В первую неделю успенского поста великокняжеское войско выступило в поход. С Ярославом пошли к Новгороду владимирские дружины, пополненные боярскими отрядами, городское ополченье, суздальский полк князя Юрия.
На Волге к войску присоединились тверичи князя Святослава Ярославича и смоленская рать князя Глеба Ростиславича.
Глеб Смоленский решился на поход не ради Ярославовой выгоды. Он давно приглядывался с опаской к своему брату Федору, нашедшему приют в Ярославле. Князь-изгой Федор Ростиславич женился на княжне Марии, единственной наследнице покойного Василия Всеволодовича Ярославского, и вместе с вдовой княгиней Ксенией управлял княжеством. Федор не раз грозил брату: «Хоть через год, хоть через десять, а верну отчину свою город Смоленск!» Поэтому Глеб искал случая услужить великому князю, надеясь с его помощью смирить брата. Случай представился; Ярослав с благодарностью принял помощь войском…
Великий Новгород готовился к обороне. Тысячи горожан строили острог по обе стороны Волхова, свозили под защиту городских стен товары, хлеб и именье из сел и боярских усадеб. Каждый конец Великого Новгорода выставил по полку пешцев, полностью оборуженных для боя. Бояре-вотчинники и их слуги составили многочисленный конный полк. Крепкие сторожевые заставы выступили к Ракому и Бронницам.
Когда владимирские конные разъезды появились у Ильменя, все новгородцы, от мала до велика, вышли с оружием в руках к городищу, преградили путь великокняжескому войску. И такой грозной и многолюдной показалась Ярославу новгородская рать, что он не решился напасть первым.
Два дня стояли друг против друга противники. На третий день великий князь увел свое войско от Новгорода и, встав в Русе, прислал посольство.
«Князь Ярослав не желает кровопролития, – убеждали послы посадника Павшу Онаньича и бояр. – Что сделал вам Ярослав нелюбья, от всего отрекается и обещает впредь того не делать. И виноватых в мятеже князь искать не будет, о чем дает крепкое поручительство!»
Ответ новгородцев был коротким и дерзким: «Тебя, княже, не хотим!»
Теперь оставалось или воевать, или возвращаться с позором во Владимир. Разгневанный Ярослав приказал войску выступить к реке Шелони.
Сюда же, к броду возле села Голина, пришли новгородские полки. Давно не выставлял Великий Новгород такой многочисленной рати. На берег Шелони собрались воины со всех новгородских волостей, городов и пригородов: псковичи, ладожане, корела, ижора, вожане.
С северной, новгородской стороны к реке Шелони примыкали луга, покрытые пожелтевшей осенней травой. На этих лугах разбили свои воинские станы новгородские полки: на открытом месте, не таясь, уверенные в своей силе.
Когда из леса, стоявшего на другом берегу реки, появились передовые разъезды князя Ярослава, от шатров и шалашей, из-за возов, стоявших рядами на лугу, к Шелони побежало такое множество новгородских ратников, что дозорные в страхе остановились.
– Вся Новгородская земля здесь! – сообщили они великому князю.
Ярослав Ярославич сам поехал к броду.
На противоположном берегу Шелони, сколько мог окинуть взгляд, сплошными рядами стояло новгородское войско. Грозно поблескивало железо доспехов, качались над шлемами воинов длинные копья. Позади пешего строя застыла готовая к бою конница. А возле самой воды, в кустах ивняка, притаились густые цепи лучников.
Андрей Воротиславич встревоженно шепнул великому князю:
– Не осилить нам такой рати. На каждого владимирца – пять новгородцев, а то и боле…
– Но и отступать нельзя, – строго оборвал князь. – Лучше быть побежденным в бою, чем прослыть ушедшим от боя…
Конница князя Глеба Ростиславича Смоленского, развернув боевые знамена, ринулась к броду. От множества всадников вспенилась Шелонь. Казалось, нет силы, которая могла бы остановить этот бешеный порыв.
Но новгородские лучники натянули тетивы. Дождь стрел полился на атакующих всадников. Падали кони, подминая воинов. Вода окрасилась кровью.
Уцелевших смоленских всадников встретила в копья новгородская пешая рать, опрокинула и погнала обратно в воду.
Потом пытали счастья лихие владимирцы и упрямые суздальцы, отчаянные тверичи и снова смоляне, разъяренные первой неудачей.
Холодные воды Шелони равнодушно принимали павших воинов великого князя Ярослава Ярославича.
Новгородская рать непоколебимо стояла у брода.
Неделю продолжались яростные схватки. Наконец Ярослав, послушав воевод, отвел войско в лес. Только сторожевая застава владимирцев осталась на берегу Шелони.
Загоняя насмерть коней, из великокняжеского лагеря поскакали бояре с тайным порученьем. Путь их лежал в далекий Киев. Не добыв Новгорода мечом, Ярослав решил просить помощи у Кирилла, митрополита Киевского и всея Руси.
«На коленях молите Кирилла, чтобы помог вразумить непокорных! – наказывал великий князь послам. – Что угодно обещайте, чем угодно клянитесь, лишь бы помог! И торопитесь, торопитесь!»
Послы великого князя Ярослава Ярославича торопились. Они сделали почти невозможное: преодолев полторы тысячи верст пути, дремучие леса и болота, бесчисленные реки, литовские засады и бродячие загоны ордынцев, через три недели привезли грамоту митрополита Кирилла…
В тяжком молчанье выслушали грамоту митрополита Кирилла новгородские власти: владыка Далмат, посадник Павша Онаньич и вечевые бояре.
«Мне поручил бог Русскую землю, а вам слушать бога и меня, митрополита! – требовал Кирилл. – Вы крови не проливайте, миритесь. А князь Ярослав всего лишается, что не по правде взял у Нова-города. Я, митрополит Киевский и всея Руси, за него поручаюсь. Если будете крест целовать, что кончаете усобную распрю, то отпускаю грехи ваши и молюсь за вас перед богом. А если упорствовать будете и требуемого не сотворите, то положу на вас тягость и не благословенье свое. Аминь!»
– Аминь! – покорно повторил владыка Далмат, осеняя себя крестом.
– Аминь! – повторил посадник Павша Онаньич и добавил, безнадежно махнув рукой: – Над Господином Великим Новгородом только бог властен… Ныне смиряется Новгород перед богом и митрополитом…
Мир подписали по всей воле новгородской. Ярослав Ярославич лишился черной и печерской дани. Княжьи люди были отставлены от суда. Не наказанными остались мятежники, которым Ярослав грозил раньше опалой и казнями. За реку Шелонь новгородцы пропустили великого князя с одной владимирской дружиной. Остальные полки вернулись в Низовскую землю.
Великий князь недолго пробыл в негостеприимном Новгороде. По первому снегу он уехал во Владимир, оставив на городище наместника Андрея Воротиславича. Отъехал будто бы по своей воле, а на самом деле от бессилия, от невозможности властвовать в Новгороде как хотел.
Уехал озлобленный и растерянный, не понявший, что этим отъездом показал всем свое пораженье, свою неспособность крепко держать в руках великокняжескую власть.
И кто знает, не тогда ли начали говорить люди, что на Руси есть Ярослав Ярославич с великокняжеским ярлыком, но нет великого князя?..
ГЛАВА 10. ОРДЫНСКИЕ ХИТРОСПЛЕТЕНЬЯ
=1=
Лето шесть тысяч семьсот семьдесят девятое [1271 год. По древнерусскому календарю новый год начинался весной, 1 марта.] начиналось событиями малозначительными.
В своей заболотной вотчине преставился князь Василий, старший Александрович. Как жил незаметно князь-затворник, так и умер незаметно: в тишине и одиночестве. Смерть его отметили разве что только всезнающие монахи-летописцы.
Той же весной, в среду, на пятой неделе поста, было знамение в небе. Померкло солнце, и стало сумрачно, как поздним вечером, и ужаснулись люди. Но не допустил бог гибели христианского мира. Снова наполнилось светом солнце. В церквах отслужили благодарственные молебны за избавленье от беды.
На псковском рубеже начали было пакостить немцы, взяли несколько сел с людьми и именьем. Но приходили они на этот раз в малом числе. Князь Довмонт на пяти насадах, [Насад – большая боевая ладья с высоко поднятыми носом и кормой, имевшая палубу.] с дружинниками и шестью десятками псковских охочих мужей, догнал немцев на речке Мироповне, отбил пленных и добычу. Конные рыцари спаслись бегством, а пешие кнехты, побросав копья, спрятались в камышовых зарослях. Воины Довмонта подожгли сухой камыш. Многие кнехты погибли в огне, а остальных псковичи побили стрелами на песчаной косе.
В иных же местах было в то лето тихо: ни усобных войн, ни разбоев на торговых путях. Замерла Русь, как лес перед грозой. Повисли над ней тучи неразрешенной вражды. Чем-то закончится противостояние великого князя Ярослава Ярославича и Господина Великого Новгорода?
Пробирались по лесам тайные гонцы: из Костромы в Переяславль, из Переяславля в Городец, из Городца в далекое северное Белоозеро. Ободрившиеся недоброжелатели князя Ярослава сговаривались между собой, что-то замышляя. Но об этом великому князю знать было не дано.
Ярослав Ярославич безвылазно сидел за стенами владимирского Детинца, за крепкими караулами. Людям не показывался, послов не принимал. По Руси поползли слухи, которым многие верили: Ярослав-де нездоров, властвовать больше не в силах, позвал сына Святослава из Твери, чтобы передать великое княженье…
Владимирские сторожевые заставы перекрыли речные пути, встали на Клязьме, Нерли, Колокше, Пекше, Поре, Судогде. Встали они большими ратями, как на войне, но границ княжества не переступали. Стольный Владимир так же отгородился этими заставами от Руси, как сам Ярослав отгородился стенами Детинца от великокняжеских дел.
Но земля не может жить без великого князя. Кто-то должен собирать ордынские дани, кто-то должен отвозить их в Орду, чтобы уберечь от разорительных татарских вторжений. Хан Менгу-Тимур долго ждать не будет. Недаром великий баскак Амраган уже дважды ездил в Детинец к князю Ярославу. О чем они говорили, понятно любому: баскак грозил ханским гневом и требовал дани, а Ярослав жаловался на удельных князей, задержавших уроки [Уроки – часть ордынской дани, которую вносили в общерусский «выход» отдельные княжества и города.] со своих городов. Но Орде нужны не жалобы, а серебряные гривны. Если не может великий князь Ярослав собрать серебро, то зачем он ордынскому хану? Самое время перекупить у Менгу-Тимура ярлык на великое княженье…
В начале лета Василий Ярославич Костромской, Дмитрий Александрович Переяславский и Глеб Василькович Белозерский, сговорившись, поехали в Орду судиться о великом княженье. Под надежной охраной вслед за князьями потянулись обозы с серебряной и меховой казной – подарки хану и мурзам.
Почуяв беду, стронулся наконец с места и Ярослав Ярославич.
Великокняжеский караван из трех десятков насадов и больших ладей поплыл вниз по Клязьме, к Нижнему Новгороду. Оттуда прямой Волжский путь вел к Сараю, столице Золотой Орды.
Днем и ночью, сменяя друг друга, налегали на тяжелые весла владимирские дружинники. Ярослав торопился предстать перед ханом раньше, чем его соперники.
Остался за кормой Нижний Новгород, последняя русская крепость на южном рубеже. Дальше была чужая земля. Медленно проплывали мимо пустынные волжские берега. Люди здесь не селились из-за опасности ордынских набегов. Изредка на песчаные отмели выезжали кучки всадников в татарских войлочных колпаках, грозили каравану копьями. Ярослав Ярославич приказывал кормчему держаться подальше от берега. От разбойных людей, которых много бродило по степи, не защитит даже ханский знак – пайцза…
Серебряную дощечку-пайцзу Ярославу вручил перед отъездом великий баскак Амраган. У темников пайцзы были золотые, с тигриной головой. У тысячников пайцзы тоже золотые, но уже без изображенья царственного зверя. А просто серебряные малые пайцзы, подобные той, какую дал Ярославу баскак, имели сотники ордынского войска. Но и на этой пайцзе были выбиты грозные слова ханского приказа: «Силою вечного неба. Покровительством великого могущества. Если кто не будет относиться с благоговеньем к указу Менгу-Тимура, тот подвергнется ущербу и умрет. Пусть посол получит все необходимое: безопасность, пищу, коней и провожатых!»
Были еще пайцзы бронзовые, чугунные и даже деревянные, но они для самых малых ханских людей или для купцов.
Против устья Суры, что впадает в Волгу на границе Булгарской земли, навстречу великокняжескому каравану выехали на лодках татарские караульные. Дружинники Ярослава осушили весла. Суда остановились, лениво покачиваясь на речной волне. К насаду Ярослава подплыло несколько татарских лодок.
Легко перемахнув через борт, на палубу вскочил молодой мурза в полосатом шелковом халате, с саблей у пояса. За ним густо полезли, оттесняя к корме дружинников, воины в войлочных колпаках, с саблями и короткими копьями в руках.
Звон оружия, топот, угрожающие гортанные выкрики оглушили великого князя. Дрожащей рукой Ярослав достал из-за пазухи серебряную пайцзу и высоко поднял над головой.
Сразу стало тихо. Татарские воины остановились, сорвали с голов войлочные колпаки. Мурза, низко кланяясь, приблизился к Ярославу, осторожно взял пайцзу, прочитал надпись. Потом, разочарованно вздохнув, вернул серебряную дощечку великому князю:
– Велик хан Менгу-Тимур! Да будет легка дорога спешащим припасть к источнику мудрости…
Дальше плыли с татарскими провожатыми.
На великокняжеском насаде провожатым остался старый татарин, десятник из караула. Звали его Кутук. Несмотря на жару, десятник кутался в шубу с рыжим лисьим воротником. На шубе были пришиты лоскутки разноцветной ткани, медные и серебряные пуговицы, узорные бронзовые пластинки.
Саблю в поцарапанных кожаных ножнах, круглый щит и колчан десятник положил на корме, за ларем с корабельной снастью. Рядом пристроил два кожаных мешка и одеяло, сшитое из бараньих шкур. Здесь Кутук и спал, вылезая из своего угла к обеду да вечером – поужинать с дружинниками.
Ел десятник все, что предлагали – похлебку, разные каши, солонину, хлеб, вяленую рыбу, – и так обильно, что люди удивлялись. «Куда только влезает в него, нехристя, столько добра? С виду мал и тощ, а вот поди же ты…»
Насытившись и обтерев губы засаленным рукавом, десятник бродил по палубе, гордо тыкал себя пальцем в грудь:
– Кутук – хороший люди! Кутук сильный!
Показывал пайцзу, висевшую на шнурке на шее, повторял:
– Кутук сильный!
Пайцза у десятника была бронзовая, с короткой полустершейся надписью. Наверно, поэтому он держался в стороне от великокняжеского шатра, который находился под незримой защитой серебряной пайцзы. Но если на палубе появлялся тысячник Андрей Воротиславич или кто-нибудь из посольских бояр, Кутук ходил следом, надоедливо дергал за рукав:
– Дай подарки! Дай!
Попрошайничество десятника никого не удивляло: знали, что подарки в Орде требовали все.
Великие дары вымогали у князей и их послов сами ханы, их жены и родственники, мурзы, темники, тысячники, сотники. Сколько ни раздавали им казны, все оказывалось мало. В прошлые приезды из Орды бояре жаловались великому князю, что от малых даров мурзы отказывались и попрекали: «Вы приходите от великого человека, а даете так мало?» Даже рабы – ничтожество, прах земной! – и те просили подарки с великой надоедливостью, обещая при случае замолвить доброе слово своему господину. С чего же было сердиться на бедного десятника Кутука? Ведь Кутук был рад малому, кто что даст: старой рубахе, ножичку, медному колечку, иголке, пуговице от кафтана, бляшке с конской сбруи.
Пуговицы и бляшки Кутук тотчас пришивал на шубу костяной иглой и, выпятив грудь, гордо расхаживал по палубе.
Было в этом татарском десятнике что-то жалкое и одновременно страшное. Десятки и сотни тысяч таких вот кутуков составляли ордынскую силу: слепую, жестокую, нерассуждающую, готовую по первому слову ханов и мурз собираться в бесчисленные тумены, мчаться куда угодно, убивать, жечь, грабить, втаптывать в землю копытами коней целые народы, угонять в степи печальные вереницы пленников. Любой из дружинников Ярослава мог искромсать в поединке невзрачного, низкорослого Кутука. Но сотня таких, как он, сокрушила бы и богатыря…
Так велся счет в те черные для Руси годы: на одного русского воина – десятки ордынских всадников, на русскую тысячу – сокрушающие все своей многолюдностью конные тумены. Потому-то и ездили русские князья в Орду, потому-то и отвозили богатые подарки, оторванные не от избытка, а от бедности, от нищего народа, согнувшегося под ордынскими данями и боярскими поборами. Отгородиться от татар мечом еще не пришло время…
Николаев Андрей
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Свержин Владимир
Орлов Алекс
Андреев Николай