Хофман - заурядная, лишенная воображения личность - и не попытался бы
заглянуть в далекое будущее, где для него уже не будет места. Моррис
Хомстед, сам член подобной династии, тоже понял бы некоторые аспекты Дела,
но его династия уже существовала - ей было добрых триста лет, поэтому Дело
Локвудов не показалось бы ему чем-то новым и интересным. Спокойная
уверенность Морриса Хомстеда, унаследовавшего прочное место в истории
Пенсильвании, вызывала у Авраама Локвуда чувство зависти и восхищения,
поэтому в Моррисе он видел скорее образец, чем наперсника. Таким образом,
тайна Дела Авраама Локвуда оставалась тайной для всех. Не проник в нее и
Гарри Пенн Даунс, хотя у него и были смутные подозрения. Разумеется, рано
еще было посвящать в суть дела и Джорджа Локвуда. Мальчик без восторга
воспринял бы сообщение о том, что ему суждено руководствоваться интересами
предприятия, будущее которого принадлежит его внукам, а не ему. Джордж -
послушный мальчик, но он - Авраам это знал - не склонен к раболепству и не
лишен воображения. Другое дело - его младший брат Пенроуз: тот уже усвоил
привычку слушаться отца, матери и старшего брата. Авраам Локвуд был
уверен, что эта привычка сохранится у него на всю жизнь. Пенроуз всегда
будет кому-нибудь подчиняться и поэтому не представит опасности для Дела,
пока будет надежный человек, влияющий на него в нужном направлении. И
Авраам Локвуд ждал того времени, когда Джордж, женившись и обзаведясь
детьми, созреет настолько, чтобы с пониманием отнестись к факту
существования Дела, и станет его добровольным приверженцем. Но это время
еще не настало.
отец.)
мужчинах, женщинах и детях, к которым он проявлял небескорыстный интерес,
о деньгах, Авраам Локвуд не имел ни времени, ни желания подумать о том,
что происходит с ним самим. Планы, которые он втайне вынашивал, были,
конечно, его личным делом, которому он предавался с поистине религиозным
фанатизмом, но судьба затеянного им предприятия зависела от поступков,
настроений и поведения других людей, а не только его самого. Поэтому
Авраам Локвуд мало размышлял об Аврааме Локвуде и был весьма удивлен,
обнаружив, что таинственность, окружавшая Дело, и нежелание посвятить в
него Аделаиду изменили характер его отношений с женой. Как будто Дело было
любовницей, существование которой ему приходилось отрицать. Эта тайна,
столь глубокая и неотделимая от его повседневных и ежечасных мыслей и
поступков, вначале соблюдалась им из предосторожности, а потом коварно
переросла в причину отчуждения.
приходилось исключать Аделаиду из сферы своих интересов, и вдруг настал
момент (в какой день и час это произошло, он не знал), когда он, как бы
очнувшись, осознал, что его отношения с женой вступили в новую фазу. Он
увидел на ее плече родимое пятно, которого раньше никогда не замечал,
обнаружил, что одна ее грудь ниже другой и что у нее почти пропал немецкий
акцент. В жене произошли перемены, и то, что он не сразу их заметил,
смущало его, пока он не понял, что виной тому было Дело.
здоров, богат, и ему было приятно уважительное отношение, которое он
завоевал, отстаивая свое положение в городе. Он не взвешивал своих сил и
возможностей на различных этапах жизненного пути (скажем, после сорока или
сорока пяти лет) и далек был от мысли замедлить ход теперь, когда так
много еще оставалось сделать. Человек, замедляющий шаг, останавливается.
Моррис Хомстед никогда быстро не шагал, ибо у него не было особой причины
спешить; Гарри Пенн Даунс шел быстро, но потом замедлил шаг - или вынужден
был замедлить, - ибо оказался недостаточно вынослив. По мнению Авраама
Локвуда, Гарри Пенн Даунс прибег к бесчестной практике потому, что выбился
из сил. Так или иначе, он вынужден был замедлить ход, а замедлив ход,
вынужден был и остановиться.
прямые родственники. Но спустя неделю Авраам Локвуд послал Марте Стерлинг
Даунс записку с просьбой принять его, и она согласилась.
бы его. Но поскольку теперь он предупредил ее о своем приходе, она его
ждала и, когда он вошел следом за служанкой к ней в библиотеку, встала ему
навстречу. Он шел к ней в смутном ожидании увидеть скорбящую вдову с
заплаканными глазами, но достаточно было ему одного взгляда, чтобы
убедиться, как сильно он ошибался.
вижу, вы без жены.
словно мы - старые друзья. Вы не возражаете?
одной комнате. Хорошо, что наше общение продолжается. Курите, если угодно.
Я курю, так что мне это не помешает.
Он дал закурить ей и закурил сам. - Мне было приятно также узнать, что
летом мы, кажется, будем вашими соседями. У вас есть коттедж в местечке
под названием Ран, не так ли?
было бы очень приятно.
двоюродный брат. Он любезно предложил мне воспользоваться его коттеджем.
Ехать куда-то еще нам было бы не по средствам. Этим летом они уезжают за
границу, так что все очень хорошо устроилось.
искусственное озеро. Он принадлежит угольной компании, и таким людям, как
Дж.-Б.Уэстервелт, предоставлены там, естественно, лучшие участки. Вам там
понравится, если вы не против купания в холодной воде.
хочет провести на берегу моря. - Локвуд замолчал. Она смотрела на него не
сводя глаз, и ему стало не по себе. - Что-нибудь не так, Марта?
что я подумала, действительно смешно, и вас это позабавило бы, но лучше
нам переменить тему - и побыстрее. Я невольно так уставилась на вас.
Вы много потеряли денег, Локи?
настоящих потерях я могу лишь догадываться. Я имею в виду прибыль от того
капитала, которым Гарри должен был оперировать в наших общих интересах.
видела.
что не щадите меня. К сожалению, вернуть эти деньги, как мне сказали,
невозможно. По закону они принадлежат ей. Адвокаты говорят, что
нью-йоркский суд не может заставить ее вернуть даже часть денег. Конечно,
можно было бы склонить в нашу пользу пенсильванский суд, да много ли от
этого проку? Она все равно в Пенсильвании не появится, и у нее здесь нет
никаких вкладов. А вы с ней знакомы?
хотел польстить мне. Но тут же стал расписывать ее женственность и,
конечно, красоту. Интересно, много ли было других. Гарри любил
распространяться на эту тему, но мне казалось, что он просто хотел меня
шокировать. Есть мужья, которые полагают, что их женам нравится, когда их
шокируют. Впрочем, я сама, наверно, его поощряла. Иногда мы такое
говорили, что потом стыдно было вспоминать. Бедняга Гарри! Как, должно
быть, были скучны ему эти, как я думала, очаровательные непристойности. А
у него в это время была красивая любовница в Нью-Йорке. Красивая,
женственная и молодая. Двадцати пяти - двадцати шести лет. И, наверно, не
одна. Да. Мы с Гарри были слишком молоды, когда поженились. Он тогда
только что кончил университет. Этот дом я продаю. Вы не хотели бы его
купить?
иметь любовницу, которую вы сможете навещать, когда бываете в Филадельфии?
Конечно, я не красива и не молода. Но женственна. Этот адвокат взбесил
меня тогда своей наглостью.
Рипли. Я знал его только по университету - с тех пор мы фактически не
встречались, но думаю, что он не очень изменился. Он из тех адвокатов, к
которым обращаются за услугами только потому, что у них есть имя.