Чтение 36–й страницы книги ~Анж Питу~

тем по моим подсчетам половины этих тел достанет, чтобы заполнить его
целиком, правда, Друзья?

- Правда, правда! - повторила толпа с тем же воодушевлением.

- Ну что ж! Да будет так, - сказал Бийо.

В этот момент на орудийной площадке в сопровождении де Лосма и нескольких
офицеров показался де Лоне. - Начинай! - крикнул Гоншон коменданту. Тот
молча повернулся к нему спиной. Быть может, Гоншон снес бы угрозу, но
пренебрежения он снести не мог; он живо прицелился, и один офицер из свиты
коменданта упал.

Сотня, тысяча выстрелов прозвучали одновременно, словно люди только и
дожидались этого сигнала. Серые стены Бастилии покрылись белыми отметинами.

Затем на несколько секунд воцарилась тишина, словно толпа сама испугалась
содеянного.

И тут над одной из башен взметнулся в облаке дыма столб пламени; раздался
залп, в толпе послышались жалобные стоны; пушка Бастилии сделала свой первый
выстрел, пролилась первая кровь. Сражение началось.

Толпа, мгновение назад казавшаяся столь грозной, испытала ужас. Начавшая
оборону Бастилия предстала перед ней во всей своей неприступности. Народ,
должно быть, надеялся, что в пору, когда власти делают ему уступку за
уступкой, штурм Бастилии также обойдется без кровопролития.

Народ ошибался. Пушечный залп показал парижанам всю трудность дела, за
которое они взялись.

Вслед за пушкой подали голос длинные ружья, и их меткий огонь в свой
черед обрушился на толпу.

Потом снова наступила тишина, прерываемая раздающимися там и сям криками,
стонами, жалобами.

Море народа подернулось зыбью: это парижане подбирали убитых и раненых.

Однако люди, собравшиеся на площади, и не думали бежать, а если бы у них
и появилось такое желание, то, оглядевшись кругом, они бы его устыдились.

В самом деле, бульвары, улицу Сент-Антуан, Сент-Антуанское предместье
затопило безбрежное человеческое море: каждая волна имела лицо, на каждом
лице сверкали горящие глаза, угрожающе кривился рот.

В мгновение ока в окнах всех близлежащих домов, даже тех, откуда вести
огонь по Бастилии было невозможно, появились стрелки.

Если на оружейных площадках или в амбразурах крепости появлялся инвалид
или сухонький швейцарец, сотня ружей брала его на мушку, и град пуль крошил
камень, за которым укрывался солдат.

Но стрелять по бесчувственным стенам - скучно. Стрелки хотели попасть в
живую плоть. Они хотели, чтобы от удара свинца брызнула не пыль, но кровь.

Каждый в толпе давал свои советы, пытаясь перекричать соседей. Люди
собирались вокруг оратора, но, убедившись, что предложение его лишено
смысла, расходились.

Какой-то каретник предложил построить катапульту наподобие древних
римских машин и пробить брешь в крепостной стене.

Пожарники предлагали залить водой запальные устройства и фитили пушек,
забывая, что самая мощная из их помп взметнет струю воды самое большее на
две трети высоты крепостных стен.

Прославленнейший пивовар Сент-Антуанского предместья, получивший с тех
пор иную, более зловещую известность, предложил облить стены захваченным
накануне маковым и лавандовым маслом, а затем поджечь с помощью фосфора.

Бийо выслушал все эти предложения, а затем, выхватив из рук какого-то
плотника топор, двинулся вперед под градом пуль, косивших людей справа и
слева от него, и, достигнув первой караульни, расположенной подле первого
подъемного моста, стал рубить цепи этого моста; пули свистели кругом, били
по крыше караульни, но Бийо не обращал на них никакого внимания; наконец,
через четверть часа, цепи подались и мост опустился.

Толпа, затаив дыхание, следила за действиями этого безумца, которого мог
свалить каждый новый залп. Забыв об опасности, которой подвергались они
сами, парижане думали только о той опасности, какая грозила этому смельчаку.
Когда же мост опустился, они с громким воплем ринулись в первый двор
Бастилии.

Порыв толпы был так стремителен, так мощен, так сокрушителен, что никто
даже не пытался ему противостоять.

Неистовые крики радости оповестили де Лоне об этой первой победе народа.

Никто даже не заметил, что деревянная громада моста придавила какого-то
человека.

Но не успели парижане насладиться своим успехом, как дула тех четырех
пушек, которые показывал фермеру комендант, сверкнули, словно четыре огня в
глубине пещеры; ядра вылетели из них одновременно, издав ужасающий грохот, и
рухнули посреди первого двора.

Железный ураган оставил в толпе длинную кровавую борозду: десять или
двенадцать убитых, пятнадцать или двадцать раненых - таковы были последствия
этого первого залпа.

Бийо, к счастью, уцелел, и вот почему: соскользнув с крыши караульни на
землю, он неожиданно столкнулся с Питу, неведомо как оказавшимся рядом с
ним. У Питу были зоркие глаза опытного браконьера. Он увидел, как
артиллеристы поджигают фитили, схватил Бийо за полу и живо оттащил назад.
Угол стены защитил обоих от первого залпа.

С этой минуты стало ясно, что дело приняло серьезный оборот; шум стоял
ужасающий, схватка шла не на жизнь, а на смерть; десять тысяч ружей разом
открыли огонь по Бастилии, подвергая опасности не столько осаждаемых,
сколько осаждающих. Вдобавок к ружьям прибавилась пушка, которую доставили
на площадь французские гвардейцы.

Офицеры Бастилии, чувствуя, что их солдаты слабеют, сами хватают ружья и
открывают огонь.

В эту самую минуту, среди грохота пушечных и ружейных залпов, среди
воплей толпы, вновь бросающейся подбирать убитых, чьи раны взывают к
отмщению, в воротах первого двора появляется группа безмятежных, безоружных
буржуа; парламентарии движутся сквозь толпу под охраной одного лишь белого
знамени, готовые пожертвовать своей жизнью.

Это - депутация из Ратуши; выборщики узнали, что в Бастилии идет
сражение; желая предотвратить кровопролитие, они уговорили Флесселя
обратиться к коменданту крепости с новыми предложениями.

От имени города депутаты хотят предписать де Лоне, чтобы он прекратил
огонь и, ради сохранения жизни граждан, гарнизона и своей собственной,
разместил в крепости сотню человек из городской милиции.

Обо всем этом депутаты сообщают толпе. Народ, сам убоявшийся того дела,
за которое взялся, народ, видящий, сколько раненых и убитых уже лежат на
носилках, готов принять предложение депутатов: если де Лоне согласится на
полупоражение, толпа смирится с полупобедой.

При виде парламентариев защитники крепости, ведущие огонь во втором
дворе, прекращают стрелять; они делают депутатам знак приблизиться, и те в
самом деле приближаются, поскальзываясь в крови, перешагивая через трупы,
помогая подняться раненым.

Благодаря им народ получает передышку. Трупы и раненых уносят, и во дворе
остаются лишь лужи крови, обагряющие его серые камни.

Защитники крепости больше не стреляют. Бийо выходит на площадь, чтобы
уговорить осаждающих также прекратить стрельбу. В воротах он встречает
Гоншона. Тот, безоружный, невозмутимо идет вперед, словно движимый некоей
потусторонней силой; кажется, ему не страшны ни пули, ни ядра.

- Ну, - спрашивает он у Бийо, - что там с депутацией?

- Она вошла в крепость, прекратите огонь.

- Это бесполезно, - говорит Гоншон так уверенно, как будто Господь
дозволил ему заглянуть в будущее. - Комендант не согласится.

- Не важно, мы должны уважать военные законы, раз мы стали солдатами.

- Ладно, - кивает Гоншон.

Подозвав двух парижан, которые, судя по всему, помогали ему управлять
всей этой человеческой массой, Гоншон приказал:

- Ступайте, Эли и Юллен, и чтобы я не слышал ни единого выстрела.

По слову своего командира адъютанты нырнули в толпу, и вскоре гром
выстрелов начал стихать, а затем и вовсе умолк.

На площади наступила тишина. Народ воспользовался минутами покоя, чтобы
позаботиться о раненых, число которых достигло тридцати пяти или даже
сорока.

В тишине раздался бой часов: било два. Наступление началось в полдень.
Значит, сражение шло уже два часа.

Бийо вернулся на свой пост; Гоншон последовал за ним.

Он тревожно поглядывал на ворота, не скрывая своего нетерпения.

- Что с вами? - спросил его Бийо.

- Со мною то, что если через два часа мы не возьмем Бастилию, все
пропало.

- Отчего же?

- Оттого, что двор узнает, чем мы тут заняты, и пришлет сюда швейцарцев
Безанваля и драгунов Ламбеска, так что мы окажемся между двух огней.

Бийо не мог не признать, что Гоншон совершенно прав. Наконец в воротах
показались депутаты. По их унылому виду было ясно, что они ничего не
добились.

- Ну, что я говорил! - воскликнул Гоншон, сияя от радости. -
Предсказанное свершится: эта проклятая крепость обречена.

Даже не расспросив ни о чем парламентариев, он выбежал из первого двора с
криком:

- К оружию! К оружию, дети мои! Комендант не желает сдаваться!

В самом деле, не успел комендант прочесть письмо Флесселя, как лицо его
просветлело, и он воскликнул:

- Поздно, господа парижане, вы желали сражения, и вы его получили.

Парламентарии настаивали, перечисляли все беды, к которым может привести
упорство де Лоне. Но он не пожелал слушать никаких доводов и в заключение
сказал парламентариям то же самое, что два часа назад услышал от него Бийо:
"Уходите или я прикажу расстрелять вас".

И депутация удалилась.