь отчаянно замотал головой.

- Не бойся. Ее тело разорвано, но я прикрыл его. А лицо наполовину уцелело. Только не подходи близко.

Не дожидаясь, Тамба пошел к костру первым. Откинул край покрывала, и Фандорин увидел профиль Мидори. Белый, тонкий, спокойный - и такой же прекрасный, как при жизни.

Эраст Петрович бросился к ней, но дзёнин преградил ему путь:

- Ближе нельзя!

Как это нельзя? Почему нельзя?! Отшвырнул Тамбу, как щепку, однако тот перехватил титулярного советника поперек талии.

- Не нужно! Она бы этого не хотела!

Чертов старик был цепок, и дальше не удалось продвинуться ни на шаг. Эраст Петрович приподнялся на цыпочки, чтобы увидеть не только профиль.

И увидел.

Вторая половина ее лица была черной и обугленной, похожей на страшную африканскую маску.

В ужасе Фандорин попятился, а Тамба сердито крикнул:

- Что шарахаешься? У мертвых ниндзя не бывает лица, а у нее половина осталась. Это потому, что Мидори наполовину перестала быть ниндзя - из-за тебя! - Его голос дрогнул. Дзёнин зажег факел. - Ничего. Огонь всё очищает. Смотри. Ее тело будет сгибаться и разгибаться в языках очистительного пламени, а потом рассыплется в пепел.

Но смотреть, как будет корчиться ее бедное тело, Эраст Петрович не стал. Он шагнул в сторону леса, хватая ртом воздух.

Что-то случилось с легкими. Воздух не наполнял грудь. Мелкие, судорожные вдохи были мучительны.

Зачем, зачем он не послушал Тамбу! Зачем подошел к костру! Она хотела расстаться красиво, по науке, чтобы в памяти у любимого остались ее нежное лицо, ее прощальные слова. А теперь - он твердо знал это - всё заслонит черно-белая маска: наполовину неописуемо прекрасная, наполовину - само воплощение ужаса и смерти.

Что же все-таки случилось с легкими? Дыхание стало коротким, дерганым. И дело было не в том, что он не мог вдохнуть - наоборот, он не мог выдохнуть. Отравленный воздух этого проклятого утра засел у него в груди и ни за что не желал выходить.

- У тебя кожа голубого цвета, - сказал подошедший Тамба.

Лицо у старика было спокойное, даже какое-то сонное.

- Не могу дышать, - отрывисто объяснил Фандорин.

Дзёнин посмотрел ему в глаза, покачал головой:

- И не сможешь. Нужно выпустить злую силу. Иначе она тебя задушит. Нужно расколоть лед, стиснувший твое сердце.

Он снова про Дона, понял Эраст Петрович.

- Хорошо. Я пойду с тобой. Вряд ли это согреет мне сердце, но, может быть, я снова смогу дышать.

За спиной титулярного советника неистовствовало пламя, но он не оборачивался.

- У меня больше нет слабостей, - сказал дзёнин. - Теперь я стану настоящим Тамбой. Ты тоже станешь сильнее. Ты молодой. На свете очень много хороших женщин, гораздо больше, чем хороших мужчин. Женщины будут любить тебя, а ты будешь любить их.

Эраст Петрович объяснил ему:

- I mustn't love anybody. My love brings disaster. I cannot love. I cannot love <Мне нельзя никого любить. Моя любовь приносит несчастье. Я не могу любить. Я не могу любить, (англ.)>.

Тамба ничего не ответил.

Хуже нет, когда

Ничего не ответит

Тот, кто всё знает.

Почтальон

В Йокогаму отправились ночью. Фандорин на трициклете, Тамба бегом. Велосипедист крутил педали ровно и сильно, но скоро отстал - ниндзя двигался быстрей, и ему не нужно было останавливаться, чтоб подтянуть цепь или преодолеть каменистый участок. Собственно, путешествовать вместе и не уговаривались, лишь условились о месте встречи: в Блаффе, на холме, с которого просматривается дом Цурумаки.

Эраст Петрович весь отдался ритму езды, думал только о том, чтобы правильно дышать. С дыханием по-прежнему было плохо, в остальном же титулярный советник чувствовал себя гораздо лучше, чем днем. Помогало движение. Он словно превратился из человека в передаточно-цепной шарикоподшипниковый механизм. В душе воцарился не то чтобы покой, а некая спасительная пустота, без мыслей, без чувств. Его бы воля - так и ехал бы по спящей долине до самого конца жизни, не ведая усталости.

Усталости действительно не было. Перед тем как тронуться в дорогу, Тамба заставил Фандорина проглотить кикацу-мару, старинную пищу ниндзя, которой они запасались, отправляясь в длинный путь. Это был маленький, почти безвкусный шарик, слепленный из порошка: растертая морковь, гречневая мука, батат и какие-то хитрые корешки. Смесь полагалось выдерживать три года, до полного испарения влаги. По словам Тамбы, взрослому мужчине хватало двух-трех таких шариков, чтоб целый день не чувствовать голода и утомления. А вместо бутыли с водой Эраст Петрович получил запас суйкацу-мару - три крошечных катышка из сахара, солода и мякоти маринованной сливы.

Был и еще один подарок, который, очевидно, должен был распалить в безучастном Фандорине жажду мести: парадная фотокарточка Мидори. Похоже, снимок был сделан во времена, когда она служила в публичном доме. С неумело раскрашенного портрета на титулярного советника смотрела фарфоровая кукла в кимоно, с высокой прической. Он долго вглядывался в это изображение, но Мидори не узнал. Исчезла куда-то и красота. Эрасту Петровичу отвлеченно подумалось, что настоящую красоту невозможно запечатлеть при помощи фотографического объектива; она слишком жива и неправильна, слишком переменчива. А может быть, всё дело в том, что настоящую красоту воспринимаешь не глазами, а как-то иначе.

Путь от Йокогамы до гор занял два дня. Обратно же Эраст Петрович докатил за пять часов. Не сделал ни единой передышки, но нисколько не устал - должно быть, из-за волшебных мару.

Чтобы попасть в Блафф, следовало ехать прямо, в сторону ипподрома, но вместо этого Фандорин направил свою машину влево, к реке, за которой теснились окутанные утренним туманом крыши торговых кварталов.

Пронесся через мост Нисинобаси, за которым потянулись прямые улицы Сеттльмента, и вместо холма, на котором титулярного советника несомненно уже заждался Тамба, оказался на набережной, перед домом с трехцветным российским флагом.

Свой маршрут Эраст Петрович изменил не по рассеянности, вызванной перенесенным потрясением. Рассеянности не было вовсе. Наоборот, вследствие замороженности чувств и многочасовой механичности движений мозг титулярного советника заработал прямолинейно и точно, как арифмометр. Закрутились какие-то колесики, защелкали рычажки, и выскочило решение. В обычном своем состоянии Фандорин, возможно, перемудрил бы, понастроил турусов на колесах, а ныне, при абсолютном неучастии эмоций, план получился на удивление простой и ясный.

В консульство, верней, к себе на квартиру, Эраст Петрович заехал по делу, имевшему прямое касательство к арифметическому плану.

Мимо спальни прошел отвернувшись (так подсказал инстинкт самосохранения), зажег свет в кабинете, принялся рыться в книгах. Методично брал в руки томик, перелистывал, бросал на пол, тянулся к следующему.

При этом бормотал под нос непонятное:

- Эдгар Поэ? Нерваль? Шопенгауэр?

Так был увлечен этим таинственным занятием, что не услышал тихих шагов за спиной. Вдруг резкий, нервный крик:

- Don't move or I shoot! <Не двигаться, не то выстрелю! (англ.)>

На пороге кабинета стоял консул Доронин - в японском халате, с револьвером в руке.

- Это я, Фандорин, - спокойно сказал титулярный советник, оглянувшись не более, чем на секунду, и снова зашелестел страницами. - Здравствуйте, Всеволод Витальевич.

- Вы?! - ахнул консул, не опуская оружия (надо полагать, от неожиданности). - А я увидел свет в ваших окнах, дверь нараспашку. Подумал - воры, или того хуже... Господи, вы живы! Где вы пропадали? Вас не было целую неделю! Я уж... А где ваш японец?

- В Токио, - коротко ответил Фандорин, отшвыривая сочинение Прудона и берясь за роман Дизраэли.

- А... а госпожа О-Юми?

Титулярный советник замер с книгой в руках - так поразил его этот простой вопрос.

В самом деле, где она теперь? Ведь не может быть, чтобы ее совсем нигде не было! Переместилась в иную плоть, согласно буддийскому вероучению? Попала в рай, где уготовано место для всего истинно прекрасного? Угодила в ад, где надлежит пребывать грешницам?

- ...Не знаю, - промолвил он растерянно, после длинной паузы.

Сказано было таким тоном, что Всеволод Витальевич не стал дальше расспрашивать помощника о возлюбленной. Если б Эраст Петрович был в нормальном состоянии, он заметил бы, что консул и сам выглядит довольно странно: всегдашних очков нет, глаза возбужденно блестят, волосы растрепаны.

- Что ваша горная экспедиция? Разыскали логово Тамбы? - спросил Доронин, но как-то без особенного интереса.

- Да.

Еще одна книга полетела в кучу.

- И что же?

Вопрос остался без ответа, и снова консул не стал упорствовать. Он наконец опустил оружие.

- Что вы ищете?

- Да вот, засунул одну штуку и не вспомню к-куда, - с досадой произнес Фандорин. - Может быть, в Булвер-Литтоне?

- Знаете, какой тут без вас вышел фокус? - Консул коротко хохотнул. - Скотина Бухарцев втихомолку написал на вас донос, причем не куда-нибудь, а в Третье отделение. Позавчера приходит шифротелеграмма, за подписью самого шефа жандармов генерал-адъютанта Мизинова: "Пусть Фандорин делает то, что считает нужным". Бухарцев совершенно уничтожен. Теперь для посланника главная персона - вы. Барон вас с перепугу даже к ордену представил.

Но отрадное сообщение нисколько не заинтересовало титулярного советника, начинавшего проявлять всё больше признаков нетерпения.

Диковинный получался разговор - собеседники почти не слушали друг друга; каждый думал о своем.

- Это просто счастье, что вы вернулись! - воскликнул Всеволод Витальевич. - И как раз сегодня! Вот уж воистину знак судьбы!

Только тут Эраст Петрович оторвался от поисков, посмотрел на консула чуть внимательней и понял, что тот явно не в себе.

- Что с вами с-случилось? У вас румянец.

- Румянец? В самом деле? - Доронин смущенно схватился за щеку. - Ах, Фандорин, произошло чудо. Истинное чудо. Моя Обаяси ждет ребенка! Сегодня доктор сказал - сомнений нет! Я давно уже смирился, что мне никогда не стать отцом, и вдруг...

- Поздравляю. - Эраст Петрович подумал, что бы сказать еще, но не придумал и торжественно пожал консулу руку. - А почему мое возвращение - з-знак судьбы?

- Да потому что я подаю в отставку! Уж и прошение написал. Мой ребенок не может быть незаконнорожденным. Я женюсь. Но в Россию возвращаться не стану. На японку там будут смотреть косо. Пусть лучше здесь косо смотрят на меня. Запишусь в японские подданные, возьму фамилию жены, сделаюсь господином Обаяси. Не хватало еще, чтоб мой ребенок звался "Грязный человек"! Однако прошение прошением, а дела-то сдавать было некому. Вы пропали, Сирота уволился. Я уж приготовился к длительному ожиданию - когда еще смену пришлют. А тут вы! Такой уж счастливый день! Вы живы - значит, есть, кому сдать дела.

Счастье тугоухо, и Всеволоду Витальевичу не пришло в голову, что последняя фраза прозвучала довольно обидно для его помощника, но Фандорин, впрочем, и не обиделся - несчастье тоже не отличается хорошим слухом.

- Вспомнил, Эпикур! - вскричал вице-консул, хватая с полки книгу с золотым обрезом. - Есть! Вот она!

- Что есть? - спросил будущий отец. Но титулярный советник лишь пробормотал: "После-после, сейчас некогда" - и прогрохотал к выходу.

* * *

К условленному месту встречи он не попал. На мосту Ятобаси, за которым начинался собственно Блафф, велосипедиста окликнул очень молодой, по-европейски одетый японец.

Почтительно приподняв соломенную шляпу, он сказал:

- Мистер Фандорин, не угодно ли выпить чаю? - И показал на вывеску "English & Japanese Tea Parlour" <"Англииско-японская чайная гостиная" (англ.)>.

Пить чай в намерения Эраста Петровича не входило, но обращение по имени произвело на вице-консула должное впечатление.

Осмотрев невысокую, но стройную фигуру японца и особенно отметив его спокойный, чрезвычайно серьезный взгляд, какой нечасто бывает у юношей, Фандорин спросил:

- Вы - Дэн? Студент-медик?

- К вашим услугам.

"Чайная гостиная" оказалась заведением смешанного типа, каких в Йокогаме было немало: в одной части столы и стулья, в другой - циновки и подушки.

В английской половине в этот ранний час было почти пусто, лишь за одним из столов сидели пастор с женой и пятью дочерьми, кушали чай с молоком.

Провожатый провел титулярного советника дальше, развинул бумажную перегородку, и Эраст Петрович увидел, что на японской половине посетителей еще меньше - собственно, всего один: сухонький старичок в линялом кимоно.

- Почему здесь? Почему не на холме? - спросил Эраст Петрович, садясь. - Там "черные куртки", да?

Глаза дзёнина испытующе задержались на каменном лице титулярного советника:

- Да. Откуда ты знаешь?

- Не получив донесения, Дон понял, что его второй отряд тоже уничтожен. Ждет возмездия, сел в осаду. А про холм, откуда п-просматривается весь дом, ему подсказал Сирота. Скажи лучше, как ты догадался, что я поеду в Блафф с этой стороны?

- Никак. На дороге, которая ведет от ипподрома, ждет твой слуга. Он тоже привел бы тебя сюда.

- Значит, в дом не п-попасть?

- Я долго сидел на дереве, смотрел в гайдзинскую увеличительную трубку. Совсем плохо. Цурумаки не выходит наружу. Вдоль всей ограды часовые. Месть придется отложить. Возможно, на недели, на месяцы, даже на годы. Ничего, месть - это блюдо, которое не протухнет. - Тамба не спеша раскурил свою маленькую трубочку. - Я расскажу тебе, как отомстил обидчику мой прадед, Тамба Восьмой. Один заказчик, могущественный даймё, решил не платить за выполненную работу и убил синоби, явившегося к нему за деньгами. Это были очень большие деньги, а даймё был жадный. Он решил, что никогда больше не покинет пределов замка. Не выходил из своих покоев, и к нему тоже никого не пускали. Тогда Тамба Восьмой велел своему сыну, девятилетнему мальчику, устроиться в замок на кухню. Мальчик был старателен и постепенно продвигался по службе. Сначала он подметал двор. Потом - задник комнаты. Потом стал поваренком для прислуги. Учеником княжеского повара. Долго учился растирать пасту из мочевого пузыря акулы - это требует особого мастерства. Наконец, к девятнадцати годам, он достиг такого совершенства, что ему дозволили приготовить трудное кушанье для князя. Это был последний день в жизни даймё. На расплату ушло десять лет.

Выслушав колоритную историю, Фандорин подумал: десять лет жить со стиснутыми легкими? Ну уж нет.

Возникла, правда, и другая мысль: а что если и месть не поможет?

Вопрос был оставлен без ответа. Вместо него Эраст Петрович задал другой, вслух:

- Видел ли ты в свою увеличительную трубку Сироту?

- Да, много раз, И во дворе, и в окне дома.

- А белую женщину? Высокую, с желтыми волосами, заплетенными в длинную косу?

- В доме нет женщин. Там одни мужчины. - Дзёнин смотрел на собеседника с всё большим вниманием.

- Так я и думал. Готовясь к обороне, Сирота переправил свою невесту в какое-нибудь б-безопасное место... - Эраст Петрович удовлетворенно кивнул. - Нам не нужно ждать десять лет. Мочевой пузырь акулы тоже не понадобится.

- А что нам понадобится? - тихо-тихо, словно боясь спугнуть добычу, спросил Тамба.

Его племянник весь подался вперед, не сводя глаз с гайдзина. Тот отвернулся и через открытое окно смотрел на улицу. Кажется, его чем-то заинтересовал висевший на столбе синий ящик с двумя перекрещенными почтовыми рожками.

Ответ состоял из одного слова:

- Почтальон.

Дядя и племянник переглянулись.

- Который носит письма? - уточнил дзёнин.

- К-который носит письма.

Полная сумка

Любви, радости, горя

У почтальона.

Настоящий акунин

Срочная городская почта, одно из удобнейших достижений девятнадцатого столетия, в Сеттльменте появилась недавно, и оттого жители прибегали к ее услугам чаще, чем того требовала истинная необходимость. Почтальоны доставляли не только официальные письма, скажем, адресованные из торговой фирмы на Мэйн-стрит в таможенную контору на Банде, но и приглашения на файф-о-клок, рекламные листки, интимные послания, даже записки от жены мужу с сообщением, что пора идти обедать.

Не прошло и получаса после того, как Фандорин бросил конверт с пятицентовой маркой "молния" в щель под перекрещенными рожками, а уже подъехал на пони молодец в щегольском синем мундире, проверил содержимое ящика и зацокал вверх по булыжной мостовой - доставлять корреспонденцию адресату: Блафф, №130.

- Что в конверте? - в четвертый раз спросил Тамба.

Первые три попытки результата не дали. Лихорадочное оживление, с которым Фандорин надписывал конверт, сменилось апатией. Обращенных к нему вопросов гайдзин не слышал - сидел, безучастно глядя на улицу, время от времени начинал хватать ртом воздух и потирать грудь, словно жилет был ему слишком тесен.

Но старый Тамба был терпелив. Помолчит-помолчит - и снова спросит. Потом еще.

Наконец, дождался ответа.

- А? - встрепенулся Эраст Петрович. - В конверте? Стихотворение. Как только Сирота его прочтет, сразу сорвется. И проедет вот по этой улице, через м-мост. Один.

Про стихотворение Тамба не понял, но расспрашивать не стал - не имело значения.

- Один? Очень хорошо. Мы его схватим, это будет нетрудно.

Наклонился к Дэну, быстро заговорил по-японски. Племянник кивал, повторяя:

- Хай, хай, хай...

- Не нужно его хватать, - вмешался в деловой разговор Фандорин. - Достаточно, если вы просто приведете его сюда. Сможете?

* * *