Чтение 36–й страницы книги ~Штурмовики над Днепром~

группой из двух четверок под прикрытием четырех истребителей. Оставалось
минуты три до цели, когда нас встретили "фоккеры". Ох и длинные были те
минуты! Противник связал прикрытие боем, а четверку своих истребителей
бросил на штурмовиков. Пришлось рассчитывать на собственные силы. Все
ведомые, заняв свои места, идут плотным строем. Сверху такую группу не
возьмешь. Значит, жди атаки снизу или с фланга, и прежде всего - на
ведущего. У меня справа два самолета, слева - один.
Атаки посыпались на левого ведомого - Гапеева. Он верен своей теории -
старается держаться подальше от группы. Вот и подловили его на этом
истребители противника. У самой цели Гапеев вынужден был резким левым
разворотом уйти со снижением. А в это время внизу кипел жаркий бой. Наши
артиллеристы трассирующими снарядами указали направление на цель.
Истребители прикрытия, отогнав противника, возвратились на свое место, и мы
начали атаки. Сразу после них ринулась вперед пехота. Самолет Гапеева мы
увидели на берегу Сиваша. Летчик и стрелок стояли возле поникшего "ила" -
значит, живы.
Обратный маршрут пролегал через Асканию-Нову. Бреющий полет вспугнул
стаю птиц. Война нарушила и этот заповедный уголок земли. Идем стройной
группой. Оглядываю ведомых. Есть все, кроме машины Гапеева. Идет в строю и
Ганин. На этот раз он действовал над целью нормально. Может, пересилил себя
и переборол чувство страха? Однако кое-что опять настораживало.
Последние дни как только второй вылет, так у Ганина неприятности: то
шасси не убираются и пришлось вернуться, то отказал прибор контроля
температуры воды, и Ганин снова возвратился. Объяснение причин вроде
законное. Ведь параграфы наставления по производству полетов гласили: "При
отказе одного из приборов во внеаэродромном полете - полет прекращается", "С
выпущенными шасси боевой вылет выполнять нельзя". Проверили на земле шасси -
убираются. А температуру воды при желании можно контролировать по
температуре масла. Другой летчик так бы и сделал.
Привычный выскок, над аэродромом роспуск группы и заход на посадку.
Командир, как правило, садится первым. На этот раз у меня что-то не
получилось с расчетом, и я решил уйти на второй круг, помня летную заповедь:
второй круг - не позор, а учеба. Когда снова заходил на посадку, увидел
картину, от которой похолодели руки. Рядом с "Т" лежал самолет, Чей же это?
Гадать долго не пришлось. Ганин! На пробеге вместо закрылков убрал шасси.
Такое встречалось и у других летчиков: краны шасси и закрылков на Ил-2
расположены рядом. Но тут опять Ганин! Наваждение какое-то! Ведь каждый
самолет на счету, а теперь его машина на несколько дней вышла из строя.
Летчик хлопает глазами и невозмутимо отвечает:
- Схватился не за тот кран. Разве с другими этого не бывает?
На собрании эскадрильи, подводя итог боевой работы за три дня, решили
обсудить отношение Ганина к вылетам. Коммунисты и комсомольцы самокритично
признавали свои недочеты и упущения, не щадили и Ганина. Гневно, но
доказательно упрекали его в ошибках, которых можно избежать, в
неисправностях, которые можно упредить. В голосе выступавших звучала обида
за честь эскадрильи, полка, которой не дорожил молодой летчик. Жалея Ганина,
его никто не обвинил в трусости, хотя основания для этого были. Люди знали -
такое обвинение очень тяжкое, и если оно окажется ошибочным, летчику будет
нанесен чувствительный удар.
После собрания Ганин два дня вел себя нормально. Даже подумалось: вот
что значит коллективное мнение! Но прежнее повторилось. Снова пришлось
докладывать командиру полка. Подполковник Смыков решил сам проверить летчика
в боевом вылете. Возвратился недовольный. Сообщил:
- Над целью начал шарахаться. Чуть всю группу не разогнал.
- Что же будем делать, Георгий Михайлович?
Смыков нахмурил брови, потом вроде просветлел:
- Отправим его в тыл как неспособного воевать, А? Кто способен - пусть
дерется, умирает за Родину.
Я понял - шутка от злости. В самом деле, как быть с человеком, который
идет в бой, но не стреляет по врагу?
- Вот что, товарищ командир эскадрильи, - Смыков распрямил сутулеватые
плечи. - Будем воспитывать, Может, он еще обретет себя.
Штурм крымских укреплений врага продолжался. Полк уже действовал на
правом фланге фронта, наносил удары по ишуньским позициям, за Перекопом.
В один из таких дней с нашей группой ходил на задание командир дивизии
полковник Чубченков. Летал он хорошо, уверенно и нашими действиями остался
доволен. Отбывая в дивизию, пожелал нам боевых успехов. Я хотел расспросить
комдива о нашей встрече в запасном полку. Но посчитал неудобным и решил
отложить до следующего раза. Но следующего раза не было. Через два дня мы
узнали о трагедии, происшедшей с полковником Чубченковым. В то время мы еще
не знали ее до конца. Уже после войны, многие годы спустя, она стала
известна из выступления С. С. Смирнова по телевидению, а затем из его книги
"Были великой войны". Судьба Кирилла Чубченкова оказалась поистине
трагической. Вот что случилось с ним через два дня после нашей встречи.
Наши войска, прорвав оборону гитлеровцев на Сиваше, с ходу заняли
Джанкой, Бахчисарай, Симферополь и устремились к Севастополю. Авиация
отстала от наземных войск, дивизию требовалось срочно перебазировать в Крым.
Полковник Чубченков вместе со штурманом майором Абрамовым вылетел на По-2
искать подходящее для аэродрома поле. Одна из площадок показалась удобной, и
командир совершил посадку. Не выключая мотора, Чубченков снял шлемофон и в
папахе отправился осматривать поле, оставив Абрамова у самолета. Минут через
десять рядом с самолетом разорвался снаряд, а после третьего снаряда
перкалевый По-2 запылал, как свеча. Внезапно из лесопосадки выскочил
вражеский танк с автоматчиками на броне. Танк устремился наперерез
Чубченкову. Автоматчики схватили полковника и увезли с собой. Лишь через
несколько дней майор Абрамов добрался до дивизии и рассказал об увиденном.
Случившееся объяснялось тем, что в западной части полуострова в те дни не
было сплошной линии фронта наши передовые войска стремительно продвигались
вперед, оставляя в тылу разрозненные группы гитлеровцев. Вот одна из них и
наскочила на наш самолет связи.
О судьбе полковника Чубченкова ходило много слухов и даже легенд.
Рассказывали, якобы наша разведка получила задание во что бы то ни стало
спасти комдива, который находился во вражеском плену в Севастополе. Однако
спасти его не удалось. Гитлеровцы увезли его в Германию и за несколько
неудачных попыток организовать побег военнопленных поместили в лагерь смерти
Маутхаузен.
Вот что писал об этом в своей книге С. С. Смирнов. "В блок э 20
гитлеровцы посылали тех, кого они считали "неисправимыми" и особенно
опасными для себя людьми. Туда попадали пленные, совершившие неоднократные
побеги из лагерей, уличенные в антигитлеровской агитации, в актах
саботажа... Значительную часть узников составляли наши летчики, и среди них
выделялось несколько старших офицеров, которые в дальнейшем стали
организаторами и вдохновителями восстания и побега... Известно, что главными
организаторами и руководителями подготовки к восстанию стали Николай Власов,
Александр Исупов, Кирилл Чубченков... Восстание назначалось в ночь с 28 на
29 января... В ночь на 25 или 26 января из блока вызвали двадцать пять
узников. Среди вызванных оказались руководители восстания - Николай Власов,
Александр Исупов, Кирилл Чубченков и другие. Их увели, а на другой день
стало известно, что они уничтожены в крематории".
Восстание все же состоялось в ночь со второго на третье февраля 1945
года. Счастье уцелеть и вернуться на Родину выпало лишь семерым из тысячи
смертников. Они и рассказали о трагедии "последнего боя смертников" лагеря
Маутхаузен в предгорьях живописных австрийских Альп.
Так трагически закончилась жизнь бесстрашного советского летчика.
Обязанности командира дивизии возложили на начальника штаба
подполковника С. Н. Соковых. Он и руководил перебазированием полков на
полевые аэродромы севернее Симферополя. На летных картах замелькали новые
цели: Каранки, колхоз "Большевик", Сапун-гора, Мекензиевы горы, 6-я верста,
мыс Херсонес...
Вокруг Севастополя фашисты имели три аэродрома: 6-я верста,
горизонталь-80 и мыс Херсонес. Свой узлы обороны и аэродромы противник
прикрывал очень плотным зенитным огнем. Сюда, к побережью, были стянуты
зенитные орудия со всего Крымского полуострова, уже почти полностью занятого
нашими войсками. Враг отчаянно цеплялся за южный берег Крыма, особенно за
район Севастополя, прикрывая воздушные подходы к нему сплошной завесой огня.
В воздушных боях над Сивашом мы потеряли экипаж летчика Медведева,
выбыл из строя Гапеев. Под Севастополем потери оказались гораздо
чувствительнее. Бои были очень жестокие. В небе над Крымом отличились многие
летчики. Здесь совершил свой сотый вылет Николай Маркелов. Как я уже
упоминал, после побега из плена он воевал еще более отчаянно и решительно,
смело шел на самые трудные задания. Его юбилейный вылет тоже выдался на
редкость тяжелым.
В этот вылет шестерка штурмовиков под прикрытием четырех истребителей
наносила удар по артиллерии и живой силе противника у Балаклавы. Неудачи
начались сразу. Из-за неполадки в моторе вернулся с маршрута один
истребитель. Остальную тройку связали боем четыре "мессера". После первого
захода на цель был подбит самолет лейтенанта Алексея Ефимова, и он сел у
береговой черты. На пятерку штурмовиков напали четыре "фоккера". Они сбили
еще один штурмовик. Оставшаяся четверка успела замкнуть оборонительный круг,
и вражеские летчики оказались перед ним бессильны. Как ни нападали
гитлеровцы, под каким ракурсом ни заходили, - штурмовики их встречали огнем.
Тогда один из гитлеровцев пошел в лобовую атаку на Маркелова. Фашистский
летчик не мог не знать, что у "ила" впереди две пушки, два пулемета, четыре
эрэса и броневая защита. Непонятно, на что рассчитывал гитлеровец. Может, на
то, что не выдержат нервы у советского летчика? Маркелов потом рассказывал:
- Вначале я не поверил, что фашист атакует прямо в лоб. Но решил не
упускать возможности наказать его за авантюру. Открыл из всех точек огонь.
"Фоккер" сразу вспыхнул и развалился. А я вот живой...
Надо было видеть, на чем наш Коля возвратился домой! В кабине - ни
одного стекла, фюзеляж от кабины до хвоста пропорот снарядами, побита