Чтение 36–й страницы книги ~Ночевала тучка золотая~

кепчонку на лысину нахлобучил и причмокнул на лошадь, та сразу пошла. Уехал,
не обернувшись и будто не интересуясь ничем и никем.

Легкая пыль висела долго над дорогой, ее золотило заходящее солнце.

23

Регина Петровна поселилась с мужичками в домике. Как-то они ухитрились
все трое спать на одной кровати. Кузьменышам постелили на полу, но они
отказались. Тесно там и душно. Бросили ломкого, но приятно пахнущего камыша
в углу под навесом и на нем устроили лежбище. Стены навеса были сплетены из
того же самого камыша, только сухого. По ночам он поскрипывал.

Первым делом они разыскали тростник, который лысый Демьян называл
сахарным. Всех угостили, и Регину Петровну, и мужичков. Ели, пока он вдруг
не кончился. Вкусный тростник придумали в хозяйстве, жуй да плюй, весь день
бы так.

Виноград тоже нашли. Он стелился по земле, и под плетями, если их
приподнять, можно было обнаружить буроватые грозди, вывалянные в земле.

Сашка сорвал, попробовал на язык, скривился.

- Челюсть вывихнешь! Кислятина!

Но Регина Петровна была иного мнения. Она попросила набрать ягод
побольше, сколько влезет в корзинку.

Тут же, на глазах ребят, вывалила гроздья в таз, помыла и стала давить
булыжником. Потек мутный сок. Попробовали братья пальцем и на язык: скулу
воротит.

Регина Петровна слила сок в бутыль, закрыла крышкой, а бутыль в
погребок поставила.

- Вино для праздника будет, - сказала.

- А какой такой праздник? - поинтересовались братья.

- Не знаю, - сказала она. - Какой-нибудь придумаем!

- А праздники разве придумывают? - спросил Сашка. - Я считал, что они
сами наступают.

- Иногда наступают... А иногда... Воспитательница посмотрела пристально
на братьев, поинтересовалась:

- Вы когда родились-то?

- Чево? - в голос спросили братья. Они не поняли вопроса.

- День рождения у вас когда? Братья переглянулись и вновь уставились на
воспитательницу.

- День? Почему день? А если мы ночью родились? Или утром?

- Ну, конечно, - произнесла она с улыбкой. - У всех, всех на свете -
даже у коров, и телят, и коз - есть свое число, когда они родились, и месяц,
и год... У вас тоже есть. Только вы его забыли, правда?

Колька вздохнул и посмотрел на Сашку. У того мозги крепче. Пусть он
вспоминает.

Если бы спросили, сколько банок джема, к примеру, в заначке, Колька бы
сказал. А это...

Но Сашка тоже молчал.

- А мы сами придумаем число, - сказала Регина Петровна. - И будет у нас
праздник! Ну? Колька тупо спросил:

- Это когда?

Регина Петровна что-то посчитала про себя, шевеля губами.

- Ну, скажем, через недельку. Семнадцатого октября. Устроит?

- Не знаю, - сказал Колька. И Сашка сказал: "Не знаю".

- А уедем когда? - поинтересовался Колька.

- Куда? Уедем?

- Куда-нибудь.

- А вам тут не нравится? - спросила Регина Петровна, обращаясь теперь к
Сашке.

Тот помялся.

Про себя подумал. Тут - нравится... Нам там - не нравится...

Ему представилось, что Портфельчик оставит их тут навсегда. В школу
ходить не надо, научатся, как Демьян, козьи ножки крутить, махру рубить,
косить траву, жрать тростник.

А потом кто-нибудь из них женится на Регине Петровне и будет мужичков
кашей кормить. Впрочем, нет, мужички тоже, наверное, вырастут. Они стадо
пасти будут.

- Ладно, - сказала Регина Петровна. - Справим день рождения, а там
решим. Согласны?

Ее голос, теплая ласка умиротворили братьев. Они согласились ждать. До
праздника. А в праздник, это они уже знали по опыту: позовут в столовку, по
одному сухарику дадут и жмень семечек в придачу. И катись подальше...
Колбаской до самой Спасской!

Если бы братья захотели придумать праздник, то они и сами бы придумали.
Вон, у Сашки голова оборотистая, он сколь хочешь этих праздников сочинит! И
не надо там никакие рождения придумывать.

А может, это все сказки, что безродные - колонисты да детдомовцы -
рождаются? Может, они сами по себе заводятся, как блохи, скажем, как вши или
клопы в худом доме. Нет их, нет, а потом, глядишь, в какой-то щели
появились! Копошатся, жучки эдакие, и по рожам немытым видно, по движениям
особенным хватательным: ба! Да это наш брат беспризорный на белый свет
выполз! От него, говорят, вся зараза, от него и моль, и мор, чесотка
всякая... И так в стране продуктов не хватает, а преступность растет и
растет. Пора его, родного, персидским порошком, да перетрумом, да
керосинчиком, как таракашек, морить! А тех, что попрожорливее, - раз, и на
Кавказ, да еще дустом или клопомором рельсы за поездом посыпать, чтобы
памяти не осталось. Вот, глядишь, и не стало. И всем спокойно. Так на
совести гладко. Из ничего вышли, в ничего ушли. Какое уж там рождение!
Господи!

Все перетерпели в жизни братья. И уж день рождения как-нибудь
перетерпят. Не такие трудности переживали! Да и когда это будет еще!

Но вот странно, это в колонии время медленно шло. Там слоняешься,
ждешь, когда тебя накормят. А тут дни мелькали, как вагоны поезда, который
летит мимо.

А все потому, что Кузьменыши занялись делом.

По очереди ходили они под гору, к родничку, воду таскали для хозяйства.
Там и умыться можно. Но этого братья откровенно не любили. Да и вредно
холодной водой умываться. Кожа стирается, одежда намокает.

И вообще: ни к чему.

Стадо гонять на луг тоже их забота. А вот коров доить им Регина
Петровна не разрешила. Тайком попробовали, не вышло. Как дала корова ногой
по бадейке... спасибо не по башке!

Коров звали Зорька и Машка. Так Демьян научил.

Зорька крутобокая, бурая, незлобивая. Ее-то братья и пробовали доить. А
Машка худющая, в черных и белых пятнах, стервозная и капризная. К ней не
подступись. Потом-то попривыкла, стала подпускать к себе воспитательницу,
Сашку, даже мужичков, но настороженно, с оглядкой. Лишь Кольку не терпела.
Как издалека завидит, шею вытянет, мокрый нос в его сторону повернет и
нюхает. А если он захочет приблизиться, начинает копытом передним бить, рога
в землю наставит, мычит. Ругается, значит.

Колька всерьез обижался на Машку, грозил издалека кулаком. И - уходил.

Пробовали братья морочить корову, переодеваться и выдавать себя друг за
друга. Но корову, как тетку Зину, обмануть оказалось невозможно.

На круглых жерновах, один круг над другим, мололи братья кукурузу.
Крутишь верхний, а в дырку зерна суешь. А из щели, между кругами, белое
крошево сыплется. Его в сите потрясешь, вот тебе и мука и крупа. Жратва,
словом.

Хоть чуреки пеки, лепешки такие грубые, хочешь, мамалыгу вари. Это все,
особенно в смысле пожрать, братья быстро освоили. Вот только жернов крутить
не любили.

Сперва по очереди крутили. Потом один Сашка. У Кольки, как он заявил,
терпелка не выдерживала.

Зато он дрова и кизяки собирал с охотой. А Сашка кизяков видеть не мог.
Ему легче сто раз жернов повернуть, чем один кизяк подобрать.

По-ихнему, может, это и кизяки, сказал он, а по-человечески все равно -
г... Если бы он в колонии знал, он бы от колонистов, которые у забора
кладут, столько бы добра вынес! На сто лет вперед топить бы хватило! Варили
они рисовую кашу с молоком, пока был рис, а потом тыкву.

Поперву, когда закатили с огорода тыквину, величиной с одного из
мужичков, братья все крутились вокруг нее. Пока Регина Петровна топором не
разрубила на желтые куски. Оба тут же хватанули по куску. Погрызли,
погрызли, бросили. Думали, она, как арбуз, а она, как кормовая морковь, один
вид, а вкус - деревянный!

Заявили воспитательнице: эту дылду жрать не станем.

- Это не дылда, а тыква, - поправила она.

- Все равно. Пусть ее Зорька с Машкой шамают или телята. Они глупые, не
разберутся.

Регина Петровна рассмеялась, пригрозила:

- Еще добавку попросите!

- Не попросим! - пригрозили братья. - И чего такие дылды нa огороде
место занимают! Большая - а дура... семечками набитая!

А Регина Петровна куски на противешок и в печь на угли сунула. Пекла,
колдовала и хитро помалкивала.

Во время обеда положила по кусочку: пробуйте! Привереды несчастные!

Братья подумали, отщипнули. И еще отщипнули. Каждый ломоть
подрумянился, набух, стал ароматным, сладким. Липкий мед по корочке
тянется... Вкуснотища, словом.

Съели братья, посмотрели на противень: сколько штук осталось? Регина
Петровна погрозила пальцем, но добавок дала. Гордые братья сами бы не
попросили. Вот это был праздник: сплошное обжиранье!

Колька пальцы вылизал и заявил; - Хорошо, что на Кавказе такая дылда