Пулеметы наши еще не пристреляны, но отражаем мы эту первую атаку довольно
легко. Немцы даже до окопов не дошли.
соединительных хода правильными зигзагами тянутся в сторону водонапорных
башен. Глубокие, почти в полный рост. С нашей стороны их совсем не было
видно. Я приказываю их перекопать в нескольких местах.
нашли только три, правда крепкие, стальные, с хорошо обтесанными рукоятками.
одна, потом две, а к вечеру даже три батареи. Мины рвутся беспрерывно, одна
за другой. С чисто немецкой методичностью обрабатывают нас. Сидим в
блиндажах, выставив только наблюдателей.
глаз. Перевязываем индивидуальными пакетами, другого у нас ничего нет.
меньше. Пока есть пулеметы, это меня не страшит. Четырьмя пулеметами мы и
целый полк удержим. Хуже будет, если появятся танки. Местность со стороны
баков ровная, как стол. А у нас всего два противотанковых ружья -
симоновских. Может, наши догадаются установить сорокапятимиллиметровки на
той стороне оврага.
стреляют. Довольно метко. Мы успеваем даже пообедать. Снаряды рвутся совсем
недалеко, метрах в ста от нашей передовой. Одна партия совсем близко -
осколки через нас перелетают. Часа два немцы нас не тревожат.
тишина. Появляются первые ракеты.
госпитальной Мусе.
запор. Часовой. Как в тюрьме. Только по дворику гуляй. А дворик - как
пятачок. Со всех сторон стены, а посредине асфальт, скамеечки, мороженое
продают. Вот и гуляй по этому дворику и сестер обсуждай. А сестры ничего -
боевые. Только начальства боятся. Посидят рядом на лавочке или к койке
подсядут, но чтоб чего-нибудь - ни в какую... Нельзя - и все... Пока лежачим
был - ничего, не тянуло. Даже пугаться начал. А потом, как стал ходить, вижу
- оживаю, начинает кровь играть. Но играть-то играет, а толку никакого.
"Нельзя, товарищ больной. Не разрешается. Отдыхать вам надо.
Поправляться..." Нечего сказать, хорош отдых. Валяйся на койке да в кино по
вечерам ходи. А картины все старые - "Александр Невский", "Пожарский",
"Девушка с характером". И рвутся, как тряпки. И гипсом воняет. Бррр-р...
свои проверяй. Я лейтенанту расскажу. Лейтенант еще не лежал никогда.
Научить надо.
сторону, продолжает: - Рука, значит, в гипсе. Лучевую кость раздробило -
левую. Ночью спишь, никак не пристроишь. Торчит крючок - и все. Хорошо еще,
ниже локтя разбило. А у тех, что выше или ключица, совсем дрянь. Через всю
грудь панцирь такой гипсовый, и рука на подставке. Их в госпитале
"самолетами" называют. Ходят, а рука на полметра впереди. А вторая рана в
задницу. Так и сидит до сих пор там осколок. Сейчас ничего не чувствую. А
тогда - на ведро сходить, и то событие. И Муси стесняюсь... А бабец-что
надо! Косищи - во какие. И халатик в обтяжку. Сам понимаешь. Подсядет на
койку - я еще не ходил,- яичницей порошковой кормит с ложечки, а я как на
иголках... Потом стали мы в окна вылазить... Из ванны там хорошо прыгать
было. Метра два, не больше. Станешь на отопление и как раз подбородком в
подоконник. Капитан там один со мной лежал. Инженер - как ты. Культурный
парень, с образованием, до войны на заводе главным инженером работал. Так мы
с ним, в одних кальсонах и ночных рубашках с госпитальным клеймом,
пикировали. А за углом дом был знакомый. Там переодевались - ив город.
Капитан был в живот ранен, но поправлялся уже. Вылезал первым, потом за
крючок гипсовый меня подтягивал. Так и сигали. А когда забили окно,-
заведующая пропускником увидала,- наловчились по водосточной трубе слезать.
И как еще слезали!.. Один безногий у нас там был. Нацепит костыли на одну
руку, и - как мартышка, только штукатурка сыплется. Приспосабливается народ.
Под землю зарой, и то спикирует.
хлоп-хлоп-хлоп, один за другим. Кончится сеанс, а в зале только лежачие на
койках.
палате лестницу веревочную сделали. Все честь честью, с перекладинами, как
надо. Недели две пользовались. Толстенное дерево там под окном стояло, никто
не видел. А потом стали окна мыть, начальство какое-то ждали, и сорвали нашу
лестницу. Всю палату к начальнице отделения вызывали. Да что толку. На
следующий день из седьмой палаты запикировали...
ночные мины.
крышкой. Ангел летит по густому чернильному небу. Удивленно смотрит на
опрокинутую чернильницу мопс. Гитлеру кто-то приделал бороду и роскошные
мопассановские усы, и он похож сейчас на парикмахерскую вывеску.
два немецких термоса на двадцать человек.
ранеными и один пулемет.
покоренной госпитальной сестре, смотрю на лениво развалившуюся на койке
фигуру в тельняшке, на ковыряющиеся в пистолете крупные, блестящие от масла
пальцы Карнаухова, на падающую ему на глаза прядь волос. Сгибом руки, чтоб
не замазать лица маслом, он поминутно отбрасывает ее назад. И не верится,
что час или два назад мы отбивали атаки, волокли раненых по неудобным, узким
траншеям, что сидим на пятачке, отрезанные от всех.
на процедуры ходи.
прошел, а я уже выписался.
Сидишь здесь - в госпиталь тянет, дурака там повалять, на чистеньких
простынках понежиться, а там лежишь - не знаешь, куда деться, на передовую
тянет, к ребятам.
рукояткой, трофейный "вальтер",- впихивает его в кобуру.
привыкать надо.
Куйбышева я ехал. Даже неловко было. Хлопнет мина, а ты на корточки.
замасленные руки прямо о ватные штаны,- когда сидишь в окопах, так кажется,
ничего нет лучше и спокойнее твоей землянки. Наше КП батальонное совсем уже
тыл. А полковое или дивизионное... Бойцы так и называют всех, кто на берегу
живет, тыловиками.
сидеть,- что за сто километров от передовой сидят, а в грудь себя кулаком
бьют - фронтовики, мол? У нас вот в госпитале был один...
башмаках своих с загнутыми носками. Стоит в дверях. В шинели, кажется моей,
до самых пят. Мнется.
Василенко Иван
Контровский Владимир
Каргалов Вадим
Свержин Владимир
Контровский Владимир
Березин Федор