ясно была видна полоска глазного яблока - какая-то мутноватая,
страшноватая... Это было неприятно - и спит, и не спит! Ромашка говорил,
что он никогда не спит. Разумеется, врал - просто у него были короткие
веки. Но находились ребята, которые верили ему. Его уважали за то, что он
"не спит", и немного боялись. Должно быть, отсюда пошла и Валькина боязнь:
ведь он пять лет проспал рядом с Ромашкой, на соседней койке.
естествоиспытатель!
по-моему, об этой книжечке ты должен написать в ячейку. По правде говоря,
я не думал, что он тебя так оседлал. Сколько "честных" слов ты ему
надавал?
была хорошая готовальня, и я решил захватить ее с собой - на всякий
случай, чтобы продать, если придется туго.
нее расплатился!
Величко, девочка из нашего класса.
воображаемой доске и медленно, с достоинством садился. Кругом хохотали.
Словом, никто не обращал внимания на Ромашку, который стоял на коленях у
моей кровати и рылся в моем сундучке.
подошел к нему ровными шагами и спросил ровным голосом:
заметил, что в эту минуту он необыкновенно походил на сову: удивительно
бледный, с красными большими ушами.
Антонычу? Вот они. Получай!
ударю. Кажется, я двинул его еще два или три раза. Я бы убил его, если бы
не Таня Величко. Пока мальчики стояли, разинув рты, она смело бросилась
между нами, вцепилась в меня и оттолкнула с такой силой, что я невольно
сел на кровать.
меня с отвращением. Я опомнился.
На щеке у него был синий кровоподтек. Я взял сундучок и вышел...
отвратительным чувством я читал газету, изучал расписание, пил чай в
буфете третьего класса. Мне хотелось есть, но чай показался мне невкусным,
бутерброды не лезли в рот, - во рту был такой вкус, как будто я наелся
червей, как Валькины летучие мыши. Я чувствовал себя каким-то грязным
после этой сцены. Эх, не нужно было возвращаться в школу! Готовальня! На
кой она мне черт? Неужели не достал бы я на обратный билет у тети Даши?
где мы с Петькой Сковородниковым когда-то бродили, воруя и побираясь, -
впечатление необыкновенной свободы.
Я мог сидеть у окна, разговаривать с соседями, курить, если бы я вообще
курил. Не нужно было лезть под лавку, когда проходил контролер. С
равнодушным видом, не прерывая разговора, я отдал ему свой билет. Это было
необыкновенное ощущение, какое-то просторное, хотя в вагоне было довольно
тесно. Оно развлекало меня, и я думал теперь об Энске - о сестре, о тете
Даше, о том, как я свалюсь к ним, как снег на голову, и как они меня не
узнают.
беспокоиться - не умер ли? Но, как видите, я не умер.
знакомо - и все незнакомо. Неужели это губернаторский дом? Когда-то он
казался мне огромным. Неужели это Застенная? Разве она была такая узенькая
и кривая? Неужели это Лопухинский бульвар? Но бульвар утешил меня: за
липами вдоль всей главной аллеи тянулись прекрасные новые здания. Черные
липы были как будто нарисованы на белом фоне, и черные тени от них косо
лежали на белом снегу - это было очень красиво.
переменам. Вот приют, в который тетя Даша собиралась отдать нас с сестрой;
он стал зеленого цвета, и на стене появилась большая мраморная доска с
золотыми буквами. Я прочел и не поверил глазам: "В этом доме в 1824 году
останавливался Александр Сергеевич Пушкин". Черт возьми! В этом доме!
То-то задрали бы носы приютские, если бы они это знали.
прошение! Они стали теперь совсем "неприсутственными", старинные низкие
решетки были сняты с окон, и у ворот висела дощечка: "Дом культуры".
набережная открылась передо мной, и я с трудом узнал в ней наш бедный
пологий берег. Но еще больше меня поразило, что на том месте, где прежде
стояли наши дома, был разбит сквер, и няньки с закутанными младенцами, как
идолы, сидели на скамейках. Этого я не ожидал. Долго стоял я на Крепостном
валу, изучая в немом изумлении сквер, гранитную набережную и бульвар,
вдоль которого мы некогда играли в рюхи. На месте пустыря, за которым
прежде начинались зады москательных рядов, стояло теперь высокое серое
здание, и у подъезда в огромной шубе расхаживал охранник. Я подошел к
нему.
здание и спросил, что это за штука.
Обернувшись, я вновь посмотрел на прекрасное высокое здание, построенное
на месте наших нищих домов, и решил, что может.
охранник.
обеим сторонам подъезда. Снова я стал в тупик. Но делать было нечего, и я
пошел на Гоголевскую, впрочем, мало надеясь, что старик Сковородников снял
усы, стал судьей и поселился в таком великолепном доме.
постарели за восемь лет, но все-таки это были еще внушительные, сердитые
морды. В нерешительности стоял я у широкого крытого подъезда. Позвонить,
что ли? Или спросить у милиционера, где адресный стол?
вдруг решился и позвонил.
гладко причесанная, с прямым пробором и смуглая. Смуглая - это меня сбило.
любопытством. Она улыбалась совершенно как Саня, но Саня была светлая, с
вьющимися косами и с голубыми глазами. Нет, не Саня.
комнату, чисто и даже богато прибранную. Главное место в ней занимал рояль
- это было не похоже на тетю Дашу. Но портрет между вазами голубого
стекла, портрет героя, сидящего на фоне снежных гор в камышовом кресле, -
это была уже как бы сама тетя Даша.
выражением, потому что девушка глядела на меня во все глаза. Вдруг она
наклонила голову и высоко подняла брови - совершенно как мать. Я понял,
что это все-таки Саня.
Акунин Борис
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Курылев Олег