поздоровались с нами за руку, однако они явно дичились и были стеснены нашим
присутствием. Хотя улыбка не сходила с их лиц и они охотно отвечали на все
вопросы, было видно, что мы не внушаем им особого доверия.
христианских жестокостей испанцев и кончая нашими днями, когда индейцы,
лишенные родины, вынуждены жить в резервациях и держаться подальше от благ
цивилизации, которая производит среди них страшные опустошения, - если
вспомнить все это, то поистине удивительно, что они вообще соглашаются
вступать с нами в какие-либо сношения. Возможно, они правильно бы сделали,
взяв за пример предосудительное, но вполне оправданное поведение своих
собратьев в Мату-Гросу, которые встречают любого белого градом метко
пущенных отравленных стрел.
постарается поймать для нас что-нибудь, мы вновь обменялись со всеми
рукопожатиями, и парень отвез нас обратно через озеро. Высадив нас на берег,
он улыбнулся на прощанье, развернул каноэ на месте и погнал его по
безмолвному озеру, оставляя на воде темный расходящийся след.
темноты, а раз так, надо было поторапливаться. Второй песчаный останец
показался нам шире, чем был, когда мы впервые пересекали его, а сыпучий
песок буквально держал нас за ноги. Но вот мы достигли опушки леса на той
стороне и оглянулись назад: останец лежал позади, мерцая в лучах
предзакатного солнца, словно заиндевелое зеркало. Затем мы повернулись и
хотели углубиться в лес, как вдруг Кордаи жестом остановил нас и показал на
деревья футах в тридцати поодаль. Я глянул туда, и незабываемое,
поразительно прекрасное зрелище меня совершенно зачаровало.
английского ландшафта: не слишком высокие деревья, стройные серебристые
стволы, глянцевито-зеленая листва. Между деревьями поднимался густой
невысокий подлесок. И подлесок, и древесная листва золотисто светлели в
лучах заходящего солнца. А в кронах деревьев яркими пятнами на зеленом фоне
сидело пять рыжих обезьян ревунов. Это были крупные, плотного сложения
животные с сильными цепкими хвостами и печальными, шоколадно окрашенными
мордами. Шерсть у них была длинная, густая и шелковистая, какого-то
непередаваемого цвета - сочнейшей, ярчайшей смеси медного и винно-красного с
блестящим металлическим отливом, который встречается разве что в драгоценных
камнях да редко у птиц. Увидев такую яркую расцветку у обезьян, я попросту
лишился дара речи.
по-видимому его жен. Старый самец был окрашен ярче всех. Он сидел на самом
верху дерева в прямых лучах солнца и весь пылал, словно костер. С
меланхолическим выражением на морде срывал он молодые листья и отправлял их
в рот. Наевшись, он с помощью лап и хвоста перебрался на соседнее дерево и
исчез среди листвы. Блестящая свита самок последовала за ним.
голос маленькие лягушки, и я клятвенно заверял себя в том, что когда-нибудь
у меня будет такая вот лоснящаяся фантастическая обезьяна, пусть даже это
приведет меня к полному разорению.
Интересен он главным образом тем, что является единственным представителем
сумчатых за пределами Австралии. Подобно кенгуру и другим австралийским
животным, опоссумы носят своих детенышей в сумке, образованной складкой кожи
на брюхе. Правда, у южноамериканских сумчатых этот способ транспортировки,
похоже, выходит из употребления: у большинства их видов мешок невелик и
используется для переноски детенышей, лишь когда они совсем крохотные и
беспомощные, а у некоторых видов он почти исчез и представлен лишь
продольными складками кожи, прикрывающими соски. Зато эти последние виды
сумчатых освоили новый способ транспортировки: мать переносит своих чад на
спине, причем хвосты родителя и детеныша любовно переплетаются. По своему
внешнему виду опоссумы похожи на крыс, с той только разницей, что они
варьируют размерами от мыши до кошки. У них длинные крысиные морды, а у
некоторых видов и длинные голые крысиные хвосты; но стоит только раз
увидеть, как опоссум карабкается на дерево, - и вам становится понятной
разница между его хвостом и крысиным: хвост опоссума как бы живет своей
собственной жизнью, извивается, сворачивается кольцами и в случае нужды
цепляется за ветки с такой силой, что животное может на нем повиснуть.
названием увари. Самый обычный из них - это обыкновенный опоссум, снискавший
себе всеобщую неприязнь у гвианцев. Он приспосабливается к изменяющейся
среде с изворотливостью рыжей крысы и на задворках Джорджтауна чувствует
себя не хуже, чем в лесных дебрях. Он в совершенстве освоил амплуа
мусорщика, и ни одно ведро с отбросами не обходится без его обследования. В
поисках съестного он не робеет заходить в дома и регулярно совершает набеги
на птичьи дворы, и это нешуточное дело, если учесть его солидные размеры и
свирепый нрав. Именно эта его повадка и снискала ему ненависть со стороны
местных жителей. В Джорджтауне мне без конца рассказывали об извращенных,
вкусах опоссумов и их оголтелых налетах на невинных цыпок, но я только
проникся невольным уважением к животному, которое всячески морят, травят и
уничтожают, а оно все же ухитряется вести в городе разбойное существование.
опоссумов. Услышав, что я собираюсь платить деньги за этих презренных
тварей, они выпучили на меня глаза как на сумасшедшего. Такими же глазами
взглянет английский фермер на иностранца, который проявит непомерный интерес
к обыкновенной крысе и выразит желание купить несколько экземпляров. Но в
конце концов бизнес есть бизнес, и, если от большого ума я готов платить
чистоганом за увари (понимаете, увари!), им-то что. Господь бог посылает им
покупателя на животных, от которых пока что не было никакого проку, и они
вовсе не намерены лишать себя рынка сбыта!
каналы ловить рыб и лягушек, я остался дома чистить и кормить животных,
которых уже набралось изрядное количество. Пришел охотник с тремя опоссумами
в мешке. Оживленно жестикулируя, он стал пространно объяснять, как с
величайшим риском для жизни он поймал их этой ночью на своем птичьем дворе.
Я заглянул в мешок и увидел лишь ворох желтовато-коричневого меха, изнутри
тотчас послышался жалобный вой и кошачье фырканье. Я счел за благо не
вынимать и не осматривать животных, пока не приготовлю для них клетку, и
велел охотнику зайти за деньгами вечером. После этого я взялся за работу и
сделал из деревянного ящика сносное жилье для опоссумов. Тем временем в
мешке воцарилось зловещее молчание, лишь изредка прерываемое каким-то
похрустыванием. Только я закончил клетку и уже надевал длинные кожаные
рукавицы, собираясь пересадить опоссумов, как вернулись Боб и Айвен.
мешке?
скверный нрав, - мрачно ответил Айвен.
смирно.
мешок. Неизвестно, как долго опоссумы в нем просидели, известно лишь одно:
времени им хватило на все. Двое опоссумов побольше коротали свою неволю тем,
что обезглавили своего меньшего собрата и теперь справляли кровавую
каннибальскую тризну на его останках. Не без труда нам удалось водворить
победителей в клетку, так как они с негодованием отвергали всякие
покусительства прервать их роскошное пиршество. Они злобно бросались на нас
с разверстой пастью, визжали, шипели и всячески усложняли нам нашу задачу,
наподобие плюща цепляясь своими хвостами за что попало. В конце концов мы
исхитрились впихнуть в клетку этих окровавленных монстров, и я бросил им на
доедание труп их сотоварища, чем они и занимались всю ночь напролет, шипя и
рыча друг на друга. Когда наутро я пришел их проведать, они с кровожадным
видом кружили друг возле друга, а потому, дабы предотвратить сокращение
числа моих опоссумов до единицы, я разгородил клетку крепкой доской. В
Гвиане мне рассказывали, что эти твари страшно прожорливы и едят абсолютно
все, а потому я решил проверить это на опыте: выходила неувязка с объемистой
многотомной книгой по зоологии, которая служила мне справочным пособием и в
которой утверждалось, что опоссумы наподобие фей питаются деликатнейшей
пищей из фруктов и насекомых, лишь изредка позволяя себе яйцо или птенчика.
Итак, я три дня подряд набивал клетки опоссумов самой омерзительной едой,
начиная от застывшего кэрри и кончая разложившимися трупами, и они пожирали
все подчистую. Похоже, чем отвратительнее еда, тем больше она им нравилась.
После трех дней близкого знакомства я стал склоняться к мысли, что все, что
рассказывали мне об опоссумах, сущая правда. Но тут мои гастрономические
опыты пришлось прикрыть: увари несносно благоухали, и Боб заявил, что вовсе
не желает схватить дифтерию ради моих зоологических изысканий,
отвлечься от его отвратительных повадок. Ростом он с небольшую кошку, одет в
густую неопрятную шубу трех цветов: желтовато-коричневого, кремового и
шоколадного. У него очень цепкие короткие голые лапы розового цвета и
длинный, постепенно сужающийся чешуйчатый хвост, серый у основания и с
розовыми крапинками на конце. Его морда - длинный голый розовый нос и
безвольно свисающая нижняя челюсть, между которыми открывается полная
больших острых зубов пасть, - даже самому неискушенному наблюдателю скажет
все о его характере. Глаза у него коричневые, злые. Из косматой шерсти на
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Браун Дэн
Лукин Евгений
Сертаков Виталий
Лукин Евгений