докладывают они. - Я с ним парочку раз толковал, кажется, наш человек".
Хрипушин, конечно, по всем статьям был нашим человеком.
садитесь сюда, - показал на стул у двери. - А что это у вас с глазом?
Хрипушин. - У врача были? Хорошо, проверим. Так, имя, отчество", фамилия,
год, место рождения. Все точно и полностью.
сосредоточенно работали. Кто родители? Как девичья фамилия матери? Где
учился? Где работал? Имел взыскания? Где проживал до ареста? По адресам.
Если ли братья и сестры? Адрес? Какие есть еще родственники? Адреса! Какие
знаете иностранные языки? Был ли за границей? Был ли под судом и
следствием? Подробно, подробно, подробно! Не торопиться. Сейчас уже некуда
торопиться.
этакие широкие партикулярные нотки - когда он объяснял, что такое
фитопатологическая станция имени Докучаева, где работает его сестра, что
Докучаев пишется через "о", а "фитопатологическая" через "и", "а" и два
"о". Хрипушин тщательно записывал все и лишь иногда вскидывал на него
испытующие грозные оловянные глаза - не издевается ли враг? Но враг был
совершенно серьезен и спокоен. Он хорошо запомнил Буддо: теперь
следователь мудрый пошел, это не то что раньше - он вас уже с первого
допроса просветит насквозь. Вот посадит вас у стенки и начнет душу
выдавливать, как, да что, да где - ты и так весь кипишь, хочешь поскорее
понять, в чем дело, а он точит и точит...
Достаточно было уже одного Неймана - а терпения у меня воз и маленькая
тележка. Дядя? До революции мой родной дядя по отцу Сергей Терентьевич
работал в городе Мариуполе мировым посредником - это через "о", - а во
время империалистической служил в Союзе городов. Это, кажется, с большой.
взяли другой. Зажгли свет. Наконец Хрипушин отложил ручку и сказал:
так, как он ожидал. Еще месяца два тому назад Корнилов, изрядно подвыпив,
рассказал ему о своем первом допросе. После очень корректного и
неторопливого анкетного разговора следователь вот совершенно так же
положил ручку, откинулся на спинку кресла и сказал: "А теперь назовите
всех ваших знакомых". "Я спрашиваю его: то есть как всех?.." - "Да так
вот, всех. А что, у вас их так много?" И стал я называть: назвал
сослуживцев - это легче легкого, потом соседей, тоже несложно, а потом
дошло до товарищей по учебе - тут уж я стал думать: ведь были просто
однокурсники, а были и настоящие друзья - а с друзьями и дела, и разговоры
были дружеские. Так вот всех их называть или не всех? Назвал не всех.
Затем женщины - с ними уж совсем морока. Если назвать, то их потащат в
свидетели, а если нет, то, может, еще скорее потащат - так как же,
называть или нет? Вот как бы вы поступили?"
("Ага! А мне, думаете, было легко?" - обрадовался Корнилов), но, верно,
некоторые наиболее явные знакомства скрывать все-таки невозможно. "Так вы,
значит, назвали бы! - подхватил Корнилов. - И сейчас же пошли бы вопросы -
где познакомились? Часто ли встречались? Где? Когда? Кто еще
присутствовал? Были ли в ресторанах? Когда, в каких? В какой компании? А
может, в кабинете? А потом вызовут ее, да и покажут ваши показания. И не
полностью, конечно, а строчек с десять, там, где про ресторан. Вот и все!
И девчонка уж на хорошем крючке! Вот как я все это сообразил, так у меня в
зобу дыхание и сперло. Смотрю на следователя и молчу. И он смотрит и
молчит. Ждет. А что ему торопиться? Ему все равно жалованье идет. Вот тут
я и взвыл. От нелепости, от беспомощности, от того, что не поймешь, что же
отвечать! Ох, этот первый допрос! Он мне вот как запомнился! Потом все
много легче пошло - появилась конкретность. И хоть я и виноват не был - я
же рассказывал вам, как все это получилось, - но это уж другое дело! Раз
заложили, то, как говорится в анекдоте, "не теряйте, кума, силы и идите
спокойно на дно". Я и пошел. Раскололся и подмахнул! Не глядя! А что там
глядеть! Но вот этот первый тихий, заметьте, совершенно тихий допрос - вот
он мне запал на всю жизнь. Ну а потом выяснилось, что ни беса лысого они
не знали. А просто на пушку брали! Есть у них такие штучки для
слабонервных!"
"раскололся" - тоже запомнил. Да и психическая атака Неймана тоже кое-чему
научила. И сейчас, когда Хрипушин задал ему тот же вопрос - назовите
знакомых, - он с величайшей легкостью небрежно ответил:
есть вы утверждаете, что... - И сразу же, не давая опомниться и добавить
что-то, схватил ручку и записал. - Вот, "знакомых не имею", - сказал он,
поднося протокол Зыбину, - прочтите и подпишите. Так, хорошо! Значит, три
года живете в Алма-Ате и никого в ней не знаете! Отлично! Запомним!
на поверку этот Зыбин оказался круглым дураком.
Начальник отдела Гуляев, корректный, точный, холодно-ласковый заморыш,
усадил его в кресло, открыл и придвинул портсигар и осведомился, как
обстоит дело с его заявлением о путевке в Сочи. Сумеет ли он до этого
развязаться с Зыбиным? Хрипушин только хмыкнул и протянул бланк допроса.
впечатление? Интересно! Что ж, признается?
же заврался! Напропалую!
чистый звонкий дискант. Злые языки говорили, что он до семнадцати лет пел
в церковном хоре. - Врать-то он, конечно, горазд. А вот этим
заинтересуйтесь-ка! - он постучал пальцем по строчке. - Отец умер в 1919
году в Самаре. Это почему же вдруг в Самаре? Он же коренной москвич!
Может, расстреляли? Ведь там до этого чехи были, может, он к ним и дернул,
а?
так, так! Ах, негодяй! К следствию он не привлекался! А что ночь просидел
в камере на Лубянке, это не в счет. И это несмотря на наш разговор с ним.
Ну, остер мальчик!
возмущенно бросил протокол на стол. - Слушайте, да что это такое!
"Знакомых не имею".
не имею", так теперь я его буду уличать на каждом шагу.
портсигара папиросу, помял, высек огонь из зажигалки, закурил, помотал
зажигалкой, чтоб загасить огонь, и только тогда сказал:
Вот это ему и надо. Он сразу же узнает, кто проходит по его делу, а кто
нет. Не он нам, заметьте, будет называть кого-то, а мы ему. В этом и все
дело.
сразу все понял.
Ну и начнется у вас на допросах сказочка про белого бычка. Вы скажете: "Вы
лжете". А он ответит: "Нет, я не лгу". "У вас есть знакомые". - "Никого у
меня нет"... - "Нет есть". - "Нет нет". Ну и сколько же можно тянуть эту
резину? А тут еще у вас путевка! Значит, вы будете торопиться. И, конечно
же, назовете ему имена. Ну и все! Инициатива нами упущена. Но хитер! Ох,
хитер, дьявол! Нет, если вы его с первого раза не взяли, то теперь уж не
возьмете.
Хрипушин - это совсем не то. Требовалась тонкая, продуманная работа.
Дело-то планируется немалое. Ни больше ни меньше чем открытый
алма-атинский процесс на манер московских. Профессора, бывшие ссыльные,
писатели, троцкисты, военные, убранные из армии, - шпионаж, террор,
диверсия, вредительство на стройках. Приезжал Пятаков, оставил свою
агентуру, имелась связь с Японией через Синцзян. Зыбин и собирался туда
махнуть с золотом. Но если его не удастся заставить писать и называть
имена, то тогда все может полететь. Тут важен каждый месяц, ситуация
меняется иногда молниеносно, поэтому самое главное - успеть, не упустить!
Нейман предупреждал: матом и кулаком тут не возьмешь. Но он подумал: если
после первого строго законного допроса спустить с цепи эдакого цербера -
адского пса с лаем и бешеной слюной, - то можно и взять. А в случае чего -
карцер! Не поможет? Ласточка! А потом опять: законность, корректность,
тихая беседа, чай с шоколадными конфетами. Книжные новинки. А этот Зыбин к
тому же субъект неустойчивый, слабохарактерный, жизни не знает. Здесь он
совсем сбился с панталыку, ведет дурацкие разговоры. Так что, пожалуй,
можно взять. Конечно, Хрипушин годится только на первые пять - десять
допросов, и потом в дело вступают они - он и Нейман, но как затравка
Хрипушин хорош. Так думал он - и вот, видно, осекся. Впрочем, осекся ли?
Может, случайность? Ведь активного допроса еще не было. Надо подождать. Он
еще раз затянулся, затем отложил папиросу и протянул протокол Хрипушину.