Чтение 36–й страницы книги ~Занимательная механика~

– Нас не ждали!

Она искренне надеялась, что Гончару не придется вновь вызывать призраков.

– Ошибаешься.

Волков опоздал всего на несколько секунд. Слишком поздно он понял, почему Механикус был столь уверен в себе, когда говорил, что примет бой. Бог машин не собирался воевать сам, для этого в его колоде были люди.

Волков выскочил во двор в тот самый момент, когда бойцы в черном взяли Гончара и Проказу на мушки. Двое на крыше, двое слева, выскочили из подсобки, еще двое справа, прятались за углом.

– Стоять!

Гончар спокоен, улыбается. Проказа напряжена, автомат вскинут, но видно – нервничает, понимает: на открытом пространстве они прекрасная мишень. Кажется, нечто похожее уже было…

– Не шевелиться!

– Я не хочу вас убивать! – рявкнул Гончар. – Не мешайте мне! Уходите!

Вот только приказ, который получили люди в черном, гласил совсем другое.

– Бросить оружие! Встать на колени! Руки за голову! Две секунды на размышление, и мы открываем огонь!

– Ладно, ладно. – Гончар развел в стороны руки, показывая, что не вооружен.

– Нет! – заорал Волков.

Он знал, что последует за этим жестом. И не ошибся. Навалилось.

Животный ужас. Дрожь. Слезы на глазах и трясущиеся губы. Марево страха окутало двор фабрики. Парализуя Волю. Превращая опытных бойцов в покорные жертвы.

Три Палача.

Они не выглядели сгустками тумана, как иногда рисуют привидения художники. Они выглядели живыми… и в то же время – мертвыми. Три прозрачные фигуры, словно сделанные из чистейшего стекла. Три стеклянные фигуры во дворе стеклянной фабрики.

И двигались Палачи не быстро, не с умопомрачительной скоростью, а плавно, размеренно. Не торопясь. Желая насладиться каждым мгновением, проведенным вне вечного забытья.

Едва различимая фигура мужчины приблизилась к бойцам справа…

– Нет!!

И в этот момент из открывшихся в здании ворот во двор выехало «Изделие №1».

«Руссо-Балт» К12/20.

Стеклянный.

Полностью.

От колесной спицы до трубочек, по которым бежал бензин. От крыльев до сидений. От руля до самой последней заклепки.

Нереальный.

Движущийся.

Сжигающий топливо и выплевывающий дым через потемневшую выхлопную трубу. Со стеклянными поршнями, ходящими в стеклянном двигателе под стеклянной крышкой капота. С мизерным количеством иных материалов: свечи, провода, покрышки…

«Вы думаете, я помогаю оптимизировать запирающие устройства? Придумывать новые модели паровозов? Меня интересуют шедевры, Собиратель, подлинные шедевры. Меня интересуют люди, бросающие вызов, готовые продалбливать несокрушимые стены и сворачивать горы. Люди, вкладывающие в свои творения душу. Я стою рядом и смотрю, как сбываются самые смелые мечты. Я восхищаюсь, я склоняю голову».

«И помогаете».

«Только тем, что не даю угаснуть надежде. Все остальное они делают сами. Ведь каждый из нас способен сотворить чудо. И тогда будет вечно работать деревянная мельница, выдавая больше энергии, чем в нее поступает. Оживет и перестанет стареть мертвая девушка. И поедет стеклянный автомобиль…»

Гордый, улыбающийся во весь рот Стрекалов сидел за рулем. Рядом – Механикус. А позади… То, что находилось на заднем сиденье «Руссо-Балта», было скрыто ослепительным золотистым сиянием.

Богиня…

– Взять! – выкрикнул Гончар, указывая пальцем на автомобиль.

Призрачные фигуры бросились к машине. И отшатнулись.

– Взять!! Взять!!!

Гончар ревел, как зверь, брызгал слюной, захлебывался злобой. Он уже понял, что стеклянный «Руссо-Балт» – истинный шедевр. Раритет. Исполнившаяся мечта, способная пережить само Время. Что ему призраки? Что ему пули? Гончар понял. Но не смирился.

– Убить!!!

Проказа тоже поняла, что их обманули. Завизжала в бессильной злобе, мгновенно превратившись из некрасивой женщины в отвратительную, потеряв всякий шарм, обнажив душу. Ударила из автомата по стеклянной машине, по людям, по Богине. Давила на спусковой крючок и визжала.

Но как можно убить тех, кого защищает чудо?

Механикус издевательски расхохотался, заставив завыть Проказу. Заставив Гончара вскинуть кулаки. И заставив призраков искать другие жертвы. Три Палача жаждали крови, а потому отвернулись от недоступного автомобиля, направились к людям в черном. И Волков сделал шаг вперед.

«Сработает?»

«Если ты ничего не напутаешь. – Оружейник посмотрел на сосредоточенного Федора, улыбнулся. – Не веришь мне – твое дело. Но подставлять тебя я не стану, кто-то ведь должен позаботиться о Серафиме».

«Но это призраки, а не люди».

«А мне все равно кого убивать, Собиратель, все равно…»

Серебряный клинок должен быть горячим, очень горячим – обязательное условие. А потому в левой руке Очкарик держал пылающий факел – намотанную на палку тряпку, пропитанную бензином. А в правой – серебряный нож из дорогущего набора, единственное подходящее оружие, которое Волков сумел раздобыть по дороге на фабрику.

Но ведь клинок – всегда клинок.

А теперь самое сложное – бросок вперед. Заставить себя двигаться. Превозмочь накативший ужас, подавить дрожь, собрать в кулак волю.

И убивать.

Призрачная женщина оказалась на его пути первой. Развернулась, развела в стороны руки, намереваясь сдавить Федора в смертельных объятиях, и… И завыла, когда раскаленный клинок вошел ей под ребра. Именно туда, куда когда-то вонзил «финку» ее обдолбанный любовник.

«Вторая смерть должна копировать первую. Кинжал должен ударить туда же, подтвердить приговор. И тогда они уйдут навсегда. Ни вверх, ни вниз, просто растворятся. Перестанут быть…»

Вой умирающей твари придал Очкарику сил.

«Теперь не перепутать…»

«Вилле мелкий такой, недомерок…»

Серебро ударило в затылок призрака в то самое мгновение, когда нечто, бывшее некогда товарищем Валксисом, разрывало одного из бойцов.

«Извини, друг, не успел…»

Ноги подкосились. Дрожь, казалось, унятая, забытая в пылу сражения, заколотила вновь. А на шее сомкнулись едва различимые глазу, но такие сильные, такие холодные руки…

«Матроса отличить легко: здоровый, гад, как медведь».

Последний Палач атаковал Федора сзади, навалился, вытягивая из Волкова душу, потянулся к горячей крови.

«Я не справлюсь!»

Рубахин сзади, Рубахин крепок, Рубахин зол. А силы убегают, растворяются. Сил остается только на один удар. Даже не удар…

Теряющий сознание Очкарик слабо махнул клинком назад. Не надеясь ни на что. Махнул, чтобы не умирать просто так, без сопротивления.

Махнул.

И нож, разорвав прозрачные губы, проломив прозрачные зубы, врезался в глотку призрака. Именно туда, куда когда-то влетела пуля…

Эпилог

– Я рада, что ты наконец-то присоединился к искусникам, – мягко произнесла Бабушка Осень. – Ты обрел себя, Федя, себя настоящего.

– Но закрыл все другие дороги.

– Ты переживаешь?

Вопрос был задан очень мягко. Слова проникли в самую душу, и соврать в ответ не представлялось возможным.

– Пожалуй, нет, – признался Очкарик после небольшой паузы. – Мне нравится мое дело… Нет! Я люблю свое дело. И… и я горд, что достиг в нем вершины. И даже больше – оказался над вершиной. Я счастлив.

Он твердо верил в то, что говорил. Слабость, сомнения – все в прошлом. Он сам выбрал путь, сам шел но нему и добился того, чего хотел. И даже чуть больше.

– Не завидуешь Илье?

– Ни капельки, – серьезно ответил Волков. – Разве можно завидовать тому, к чему никогда не стремился? Петрович молодец. Я люблю его, я рад за него. Но завидовать? Увольте. У Петровича нет ничего, что бы могло вызвать мою зависть.

«Изделие №1» – потрясающий воображение «Руссо-Балт» модели К12/20, целиком и полностью выполненный из стекла, проехал около километра.

Петрович вывез Механикуса с фабрики, высадил, а затем вернулся обратно.

Свидетелей исторического события оказалось немного. Волков, Гончар, Проказа, два помощника Стрекалова, да несколько случайных прохожих, непонятно каким ветром занесенных на тихую улочку в столь поздний час. Все остальные были слишком заняты призраками. Да и считать Гончара с Проказой полноценными свидетелями не следовало: пришедшие в себя бойцы покрошили их из автоматов, сполна расплатившись за бойню у мельницы. А прохожие и вовсе мало что поняли.

Через несколько дней Стрекалов перевез «Изделие №1» в свое поместье, где для него был выстроен специальный павильон. И иногда катал на нем Ксюху и детей.

Шедевры – они для ценителей.

А публике было представлено «Изделие №2». «Руссо-Бант» модели К12/20, со стеклянным кузовом и стеклянной панелью управления, со стеклянным рулем и рычагами. Все остальное было сделано из обычных.материалов и в точности воспроизводило механизмы старинного автомобиля. «Изделие №2» вызывало удивление, оно попало на обложки журналов и первые полосы газет, удостоилось внимания политиков, дав повод порассуждать о возрождении российской промышленности, и на несколько лет вперед обеспечило заказами фабрику Стрекалоеа. Конкуренты негодовали и вынашивали планы постройки стеклянного самолета.

В дом Бабушки Осень Волкова привезли ее помощники, крепкие молчаливые ребята, приехавшие на Ленинский проспект в бронированном «Мерседесе». Она надеялась ошеломить Федора, но не получилось. Войдя в каминный зал и увидев царственную старушку в строгом дореволюционном платье, Очкарик не изменился в лице и даже из вежливости не выразил своего удивления. Присел в вольтеровское кресло и вежливо поздоровался:

– Добрый день, Мама Валя.

– Добрый день, Федя, – отозвалась Бабушка Осень, выдохнув к потолку дым. – Спасибо, что приехал.

Она держалась с Волковым так же, как и всегда, как он привык. Дружелюбно, однако с едва ощутимым превосходством больше пожившего и больше повидавшего человека. С легким превосходством, но с уважением и с теплотой. Она держалась, как держат себя хорошие родители даже тогда, когда у их детей появляются внуки.

Заботливая Мама Валя.

Вот только при нем она никогда раньше не курила.

Бабушка Осень.

– Я всегда чувствовал, что у Петровича хорошая наследственность.

– Увы, Федя, увы… Я бы очень хотела иметь такого сына, как Илья, но он мне неродной. Настоящая мать Ильи умерла при родах. Я вышла замуж за Петра, когда Илье было семь месяцев. – Бабушка Осень улыбнулась. – Еще одна тайна в твою копилку, Собиратель.

– Вы все равно ему родная.

Он не лгал и не старался польстить могущественной предводительнице московских искусников. Сказал, что думал. И под его словами могли бы подписаться многие. Петрович, Лева и Яша – точно. Мама Валя все поняла правильно.

– Мне приятно слышать это, Федя. Я очень старалась.

– Мы вас любим.

– Я знаю. – Она выдохнула ароматный дым. – Ты никогда не задашь этот вопрос, поэтому я отвечу сама: вы четверо стали такими отнюдь не потому, что я была рядом, а благодаря себе. Своей силе. Своему упорству. Своему трудолюбию. Каждый из вас дышит полной грудью. В каждом из вас горит огонь таланта.

Ухаживать Лева умел потрясающе. Переживая влюбленность, он осыпая избранницу знаками внимания. Водопадом комплиментов. Демонстрировал невероятную предупредительность. Но не перебарщивал. Купаясь в его любви, женщина видела рядом не послушную собачонку, готовую на все, дабы услужить, а настоящего мужчину, сердце которого принадлежит только ей.

Во всяком случае – сейчас.

– Ты его бросишь, – грустно улыбнулся Волков. – Он не создан для семейной жизни.

Отошедший к бару Лева помахал им рукой.

– Я знаю, – кивнула Испанка. – С ним нельзя жить, нельзя строить дом. Его можно только любить. Какое-то время быть рядом, а потом отойти в сторону. Но оставаться неподалеку. Видеть его иногда. Купаться в его внимании. – Она вздохнула, припомнив недавние события, и продолжила: – Его любовь защищает, делает нас еще сильнее, ограждает от зла.

– Стычка во дворе, – понял Очкарик.

– В меня тоже стреляли, – ровно ответила Тереза. – Стрелял профессионал, причем – с близкого расстояния. Но промахнулся. А все потому, что перед боем мне повезло встретить мужчину-мечту. Левина любовь защитила меня от пуль, отвела руку бойца.

– В этом его талант.

– Ты угадал, Собиратель.

– Ты использовала его?

– Нет, – покачала головой Испанка. – Его нельзя использовать, его можно только любить. И если бы мои чувства не были искренними, я бы лежала рядом с Травником и Невадой.

Она не лгала, Волков понял это не разумом – сердцем.

– Леве не суждено обрести семейное счастье, не найти ему покоя в тихой гавани, – продолжила Тереза. – Будет портить девок до самой смерти. А они будут к нему липнуть, вызывая у тебя, Собиратель, жгучую зависть.

– Вот еще!

– Лет через двадцать ты вспомнишь мои слова, – рассмеялась Испанка и крепко поцеловала вернувшегося за столик Корзинкина.

– Почему вы не помогли Яшке?

– Он шел своей дорогой, – холодно ответила Мама Валя.

– Он заблудился!

– И кем бы он стал, если бы ему помогло чудо? Если бы бандиты отстали от него по желанию таинственного спасителя, а не потому, что вы с Ильей рискнули ради него? Думаешь, он бы пришел к тебе с извинениями? Думаешь, ты бы увидел когда-нибудь прежнего Яшу?

Волков осекся. Нахмурился, в душе ругая себя за несдержанность, осторожно спросил:

– Я увижу?

– Ты в него не веришь?

– Хочу верить.

– Значит, увидишь. – Бабушка Осень вздохнула. – Ведь Яша снова пишет стихи.

– Да, – согласился Волков. – Пишет.

– И мне они снова очень нравятся…

Встреча с Гончаром не сильно отразилась на Рыжкове. Вторжение в свой разум Яша позабыл, сохранив в памяти только начало встречи, а потому так и не узнал, что именно благодаря ему Гончар вышел на Петровича и Волкова. Собственно, он и имени такого не узнал – Гончар. Федор убедил друга, что тот стал жертвой нападения заурядных бандитов, которые по глупости своей хотели надавить на него, на Очкарика, а сейчас уже раскаиваются за решеткой.

– Но сколько времени он потерял!

– Жизнь несправедлива.

– Это точно.

Ильгара Волков отпустил, вернул парню написанную им явку с повинной и посоветовал навсегда уехать из Москвы. Спасти его Федор не мог: ничего не умеющий пацан, без опыта, зато с могущественным недругом, оказался никому не нужен. Какой из него агент? Курам на смех. На следующий день Ильгара зарезали в метро, дав прессе повод пошуметь насчет роста националистических настроений, а заодно – о бездействии милиции, ведь убийцу Ильгара так и не нашли.

Жизнь несправедлива, но для многих это – редкостное везение. Лола и Назим успешно осваивали наследство Арифа. Они сумели подобрать ключи к сердцам его деловых партнеров, убедить, что смогут вести дела не хуже убиенного Гусейна, и сохранили контроль почти над всем состоянием.

Сардар готовился к суду.

– Понимание собственной исключительности – тяжелое испытание, пройти которое суждено далеко не всем. При этом «пройти» не означает «остаться прежним» – такого не бывает. Не может быть. Если ты отступишь, то навсегда запомнишь, что сломался, что не смог взять очень важный барьер. Если пойдешь дальше, то осознаешь, чего достиг, посмотришь на мир новыми глазами. Единственный выход не меняться – не подходить к черте, то есть ни к чему не стремиться. Лежать на диване, мечтая о великом.

– Вы не осуждаете Гончара.

– Ни в коем случае. Он молодец. Я поражена тем, что он до сих пор не сошел с ума, не сдался, продолжает возиться с искусниками, которые вскоре начинают относиться к нему безо всякого уважения, и пытается превратить их в грозную силу. Гончар упорен. Гончар не сдается. И, возможно, этим являет собой куда более значимый для искусников пример, чем все его рассказы о Душе Вселенной.

– И ему понадобилась Золотая Баба, чтобы в очередной раз попытаться возглавить искусников?

– Не совсем, – медленно ответила Бабушка Осень. – Ты ведь видел Богиню, Федя.

– Да.

– И?

Она ждала ответа, а он не мог подобрать слова.

Вспомнил, как Механикус указал на дверь, как вошел в небольшую комнату и… Красивой ли она была? Уродливой? Действительно золотой или просто сияющей? Одна она стояла в каморке или в окружении детей? Что может дать даже самое точное описание? Зачем оно? Ведь Федор видел Богиню! Стоял перед ней и вдыхал ее дыхание. Как передать словами то, что наполняет твою душу? Только развести руками и сказать: «Это надо почувствовать». И тот, кто способен чувствовать, тебя поймет. А остальные… А остальным никогда не оказаться рядом с Богиней.

– Мимо нее нельзя пройти, – хрипло произнес Волков. – Ее невозможно забыть.

– Можно пройти, можно забыть, – не согласилась Мама Валя. – Для этого надо быть глухим, а такие люди есть. Рядом с ней хочется быть. К ней хочется возвращаться. А некоторым, сильным, хочется ею обладать. Таково уж свойство Богини. Она притягивает. Вот Гончар не устоял.

– А Механикус? Почему он сдержал слово? Почему вернул Золотую Бабу шаманам?

– Он младше Гончара и еще не разучился чувствовать, – объяснила Бабушка Осень. – А может, и не разучится. В отличие от Гончара, Механикус не ждет благодарности, он наслаждается работой, а затем уходит, ищет новое.

Наверное, так оно и было.

Очкарик улыбнулся:

– Вы уважаете Гончара, но все же помешали ему.

– Почему ты так решил?

– Разве я ошибся?

– Нет, – покачала головой Бабушка Осень. – Не ошибся.

Старуха ждала, что Волков спросит: почему? А он задал другой вопрос:

– А мне вы помогали?

– Только одним, – неспешно ответила Мама Валя. Очкарик поднял брови, предлагая старухе продолжить, и она спокойно закончила: – Это я заказала Карпову монету «Второй Шанс».

– Вы знали, что она мне потребуется?

– Предполагала.