сожалению, все это не так просто; любишь или не любишь - грех остается
грехом. Хорошо еще, батюшка у нас теперь такой толерантный, - того,
прежнего, услали в Канаду, я тебе говорила?
друг дружку таскали, - с этими попами и смех и грех, не знаю, впрочем, чего
больше. Так вот, я хочу сказать - на Пасху я говела, пошла к исповеди. "Отец
Николай, говорю, я грешна делом и помышлением, никак мне с собой не сладить.
Даже сама попросила наложить на меня какую-нибудь епитимью построже. А он
мне говорит тогда: "Что ж, чадо, в вашем возрасте с грешными помыслами
бороться трудно, да и соблазнов вокруг несть числа, я понимаю, но все же вы
постарайтесь..." Ну, я конечно, сказала, что постараюсь, ты все равно был в
этом своем Парагвае или где там еще тебя носило. A propos, Мишель, эта ваша
экспедиция еще надолго?
о реальных перспективах погони за Дитмаром. Скоро третья неделя, как он
сидит здесь, дожидаясь возвращения Келли, но Келли нет, а продолжать дело
без свидания с ним рискованно - так они решили после поездки в Чако Бореаль.
Таким образом, Филипп с Астрид таскаются по парагвайским дебрям в
бессмысленных "этнографических изысканиях" - ради отвода глаз; Дино вылетел
в Италию, где дела фирмы потребовали его присутствия; а сам он, заваривший
всю эту кутерьму, без толку сидит здесь. Наслаждается, так сказать, медовым
месяцем (с чужой женой). Хорошо!
он. - Но дело нужно довести до конца.
практически сколько угодно. Без шуток, у меня сейчас берут даже те старые
рисунки, на которые в прошлом году никто не хотел смотреть! Так что я
спрашиваю вовсе не в этом смысле, просто мне не совсем понятно, чего ради ты
с ними связался. Я думала, может, это что-то принесет потом?
солидарности Дуняша предложила даже тост за здоровье мадемуазель ван
Стеенховен; бутылка "столичной" опустела очень скоро, а Дуняша объявила себя
пьяной.
некоторым усилием, безуспешно попытавшись встать из-за стола. - Знаешь, я
сейчас буду спать. Ты меня возьми и отнеси... В постель, - пояснила она. -
Только не подумай, что я тебя... что я тебе делаю гнусное предложение...
была на ногах, бегала, бегала, а тут еще выставка - все эти большевики...
милые, впрочем, люди. Правда, отнеси меня! А то я засну сейчас за столом,
перед пустой бутылкой... как один пьяный бурлак в трактире.
успев сбросить туфельки. Сам он тоже устал за день, но выпитая водка
подействовала на него возбуждающе; Дуняше что, она может спать сколько
угодно и когда угодно...
разноцветные отсветы неона, потом оделся и вышел, осторожно - чтобы не
разбудить Дуняшу - притворив за собою дверь. В лифте он вспомнил, что забыл
взять ключи.
пожалел, что без шляпы. "Знойное небо Аргентины", будь она неладна... и ведь
только начало зимы, впереди еще июль, август - самые холодные месяцы. А в
Питере сейчас белые ночи. Он посмотрел на часы, было четверть девятого. Это
что ж, третий пополуночи? Пожалуй, какие-то мосты уже развели. Он начал
вспоминать, в котором часу разводят Литейный, Дворцовый, Кировский; картина
стояла в памяти четко, словно он видел это только вчера: негаснущая заря над
Петропавловкой, мокрый пустой асфальт, широкая, того же цвета, что и небо,
розоватая гладь реки...
Сроки поджимали, работать приходилось по ночам. Когда он наконец выключал
настольную лампу (она была старая, простого конторского типа - тонконогий
гриб под абажуром толстого двухслойного стекла, зеленого снаружи и
молочно-белого изнутри; тогда уже появились в магазинах лампы новой
конструкции - черной пластмассы, на обтекаемых аэродинамических форм
подставке и шарнирной, лекально-выгнутой стойке, они выглядели такими
элегантными и современными! Он несколько раз намекал отцу, что лампу пора бы
сменить, но отец, верно, слишком привык к старой, а после его смерти
выбросить ее уже казалось кощунством), - когда он выключал наконец эту
лампу, комната погружалась в синеватый сумрак, а за окном - над крышей
старого Конюшенного двора, над луковками Спаса-на-Крови - светлело
предрассветное небо. Он раскрывал оба окна - одно выходило на Мойку, а
другое в Мошков переулок - и осторожно, чтобы не разбудить соседей,
пробирался длинным коммунальным коридором, заставленным сундуками и
увешанным лыжами и велосипедами...
гранита... Набережная была изогнута, площадь распахивалась перед ним не
сразу - только уже с Певческого моста, - но зато как распахивалась!
Наверное, только в июне, ночью, можно по-настоящему понять Ленинград, Питер,
этот державный Санкт-Петербург, понять и увидеть в нем больше, чем было
задумано строителями... Он в то время не особенно интересовался историей и
плохо ее знал; но как часто - это запомнилось! - он во время ночных своих
прогулок вдруг останавливался и подолгу стоял на месте, охваченный странным
ощущением вневременности окружающего. Огромная асфальтовая плоскость,
гениально подчеркнутая вертикалью Александровского монолита, и застывшая над
аркой колесница Победы, и тяжкий, невесомо реющий вдали купол Исаакия - все
это было вечным, как земля, как воздух, как неиссякаемое стремление невских
вод... А до войны оставалось тогда меньше двух недель - меньше и меньше с
каждой такой ночью.
мальчишки-газетчики осипшими голосами выкрикивали заголовки вечерних
выпусков, у огороженного перилами спуска в метро пожилой человек с
обмотанным вокруг шеи небольшим смирным удавом соблазнял прохожих какой-то
галантереей, из дверей ресторанчиков и закусочных вырывались разноголосые
клочья музыки, тянуло кухонным чадом. Светло-синий "линкольн" стал
выбираться из шеренги тесно припаркованных вдоль тротуара машин; он уже
выдвинулся наискосок на проезжую часть улицы, когда мимо проревело нечто
длинное и черное - раздался трескучий удар, скрежет раздираемого металла, и
передний бампер "линкольна" с лязгом полетел по асфальту, крутясь, как
огромный хромированный бумеранг. Белая машина, мчавшаяся за черной, едва
успела увернуться лихим виражом, пронзительно вереща покрышками. Владелец
"линкольна" выскочил из-за руля.
Ты мне за это ответишь! Вернись, если ты мужчина!
разноголосые сигналы; полицейский в белых нарукавниках уже пробирался между
столпившимися машинами, волоча злополучный бампер.
берите и уезжайте, ради пречистой девы, вы создаете аварийную ситуацию!
Прочь отсюда, иначе я вызову патруль! А вы чего стали?! Проезжайте! Э,
сеньора, стыдно быть такой любопытной в вашем почтенном возрасте!
Проезжайте, каррамба, проезжайте!
выжидал относительно безопасного момента для перебежки. Светофоров в
Буэнос-Айресе нет - в прошлом году попытались кое-где установить, разразился
чуть ли не бунт: посягательство на индивидуальную свободу, видите ли. Мне,
гражданину и демократу, какие-то мигающие лампочки будут приказывать - идти
или стоять! А вот этого не хотите?
Флориду, залитую белым светом витрин, во всю ширину заполненную фланирующей
толпой (слава богу, хоть сюда нет доступа машинам). Соседняя Сан-Мартин -
улица банков, здешний Уолл-стрит - была, напротив, безлюдна. Редкие
магазины, торгующие в основном канцелярскими товарами, уже закрылись,
прохожих не было, лишь у банковских подъездов тут и там маячили вооруженные
автоматами полицейские.
береговой линии, была защищена от дующего с реки ветра, он врывался сюда
лишь на перекрестках. Полунин шагал по середине проезжей части, держа руки в
карманах пальто, рассеянно наблюдая за своей тенью, - она возникала под
ногами, короткая и угольно-черная, вытягиваясь и бледнея с каждым шагом,
чтобы совсем исчезнуть у следующего фонаря.
человеком без тени. Этаким призраком. Пожалуй, хорошо вписалось бы во все
окружающее, во весь этот абсурд, которым стала его жизнь...
задуматься... Трезво, правда, сейчас не выйдет, но попробовать можно. Итак -
чем, собственно, так уж абсурдна его жизнь? Тем, что приходится жить далеко
от родины? Но ведь многие так живут, - мало ли здесь итальянцев, французов,
англичан. Живут, работают, занимаются своим делом. И он тоже работает,
занимается тем же, чем занимался бы и дома, радиотехникой. Там, правда, он
был бы инженером, но это и здесь возможно, - не так уж трудно окончить "Отто
Краузе", получить диплом, устроиться в хорошую фирму. Просто нет смысла. В
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Панов Вадим
Прозоров Александр
Андреев Николай
Майер Стефани