Чтение 36–й страницы книги ~Сельва не любит чужих~

И когда Канги Вайака, Ливень-в-Лицо раскрыл глаза, мир был иным, не таким, как прежде. Неявное сделалось явным, а неясное ясным. Незнакомыми оттенками искрилось пространство, и невнятные шепоты ползли отовсюду, но не сразу, отнюдь не сразу смог Сокрушающий Могучих понять, что это невысказанные мысли стражников слышны ему...

Прислушиваясь к себе, понял М'буула М'Матади, что отныне он не таков, каким был, и рассмеялся, счастливый.

Для полного понимания еще не настала пора, но и того, что было, хватало с лихвой. Он знал уже: недолго ему сидеть здесь, в дурацкой яме, наедине с ничтожным рабом-чесальщиком. Люди нгандва ждут его там, наверху. Им необходим настоящий вождь, и Сияющей Нгандвани нужен истинный, а не фальшивый король, а значит - скоро, совсем скоро придет срок уйти отсюда.

Когда настанет время, он найдет способ выбраться!

Удивительно быстро установился симбиоз, даже скорее, чем предписывали инструкции Корпуса. Несомый без сопротивления вошел в контакт с новым Носителем и стал единым целым с личностью туземца. Теперь оставалось немногое: довести до конца инфильтрацию.

Йигипип неторопливо проструил караковое поле сквозь нервные пучки симбионта, и Канги Вайака, слабо улыбнувшись, провалился в теплое забытье, наполненное нескончаемой чередой добрых видений...

А тот, кто миг тому был Носителем, еще какое-то время стоял на краю гнилой ямы, ошеломленно озираясь и потряхивая нечесаной головой.

Он явственно ощущал некие перемены в себе и оттого был встревожен, но, разумеется, не мог осознать сути происшедшего. Отчего мир вокруг стал тусклее, чем был только что? Почему привычный шелест чужих мыслей внезапно сгинул, сменившись войлочно-плотной тишиной? И зачем вообще оказался он тут, на самой окраине туземного поселка, рядом с гадкой, дышащей мерзкими испарениями ямой?

Впрочем, бывшему Носителю было не до размышлений.

Слишком много важных дел предстояло ему совершить нынче, но самое главное, конечно, поскорее позавтракать, потому что он был голоден, а это неимоверно раздражало.

Какие уж там раздумья на пустой желудок?

И потому Носитель, утративший Несомого, забыв о пустяках, отвернулся от зияющего в земле темного провала и побежал прочь, туда, где тепло, сытно и уютно.

Домой.

Он бежал, ни от кого не скрываясь, но никто - ни тюремщики, толпящиеся у котла с пайковым пивом, ни простолюдины нгандва, слоняющиеся по кривеньким улочкам трущоб, ни нагруженные покупками земляне, возвращающиеся в уже затихшую, понемногу приходящую в себя Козу с барахолки, - не проявил к нему особого интереса.

Да и с какой стати, в самом-то деле, было озабоченным людям обращать внимание на маленькую пегую свинку?

ВАЛЬКИРИЯ. Дгахойемаро. Ночь темного пламени

Желтый уголек звезды Гд'Ла, спутницы героев, уже проклюнулся в темнеющем небе, предвещая скорое появление серпика синей луны, когда сотник Ккугу Юмо, завершив доклад, получил дозволение покинуть палатку Начальника Границы.

Он вышел из-под матерчатого полога и некоторое время стоял истуканом, обтирая тыльной стороной ладони лицо, усеянное бисеринками пота. А затем, ошалело улыбаясь, побрел по окутанному предсумеречной дымкой бивуаку. Солдаты почтительно расступались, давая дорогу, начальники сотен приветственно вскидывали руки, а трехсотенные, недобро щурясь, глядели вслед с неприкрытой завистью...

Они, увешанные жестяными орденскими планками, были оскорблены.

Не простенького значка "За доблесть", как полагалось бы, - большой круглой медали "Храброе Сердце" удостоил безвестного сотника нещедрый на отличия Ситту Ти инка, Правая Рука Подпирающего Высь, и каждый из трехсотенных знал: обладателю такой награды недолго ждать малиновой шапки полутысячника.

За что?!

Не столь уж великий подвиг: сходить с поручением в варварское стойбище и вернуться живым. Зачем понадобилось новому Начальнику Границы осыпать милостями худородного, ущемляя заслуженных воевод?!

Опасаясь возражать вслух, трехсотенные тем не менее хмурились, полагая, что Начальник Границы поостережется не замечать недовольство командиров.

Глупцы! Они плохо знали Засуху-на-Сердце.

Все их гримасы и шепоты мало тревожили Ситту Тиинку. Хотя бы потому, что эти орденоносные здоровяки, изукрашенные яркими татуировками, дослуживали во вверенных ему частях последние дни. Они пока еще не знали об этом, но приказы на увольнение были уже написаны набело; оставалось только скрепить их подписью и печатью. Невзирая на чины и заслуги.

Несправедливо? Очень может быть. Но разве в этом суть?

Суть в ином. Так нужно! А значит, именно так и будет. Потому что Правая Рука Подпирающего Высь ни на миг не забывает: все они, до единого, выдвиженцы ненавистного Канги Вайаки, прежнего Начальника Границы. И раз так, то никому из этих опытных и отважных нельзя доверять в полной мере!

Совсем иное дело - верзила Ккугу Юмо и подобные ему, которых еще предстоит отыскать, возвысить и приручить. Всем обязанные Ситту Тиинке, они пойдут за ним, ни о чем не спрашивая, куда бы он ни повел: на горных дикарей, на мохнорылых... а если потребуется, то и...

Стоп! Эту мысль Засуха-на-Сердце пока что запрещал себе даже додумывать до конца. За много-много меньшую крамолу он, генеральный прокурор Сияющей Нгандвани, приказывал забивать дубинками не в меру разговорчивых простолюдинов. И все же, все же - разве не ясно любому нгандва, умеющему видеть и понимать: Могучие поспешили, избрав на правление Муй Тотьягу?! Ничтожный и вялый, он только позорит резной престол, на котором сидит! Да, да, да: Могучие ошиблись!!

Но они, Пришедшие-с-Небес, мудры, и они наверняка уже и сами поняли: замена Подпирающего Высь человеком сильным, достойным и беззаветно преданным пойдет лишь на пользу им...

Разве не так? Так! Ибо иначе и быть не может.

Но верно и другое: седые законоговорители назовут тираном лишь того правителя, который уже свергнут. И только победившего мятежника Могучие смогут признать полноправным Подпирающим Высь. Много сотен отважных воинов потребуется для свершения правого дела, а войск у Ситту Тиинка пока что меньше, чем под стягом толстого короля, и стрелки еще не преданы новому Начальнику Границы до последнего вздоха.

Значит, следует быть вдвойне, втройне осторожным.

Нужно ждать до первой победы, до второй, до десятой. А когда воины в полной мере насладятся вкусом успеха и добычи, вот тогда-то таких, как сотник Ккугу Юмо, станет десятки десятков и сотни сотен...

В день, когда это случится, но никак не раньше, можно будет постучать боевым топором в дверь королевской хижины, и Могучие не воспротивятся законному требованию своего верного слуги, стоящего во главе закаленных, беззаветно преданных отрядов, пришедших с границы!

Ну что ж. Нынешний день ляжет первой ступенью к заветной вершине, и диким дгаа не помешать Ситту Тиинке взойти на эту ступень.

Варварам не устоять. Они обречены.

Откинувшись на спинку легкого походного кресла, Засуха-на-Сердце оглядел неподвижно стоящего перед ним проводника. Чуть слышно хмыкнул. Кивнул головой.

Нельзя не признать: сам Тха-Онгуа привел в ставку этого молодого дикаря. Не будь его, нечего было бы и мечтать пройти в тыл горцам через Черные Трясины, настолько зыбкие, что варвары не озаботились даже выставить там охранение.

А идти через редколесье означало бы без толку погубить воинов, так и не добравшись до поселка дгаа.

О! Хвала Светлоглазому, теперь болота лежат за спиной. А впереди, совсем близко, вражеская деревня, никак не ожидающая налета. Впрочем, даже если сейчас дикие о чем-то догадались, все равно - деваться им некуда!

Ситту Тиинка едва заметно улыбнулся.

Он не безмозглый Канги Вайака, без толку топтавшийся на месте, увязая в стычках с мохнорылыми. Нет!

Теперь будет иначе: варвары испытают силу войск Сияющей Нгандвани и пропустят храбрые сотни Начальника Границы через свои земли. И сверх того, им придется выставить вспомогательное войско! Отличных быстроногих копьеносцев, умеющих воевать в редколесье! Потому что у них просто не будет иного выхода...

Если они послужат народу нгандва верой и правдой, их женщины и дети не умрут и не познают унижений.

Да! Только так, и никак иначе...

Если помедлить еще немного, дикари стакнутся с мохнорылыми, а тогда о свободной дороге для Железного Буйвола нечего будет и мечтать. Уже теперь мохнорылые начинают верховодить в деревнях горцев. Именно так доложил Ккугу Юмо, видевший одного из них своими глазами, и у Начальника Границы нет оснований не доверять смышленому сотнику.

- Я доволен тобой, - сказал Ситту Тиинка и в знак благоволения надул щеки, как это, кажется, принято у горных варваров. - Ты будешь награжден и возвышен.

Он не лукавил. Вышестоящие не унижаются до лжи, беседуя с низкорожденными. Но, кроме этого, в горном краю и впрямь не обойтись без надежного наместника, знающего нравы и обычаи дикарей. Нгандва, рожденный в равнине, сколь бы ни был он разумен и храбр, не сможет удержать в руках этих необузданных недолюдей. А вот туземец, вроде этого, вполне способен стать опорой власти Засухи-на-Сердце и привести горы к всеконечному повиновению.

Опытным глазом Ситту Тиинка оценил жесткое лицо перебежчика. И остался доволен. Этот - справится! Тем паче что и деваться ему некуда. Обратной дороги нет: дгаа не прощают предательства. Недаром же в их языке нет даже слова, обозначающего измену соплеменникам...

- Ты будешь щедро награжден, - медленно, растолковывающе повторил Ситту Тиинка, как если бы говорил с малолетним несмышленышем или мокрогубым дурачком. - Щедро!

Квадратные скулы проводника слегка дрогнули, :И губы выпустили на волю ответ:

- Ты дать мне то, которое я просить.

Мягкая речь нгандва в его устах звучала почти оскорбительно для слуха Начальника Границы. Но велик ли спрос с полуживотного?

- Дать, - еще раз выплюнул дгаа. - Дать мне то!

- Мужчину и женщину? - склонив голову к левому плечу, Ситту Тиинка вновь надул щеки. - Они уже твои. Ты их получишь утром. Но разве у тебя нет иных, высоких желаний?

В глазах горца мелькнул тусклый огонек.

- Женщину, - упрямо отозвался он. - И мужчину. Да!

На сей раз Засухе-на-Сердце, человеку сухому и несмешливому, пришлось покрепче сжать губы, сдерживая неуместный смешок. Ему подумалось вдруг: да о чем вообще способен мечтать этот дикий горец?!

На свое счастье, Ситту Тиинка, проницательнейший из вельмож Сияющей Нгандвани, все же не обладал даром читать чужие мысли. Иначе ему наверняка расхотелось бы смеяться.

Потому что Дгобози, потомок Красного Ветра, умел мечтать - и мечтал!

О смерти.

Даже о двух смертях.

Чужой и своей.

Уже сейчас он твердо знал: этот холодноглазый чужак, когда придет час, будет убит ударом указательного пальца в переносицу. Как ни жаль, вожаку пришельцев с равнины не доведется испытать мук, положенных по обычаю гор тому, кто пришел в край дгаа со злым умыслом. На это у Дгобози просто не будет времени. И лишь совершив справедливое возмездие, но не раньше, он, сын славного Камбья г'ге Нхузи, позволит умереть и себе. Увы, не в бою, как хотелось бы. Он, предавший свое племя, не имеет права на почетную гибель. Убив вождя равнинных, он откусит себе язык и захлебнется своей подлой кровью.

Эта смерть болезненна и позорна. Она не смоет прегрешение, но хоть в малой мере искупит его...

Но прежде чем убить и умереть, он исполнит свое желание, пускай и с помощью тех же чужаков!

Нет, он не будет убивать тех, кто вынудил его стать предателем, лишенным права уйти к Предкам. Он оставит Пришедшего со Звездой жить. Без рук, без ног, без глаз и мужской гордости. Да, он оставит ненавистного в живых, и пусть тот издыхает ежедневно и ежечасно. Так, как метался между жизнью и смертью сам Дгобози, утратив надежду обрести то, что принадлежит ему по праву...

Кто посмеет сказать, что это несправедливо?

Только тот, кто никогда не знал пытки ревностью...

Что же до Гдлами, то эту безжалостную суку, сделавшую его изгоем, он, Дгобози, не станет калечить, хотя и следовало бы. Не сможет, даже если захочет.

Нет, нет! Он пощадит ее. Устыдит великодушием! Но сперва проделает с нею, распростертой на траве, все то жуткое и сладостное, о чем грезил долгими, бесконечными, беспощадными ночами. Он воплотит в жизнь все липкие сны, до последнего, а если дрянная девка вздумает брыкаться и кричать - тем лучше! Ее вопли и визги лишь добавят остроты в последнюю радость...

А когда до мельчайшей капельки иссякнет мьюфи и увянет гордый иолд, Дгобози поднимется на ноги, одернет набедренную повязку и, плюнув на бессильно распластанное, стонущее тело, уйдет прочь.

Убивать и умирать...

Все это, предстоящее, внезапно привиделось ему, словно наяву, и настолько яростным было видение, что даже ко многому привычного Ситту Тиинку передернуло при виде оскала, исказившего скуластое, не лишенное приятности лицо горца.

Обычно невозмутимый, Засуха-на-Сердце ощутил вдруг непреодолимое желание ни единого мгновения не оставаться больше наедине с этим дикарем. В конце концов, ему еще надлежало продумать напоследок, какой будет предстоящая битва! Именно это здравое соображение, а вовсе не постыдный страх - о каком страхе может идти речь?! - заставило Начальника Границы отдать приказ:

- Ступай, дгаа! Ступай прочь!

И хотя он постарался заставить голос звучать обыденно, но полог палатки тотчас раздвинулся и на фоне фиолетового неба смутно мелькнула черная фигура копьеносца. Стражник позволил себе заглянуть в палатку, проверяя: все ли в порядке с Правой Рукой Подпирающего Высь?

- Иди же! - повторил Ситту Тиинка. Горец исчез, даже не подумав поклониться. Несколько раз глубоко вздохнув, Засуха-на-Сердце поднялся с табурета, прошел к выходу, отдернул полог и замер, глядя на почти ночное небо.

Звезда Гд'Ла, спутница героев, висела там, похожая на большую медаль "Храброе Сердце", и Начальник Границы безмолвно спросил у нее: будет ли мне удача?

Звезда моргнула.

Она, вечно сверкающая в темной Выси, видывала в прошедшие дни вождей и неопытнее Ситту Тиинки. Но в те времена не было еще Сияющей Нгандвани, а стычки между селениями нгандва ничем не напоминали войны нынешних лет.

Сама мало что понимающая, чем могла она подбодрить Засуху-на-Сердце?

Разве что одним-единственным: дикари, даже если догадались об угрозе со стороны Черных Трясин, уже никак не успеют организовать отпор...

Впрочем, это Ситту Тиинка понимал и без нее.

Как и дгаангуаби.

Слишком мало времени имелось в распоряжении лейтенанта-стажера Дмитрия Коршанского, чтобы подготовить Дгахойемаро к обороне. Хотя, разумеется, он сделал все, что мог и умел, и даже окажись здесь Дед, внуку не пришлось бы краснеть перед Верховным Главнокомандующим.

Были усилены дозоры.

Легконогий вестник помчался вниз, к ручью и за ручей, неся в земли мохнорылых просьбу о помощи.

Еще один двали, умеющий читать следы на лесных тропах, канул в сельву, поклявшись не возвращаться до тех пор, пока не отыщутся люди сержанта Н'харо.

Но что с того, если сама ночь играла против народа дгаа на стороне врага?

Тьма окутала Твердь, мешая бросить в Высь тревожные дымы, а гонцы не могут бежать быстрее, чем дано бегать человеку, и потому никак не раньше позднего утра узнают о несчастье в ближайшем унсьем поселке...

Но будет ли еще к тому времени на тверди селение Дгахойемаро?

Впервые за долгие десятилетия подползла война вплотную к изгородям дгаа, и поселок растерялся.

Встревоженные люди бестолково суетились меж хижин, подвывали псы, отчаянно кричали женщины, созы-вая разбежавшуюся детвору. Сбиваясь с ног, кружил по узким улочкам взмыленный ефрейтор Мгамба, воодушевляя молодежь бранью и тумаками, и страшно, чудовищно недоставало сейчас нгуаби обстрелянных урюков, ушедших в дальний поиск под началом бесстрашного Убийцы Леопардов.

А в кустах уже вовсю стрекотали глупые цикады, радуясь пришествию ночи, и Гдламини, дрожа, прижалась к груди Дмитрия.

- Они нападут, тхаонги?

- Не знаю... - щадя любимую, он попытался уйти от прямого ответа. - Если их мало, то, может быть...

- Они нападут?! - голос ее срывался. - Да?!

Будь перед ним просто женщина, ее, наверное, следовало бы успокоить, хотя бы и ложью. Но она была еще и мвами, а вождям положено говорить правду.

- Похоже на то, - помедлив, откликнулся нгуаби.

- Я боюсь... - Гдламини прижалась еще теснее и оказалась вдруг удивительно маленькой. - Я боюсь за людей. И за тебя, Д'митри. Сельва не любит чужих...

Он не успел успокоить ее. Не успел даже поцеловать.

Издали, со стороны болот, куда не так давно ушли дозорные во главе с М'куто-Следопытом, донесся приглушенный расстоянием тоскливый вой. Повторился чуть громче - и оборвался на самой высокой ноте.

- Все! - Дмитрию пришлось напрячься, чтобы оторвать жену от себя. - Они пошли! - он на миг ухватил Гдлами за плечи, поймал отчаянный взгляд. - Ты вождь, Гдламини! Уводи людей в горы, слышишь?! Мы попытаемся удержать равнинных! Ну же, Гдлами!

А в сельве, совсем неподалеку от изгородей, уже трещали выстрелы, гулко лопались гранаты...

Дгахойемаро взорвался воплем.

По улочкам заметалась люди, нагруженные домашним скарбом. Мало кто успел надежно увязать все в наплечные узлы, и теперь выпавшие мотыги, котелки, циновки, одеяла бестолково валялись в пыли, и никто из обронивших не нагибался, чтобы поднять вещи, совсем еще недавно казавшиеся немалой ценностью. Сейчас же единственной ценностью стала жизнь...

- Мгамба!

- Я здесь, нгуаби!

Ефрейтор стоял рядом, и во взгляде его не было ни смятения, ни растерянности. Ничего, кроме готовности к абсолютному, нерассуждающему подчинению.

- Сколько у нас людей?

- Обученных три десятка, нгуаби! Мало обученных столько же! Совсем необученных...

- Хватит! Эти пускай уходят вместе с женщинами. А теперь слушай внимательно...

Отдавая распоряжения, Дмитрий понимал: Дгахойемаро обречен. Его не удержать. Но дать людям время уйти в безопасные горные убежища мужчины дгаа сумеют, и это важнее всего.

- Рассыпьтесь цепью и бейте наверняка. Не издали, ты меня понял?

- Так точно, нгуаби!

Даже сейчас ефрейтор не преминул блеснуть выправкой: он вскинул два пальца к виску и сдвинул пятки не хуже, чем сделал бы это сержант Н'Харо ммДланга Мвинья.

- Залечь за изгородью! - приказал Дмитрий.

Три ряда плотной живой изгороди, по обычаю дгаа окаймлявшей поселок, являлись неплохой позицией. За них можно было уцепиться надолго. До тех самых пор, пока женщины, дети и старики не уйдут по ущелью в тайные схроны, обустроенные в далекие уже дни войн между племенами, развязанных незабвенным Дгамъбъ'я г'ге Нхузи...

Рассыпавшись у ворот, ведущих к трясинам, бойцы нгуаби приготовились к бою.

А бой не заставил себя ждать.

Сперва было тихо. Мерцал высоко над Твердью узкий серпик молодой синей луны. Перемигивались звезды. Открытый гребень взгорка, прикрывающего трясину, четко выделялся на фоне ночного неба. И ничего больше.

Только тишина.

А затем, резко, рывком, над гребнем возникли и посыпались вниз пригибающиеся к земле фигурки. Словно призраки, вырастали они на фоне звезд и тотчас исчезали...

Стук сердца отсчитывал мгновения.

На девятнадцатом ударе Дмитрий тщательно прицелился и нажал на спуск. "Дуплет" негромко щелкнул. Ближайшую тень как метлой смахнуло. Тотчас же засвистели пули бойцов Мгамбы, заунывно пропели стрелы. Фигурки исчезали и появлялись вновь, все ближе и ближе. Теперь они тоже рассыпались цепью, передвигались поодиночке, короткими перебежками, стремясь поскорее перебраться через опасный, с трех сторон простреливаемый участок. Повинуясь гортанным командам вожаков, они привставали, но тут же падали от метких выстрелов.

Первый. Пятый. Двадцать второй...

Все.

Равнинные исчезли и больше не показывались, словно передумали атаковать. Напрасно воины до рези в глазах вглядывались в ночь - гребень словно вымер.

Уж не приснилось ли все это?

Но стволы трофейных автоматов и карабинов были еще теплы, плечи болели от отдачи прикладов, а воздух прогорк от кисловатой пороховой гари.

Спустя мгновение все стало ясно.

В небе, затмевая звезды, вспыхнул огненный шар. Сначала медленно, словно бы нехотя, потом все быстрее и быстрее понеслась вниз огромная горящая капля, оставляя за собою неторопливо расползающийся багряный хвост, Она упала в центре поселка, в самую гущу хижин и разбилась, всплеснув к Выси длинные языки темного пламени...

И тотчас небо вспыхнуло множеством факелов. Они сыпались на поселок со всех сторон, беспощадные и несчитанные.

В мгновение ока Дгахойемаро обернулся гудящей печью.

Стена жаркого огня, темно-красного в клубах аспидного дыма, выросла за спиной стрелков, отрезая путь к отступлению. А впереди, над гребнем, словно вырастая из зыбких трясин, вдруг поднялась, покачиваясь во мгле, громадная, светящаяся бледным гнилушечным блеском маска-череп.

Кривыми клыками скалилась пасть, полукруглые рога венчали макушку, и ни намека на глаза не было на жуткой харе ночного чудовища, плавно приближающегося к изгороди под гулкий перестук барабанов.

- Безглазая! - охнул кто-то по левую руку нгуаби. И тотчас по цепи пробежало:

- Это Безглазая! Она гневается на нас! Она приказала небу бросать в нас огненные камни!

Один за другим воины вскакивали и, бросая оружие, бежали прочь. Ныряли прямо в бушующий огонь, предпочитая гибель встрече с ужасом, выползающим из болот. И Дмитрий, попытавшись остановить паническое бегство, был отброшен, сбит с ног и едва не растоптан ополоумевшими двали.

Будь здесь хотя бы десяток урюков сержанта Н'харо...

Впрочем, наверное, побежали бы и они. Ибо каждый дгаа с детства знает имя обладательницы безглазого лика.

- Нгуаби! - с ног до головы испятнанный огненными бликами, Мгамба помог Дмитрию подняться. Ефрейтор пытался держать себя в руках, но крупная дрожь, сотрясающая его, выдавала дикий ужас. - Нам не устоять! Это Baapr-Таанга! Она помогает врагам, а ночью она сильнее самого Тха-Онгуа! Небесный огонь сожрет нас всех! Бежим!

Спорить было не с кем. Да и незачем.

"Если повезет вырваться из ада, - подумал Дмитрий, - еще будет время объяснить урюкам, что такое фосфоресциды. Хотя скорее всего это просто-напросто баллоны с нефтью, запущенные на воздушных шарах. Вряд ли те, кто снабжает туземцев оружием, расщедрились на армейские спецсредства..."

- Приди в себя, ефрейтор! - ошеломленный гулкой пощечиной, Мгамба мотнул головой, и в глазах его появился намек на мысль. - Мы не бежим. Мы отступаем!