подступиться с заднего хода? Очень важно для одного дельца, которое мы тут
затеяли... Нет, мы не хотим путаться со всеми этими формальностями. А вы
не можете сделать сами? Знаю, что тут замешана политика, но нас интересует
совсем другое. Ну, какая вам разница? Десять минут. Будьте другом,
устройте нам это. Но только быстро, пока они его не прикончили. Завтра
увидимся. Да, у Эндрю. Я заплачу, а вы мне потом отдадите. Да, позвоните
мне. Жду.
деланным равнодушием.
одного из мерзопакостных типов, которых мы водим на поводке. Но все-таки
он переборщил! Дело приняло слишком серьезный оборот. Ха-ха! Даже наша
контрразведка, и та всполошилась. А с ними это редко бывает.
что-нибудь подобное?
которого он стрелял, предает Египет англичанам. По-моему, он жалеет о том,
что сделал.
англичан!
повезло, он все устроил, но надо прийти сейчас же. Пикок довез Скотта на
"виллисе" до какого-то здания в центре Каира, похожего на контору
комиссионера по скупке хлопка. В тихой, прохладной обители (комната с
приспущенными шторами, чистые полы и пустой письменный стол; никакой
суеты) англичанин в белой рубашке и белых брюках сообщил им, что по
счастливому стечению обстоятельств этот самый террорист сейчас находится в
министерстве внутренних дел, куда его привезли на допрос. Если Скотт туда
поедет, он его там застанет. Но пусть не задерживается и, главное, пусть
не говорит, откуда он и чем занимается. Ждать его никто не будет. И
свидание должно продолжаться пять минут, не больше. Сам Питер ничего не
желает об этом знать; если его спросят, он предпочел бы быть в полном
неведении. Дело деликатное. Против этого субъекта имеют зуб не только
посольство и двор, но и все здешние политики, которые сами боятся пули. От
него требуют показаний относительно целей и состава его организации.
политики переходят к стрельбе, дело принимает опасный оборот.
и шире, - молча довез их в старом черном "остине" до четырехугольного
здания министерства внутренних дел. Лифтер был придурковат, однако он с
первого взгляда определил, куда им надо, и проводил их по пыльным
коридорам со скрипучими половицами в комнату, где со Скоттом поздоровался
розовый полицейский в штатском и феске. Он кинул на Скотта проницательный
взгляд и улыбнулся ему, словно признав собрата по профессии. После
цветистых приветствий и упоминаний шепотом об их общем друге (по-видимому,
Питере), Скотта провели в маленькую комнату, где даже поцарапанные стены
были забрызганы чернилами, словно здешние делопроизводители устраивали
веселые побоища. На скамейке у окна с решеткой, против
старика-полицейского с отталкивающим лицом, сидел Гамаль, закованный по
рукам и по ногам. Его здорово потрепали на допросе, взгляд у него был
какой-то отсутствующий, но, глядя на его лицо, Скотту по-прежнему
казалось, что это самый волевой и самый здравомыслящий человек из всех,
кого он когда-либо видел.
Гамалем подозрения.
обливался потом. Одежда его промокла насквозь и была запачкана, а крупный,
давно небритый подбородок заострился. Он сидел ссутулившись, и его
неудобная поза показывала, что он очень устал, а рана сильно его мучает.
Он явно ослабел. В душе, думал Скотт, он сейчас борется с сомнением.
Чудовищное подозрение в предательстве, казалось, пугало его, колебало
самую основу его нетронутой веры.
его прилила горячая волна, но он знал, что это не жалость.
краешек конторского стола, - но задолго до того, как я сюда попал, мне
стало ясно, что это безнадежно. Я ничем не могу вам помочь.
неважно. А я было подумал...
подумал.
Недалеко от дома доктора. Кто-то, наверно, донес. - Он пожал плечами. - У
нас ведь есть и враги, а не только друзья. И политическая борьба, капитан,
никогда не ведется втихомолку. Мои друзья могут подумать, что это донесли
вы... - Гамаль сам почувствовал чудовищность того, что он произнес. -
Понимаете, капитан, Хаким непременно подумает, что вы меня предали. Вам
грозит большая опасность.
умеет ненавидеть больше и беспощаднее, чем люди вспыльчивые. Он решит, что
это сделали вы. И поклянется вам отомстить.
отца и попросите, чтобы Хаким с вами встретился. - Гамаль и вообще-то
говорил тихо, чтобы его не слышал шавиш [унтер-офицер (араб.)], но имя
отца Хакима он произнес шепотом.
перебил его Гамаль. - Вы в опасности, ведь я не могу с ними увидеться. Вы
должны сами им сказать...
Скотту и что-то ему шептал. Шавиш сам любил действовать исподтишка, а
потому и других подозревал в недобрых замыслах.
на другую тему.
пот, его лихорадило, глаза у него были воспалены. - Они хотели, чтобы я
назвал своих друзей, но я заявил, что действовал один, по своей воле, и
это, кстати говоря, чистая правда.
неправильно. Но ни о чем не жалею. Я рад, что он остался жив. Рад, что
понял свою ошибку. Об этом я им сказал.
Гамалю, что это еще не конец, что худшее еще впереди. Но Гамаль все
понимал сам.
искупить какую-то вину. Признался потому, что думал: "Гамаль, нельзя
начинать со лжи". Что бы там ни было, я должен говорить правду, не то они
отнимут у меня мою силу.
капитан...
что-нибудь попросит. Оказалось, что Гамаль обращается с просьбой к самому
себе.
против меня самое сильное оружие! Покрыть меня позором. Раньше я этого не
знал. Они говорят: сдайся, откажись от своей правды и от своих убеждений.
Все мы знаем, что нашему народу живется плохо, но живи, как мы. Живи, как
мы, говорят они. Брось свое дело, говорят они, и стань таким, как мы все.
Иногда они говорят это даже ласково. Но и тогда хотят растлить мою душу:
чувствуй свой позор, Гамаль! Или: ну что тебе за дело, Гамаль? Или: пойдем
с нами, Гамаль! Но если они хотя бы на миг заставят меня испытать стыд или
если я решу, что мое дело - сторона, тогда я пропал и все пропало, и народ
мой пропал. Видите, как они меня загоняют в угол! В самый угол! И нужно им
не мое тело, а моя душа.
- предостерег его Скотт. - Будьте осторожны. Ни в чем не признавайтесь! Ни
в чем!
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Свержин Владимир
Орлов Алекс
Свержин Владимир
Мурич Виктор