Чтение 36–й страницы книги ~Январские ночи~

насчет общественной мельницы. Ходил, ходил... Все как есть бесполезно. Ну, а
у меня сын на фабрике у Бромлея работает. Вы, говорит, папаша, не
отчаивайтесь. У нас через два дня в районе собрание, на том собрании будет
товарищ Ленин, и не иначе, как надо вам, папаша, с ним там повстречаться.
Мужик принялся рассказывать, как он попал на собрание. Провел его сын,
никаких строгостей при входе не было. Стал он у двери, через которую прошел
Ленин, и ждал, когда Ленин пойдет обратно. "Товарищ Ульянов-Ленин, - кинулся
ему наперерез, - послухайте, что скажу, потому как прислали меня мужики
насчет общественной мельницы". И Ленин остановился, подал руку. "С
превеликим моим удовольствием, - сказал, - особливо, ежели вы по
общественному делу". Повел Ленин мужика в какую-то комнату, и вот в
прокуренной комнатушке заводского клуба состоялся самый важный для мужика
разговор. Ленин посмотрел бумаги, оставил у себя и долго еще беседовал, все
выспрашивал, как живет народ, чем волнуется и какие имеет виды на будущее;
потом взял и написал письмо.
- Какое письмо, насчет мельницы?
- Да не насчет мельницы, а насчет меня, насчет мельницы он свою
указанию опосля прислал, - внушительно пояснил мужик. - Написал личное мне
письмо, касаемо личного моего положения.
- Какого же положения?
- А моего, - опять повторил мужик и снисходительно посмотрел на
слушателей.
- А что еще за личное дело было у тебя к Ленину?
- А не было никакого дела, - сказал мужик, - только он сам его нашел и
написал записку, и я тую записку теперь завсегда ношу при себе.
- А ну покажь, покажь...
Мужик полез в карман, достал кисет, где давно уже не было табаку, а
лежали немудрящие мужицкие бумаги, среди которых и находился заветный
листок.
Это действительно была подлинная ленинская записка, написанная на
бланке Председателя Совнаркома:

"В упр. д. Т-щи,
надо устроить ему
сапоги.
В. Ленин".

- Ну и как, устроили тебе сапоги? - спросил кто-то из очереди.
- Хитрый! - Мужик лукаво прищурился. - Ежели б устроили, забрали бы у
меня письмо, сапогами не пробросаешься, взяли бы письмо для отчета. Сапоги
мы уж как-нибудь сами справим, а ленинскую эту посланию я всю жизнь хранить
буду и детям своим завещаю хранить.
И тут мужик вошел вместе со всеми в подъезд Дома союзов, а Землячка
подумала, что она тоже сохранила бы такую записку, от нее исходило то
великое тепло, которое ощущали все, кто хоть раз соприкоснулся с Лениным.
Землячка поднимается вместе со всеми по мраморной лестнице.
Глубокая ночь...
А народ идет и идет, нет конца человеческому потоку.
Белый Колонный зал. Сияют люстры. Красные и черные полотнища. Колышатся
листья пальм. Бесчисленные венки. Оркестр играет Вагнера, чью музыку так
любил Владимир Ильич.
На возвышении, в открытом гробу - Ленин.
У изголовья застыли Надежда Константиновна и Мария Ильинична.
В почетном карауле - незнакомые люди. Мужчины в поношенных пиджаках,
женщины в стареньких кофточках...
Землячка всматривается в их лица. Нет, она их не знает. И знает. Это
все те же люди, что стоят в бесконечной очереди к Дому союзов.
Коренастый широкоплечий Желтов, который следит за порядком в зале,
вчера говорил:
- Мы отменили почетный караул для членов ВЦИКа и других ответственных
товарищей. Заменили их рядовыми рабочими с фабрик и крестьянами из прибывших
делегаций. Мы чаще видели Ильича, чем эти люди.
Землячка невольно замедляет шаг. На сердце тяжесть...
Впереди идет женщина в сером полушалке, которая требовала на улице,
чтобы никто не предавался унынию.
Она идет еще медленнее, чем Землячка. Еле переступает. Вот поравнялась
с возвышением и... медленно опускается на пол, теряет сознание.
Землячка напрягает все силы своей души. Держись, держись, говорит она
себе, бери пример с этих двух женщин, что бессменно стоят у изголовья...
Колышутся листья пальм. Сияют люстры. Рыдает оркестр. А люди идут,
идут, идут...

1918-1921 гг.
Дорогой гость

Немцы грабили Украину, японцы и американцы - Дальний Восток. Шла
гражданская война. То тут, то там возникали контрреволюционные заговоры. Но
самой большой опасностью был голод.
Тяжелое было лето. Ни топлива, ни сырья. Не хватало хлеба для рабочих.
Но заводы и фабрики продолжали действовать. Рабочий класс приносил
невиданные жертвы ради сохранения завоеваний революции. Несмотря на лишения,
рабочие не покидали своих предприятий, да еще то и дело приходилось посылать
людей на фронты - на военный фронт, сражаться с белогвардейцами, на
продовольственный, - реквизировать у кулаков запрятанный ими хлеб.
19 июня 1918 года в Замоскворецком райкоме собрались представители всех
предприятий. Обсуждался самый больной вопрос - о борьбе с голодом, о посылке
продовольственных отрядов в деревню. Собрание вела Землячка.
Один за другим поднимались рабочие. О том, что необходимо
экспроприировать хлеб у кулаков, спору не было. Выступления были деловые,
конкретные. Говорили, как формировать отряды, кого включать в них, как вести
себя в деревне, чтобы не возбуждать недовольства.
Прищурив глаза, Землячка испытующе всматривалась в ораторов. В
подавляющем большинстве это были старые кадровые рабочие. Иных она знала со
времен подполья, с другими познакомилась в дни Октябрьского восстания. Она
то снимала, то надевала пенсне, за стеклами ее глаза приобретали
металлический отблеск.
Человек двести находилось в зале. Спорили мало; Землячка отличалась и
сдержанностью, и вежливостью, но очень уж походила на учительницу, не
терпящую возражений.
Собрание длилось уже часа два, дотошно обсуждалась кандидатура каждого
человека, намеченного для посылки в деревню.
В который раз сняла Землячка пенсне, давая отдых глазам, ее мучила
усталость, она недосыпала, недоедала, несмотря на жару, ныли ноги, давал
себя знать ревматизм, приобретенный в тюрьме. Близорукими глазами
всматривалась она в глубь зала. Ее внимание привлек человек в заднем ряду.
Кто бы это мог быть?..
Она прищурилась. Кто-то очень знакомый.
Усталость как рукой согнало, она быстро надела пенсне и сразу узнала...
Да это же Владимир Ильич!
Землячка стремительно поднялась.
- Товарищи, к нам пришел дорогой гость!
Все разом обернулись по направлению ее взгляда и через секунду уже
стояли и аплодировали.
- Владимир Ильич, просим, - сказала Землячка, указывая на стул рядом с
собой. - Владимир Ильич!
Ленин тоже встал, помахал рукой - жест этот относился к аплодисментам:
не нужно, мол, лишнее - и пошел вдоль стены.
- Здравствуйте, Розалия Самойловна. - Он пожал Землячке руку,
повернулся к собранию, улыбнулся, поздоровался: - Здравствуйте, товарищи!
Ленин поднял руку, еще раз призывая к порядку, опустился на стул рядом
с Землячкой и вполоборота повернулся к смолкшему было оратору:
- Извините, вас прервали. Продолжайте, пожалуйста.
И вот он уже сидит в своей любимой позе, приложив руку к уху, и
слушает, слушает с напряженным вниманием, как всегда, когда его что-нибудь
интересует.
Рабочие продолжали обсуждать, как формировать отряды.
Ленин придвинул к себе листок бумаги, что-то записал.
- Как фамилия, откуда? - шепотом спрашивает он Землячку.
- Иванов, михельсоновец.
- Возьмите его на заметку, - советует Владимир Ильич. - Мне думается,
он годится в начальники продотряда.
Он интересуется фамилиями выступающих, советует Землячке обратить
внимание то на одного, то на другого рабочего.
И каждый раз она соглашается с Лениным - кто-кто, а он разбирается в
людях!
Постепенно ее все больше заражает напряженное ожидание, царящее в зале.
- Владимир Ильич, вы выступите? - спрашивает Землячка.
- Обязательно.
Ленин тут же встает, поднимая руку, чтобы предупредить новый взрыв
аплодисментов, и сразу начинает говорить, экономя время и не дожидаясь
формального объявления.
- Из моих объездов по московским рабочим кварталам я вынес твердое
убеждение, что все рабочие массы проникнулись мыслью о необходимости
создания продовольственных отрядов, - обращается он к своим слушателям. -
"Недоверчиво" относятся лишь печатники, которые обычно живут лучше, чем
остальные рабочие, за счет буржуазии, отравляющей бедноту своей газетной
клеветой. Сознательное отношение широкой массы рабочих к такому основному
вопросу русской революции, как борьба с голодом, позволяет мне думать, что
социалистическая Россия благополучно изживет все временные неудачи и разруху