- Ну там, понимаешь, американцы воюют с сербами, а наши добровольцы-пилоты
помогают братьям-славянам вынести агрессора.
- Ага, - кивнул Стуколин, который с реальной политической обстановкой был
знаком. - Действительно фантастика. Амы никогда не полезут в Сербию - они
что, идиоты?
- Литература, - Лукашевич с улыбкой подмигнул. Стуколин завозился и спрятал
книгу под подушку.
- Вечерком почитаю,- пообещал он друзьям. - А пока рассказали бы что-нибудь
интересное, а? Вот ты, Костя, какую-нибудь из своих историй рассказал бы.
У Громова всегда имелось в запасе несколько интересных историй, которые он
приберегал до особого случая. Часть из этих историй случилась с ним самим,
когда он в составе "Русских витязей" объехал пол-Европы. Другие истории он
или где-то услышал, или, что тоже вероятно, сам сочинил. Проверять
достоверность его рассказов никто из друзей и не думал: как говорится, не
любо - не слушай, а врать не мешай.
Громов задумался, потом в глазах его зажглись озорные искорки, и он
спросил:
- О своем деде я вам уже рассказывал? О его геройском "Запорожце"?
- Нет, - друзья оживились. - Давай излагай. Майор помолчал, собираясь с
мыслями, и принялся излагать.
История о геройском "Запорожце", рассказанная майором Громовым в палате ' 7
военного госпиталя города Мурманска
...Дед у меня был когда-то совершенно бесстрашный малый. Во время войны
служил он под Ленинградом, в 191-м истребительном авиационном полку. Летал
он с тридцать седьмого года, начав в аэроклубе, но о карьере военного
летчика не помышлял, поскольку собирался пойти по стопам своего отца, то
есть моего прадеда, профессора Политехнического института и известного
аэродинамика. Дед сдавал экзамены за первый курс, когда началась война.
Двадцать второго июня утром он был уже у дверей военкомата, требуя, чтобы
его отправили на фронт. Но таких желающих в первые дни было очень много, и
студента-комсомольца Громова, учитывая его успехи в аэроклубе и не забывая
о высоком положении его отца, отправили не на передовую, а в тыл, в летную
школу. Там его наскоро обучили тактике воздушного боя, присвоили звание
лейтенанта, и в конце концов мой дед оказался там, куда стремился попасть с
лета сорок первого года.
Наступила первая военная зима. Гитлеровцы окопались вокруг Ленинграда, и
бои за превосходство в воздухе шли над всей территорией города и области.
Летчикам 191-го истребительного авиационного полка приходилось воевать с
лучшими асами Третьего рейха - пилотами элитной истребительной эскадры JG54
"Grunherz" ("Зеленое сердце"). Эта эскадра прославилась тем, что закончила
войну, имея самый низкий уровень потерь в личном составе. Однако потери
все-таки были. В бою над замерзшей Ладогой юный лейтенант Громов сбил
"мессер" командира 1-й группы эскадры хауптмана[52] Феликса Штайнера.
Получилось это, скорее, случайно. Перед встречей с моим дедом хауптман имел
на своем счету пятнадцать побед и, конечно, не позволил бы просто так
завалить себя лейтенанту, у которого "молоко на губах не обсохло". Тем
более что лейтенант этот летал на тихоходном и неповоротливом
"харрикейне[53]".
Вечерело, и "мессершмитт" Штайнера шел низко, над лесом. Хауптман
высматривал наземные цели и совершенно не заметил появившийся со стороны
заходящего солнца истребитель лейтенанта Громова. Зато уж мой дед медлить
не стал и с ходу расстрелял "мессер" из 22-миллиметровой пушки.
Хауптман выпрыгнул из горящей машины, упал на заснеженное колхозное поле,
после чего сдался в плен. На допросе в штабе Ленинградского Военного округа
Штайнер вел себя странно, говорил о какой-то особой значимости пилота, его
сбившего, о знаках судьбы, о "колесе мира" и каком-то "небесном резце".
Генерал Новиков, допрашивавший хауптмана, провел очень веселый день. Под
конец беседы Феликс Штайнер попросил передать летчику, сбившему его, свое
личное оружие - пистолет Вальтера, модель "Армее". Между прочим, очень
редкое оружие. За всю историю существования пистолета Вальтера было
выпущено всего двести штук этой модели. Генерал подивился необычной просьбе
хауптмана, но углядел в этом хорошую тему для "фронтовой" прессы, и на
следующий день в присутствии специально приглашенных газетчиков из "Красной
Звезды" Штайнер передал моему деду свой "вальтер" и пожал руку. При этом он
заявил, что будет рад их будущей встрече, которая обязательно состоится
после войны[54]. Газетчики, одетые в красноармейскую форму, лихорадочно
строчили в блокнотах; фотограф возился со вспышкой, чтобы запечатлеть
исторический момент, а Штайнер вдруг наклонился к моему деду и тихо-тихо
произнес всего два слова:
- Neun zwei[55],- сказал он.
Во второй раз мой дед и хауптман Феликс Штайнер встретились в сорок седьмом
году в степях Средней Азии. И, что удивительно, именно "вальтер" Штайнера
стал причиной этой новой встречи.
В последние годы войны и по ее окончании начались массовые посадки тех, кто
побывал в плену, был не по своей воле угнан в Германию или, наоборот,
сознательно помогал нацистам. С последними всђ ясно, но и многих других
Отец всех детей, лучший друг физкультурников, сталеваров и авиаторов по
правилам своей извращенной логики полагал "предателями", и сотни тысяч их
вновь оказались за колючей проволокой. Мой дед в плену не был, хотя один
раз ему и пришлось покинуть подбитый истребитель над территорией
противника, после чего он трое суток пробирался к своим. Но этот факт
биографии он от оперативных работников "Смерша" благополучно скрыл, а
потому причин арестовывать его вроде бы не было. Однако где-то кто-то
сказал: "Надо!" и где-то кто-то ответил: "Есть!" А уж причину придумать -
плевое дело. Это что, именное оружие? Нет. Кто вам его выдал? Может быть,
маршал Советского Союза? Нет? Пилот Люфтваффе? Нацистский преступник? Вы
принимаете подарки от нацистского преступника? Очень интересно... А ну
говори, тварь, за сколько рейхсмарок продал Родину?!
В Средней Азии мой дед и Феликс Штайнер прокладывали каналы для орошения
хлопковых полей. Работали они практически бок о бок, только русские
заключенные в основном копали, а немцы, как народ аккуратный,
дисциплинированный и способный к точной механике, были допущены к
строительству и наладке вспомогательных сооружений. Впрочем, общаться друг
с другом русским и немцам строго запрещалось, и даже бараки их были
разнесены и отделены глинобитной стеной с натянутой поверху "колючкой". Так
что до поры до времени мой дед и не знал, что живет и работает рядом с
человеком, самолет которого сбил когда-то над зимней Ладогой.
Но вот однажды в бригаде военнопленных освободилась вакансия механика. Тот,
кто ее занимал, попил тухлой водички и тихонько, бедолага, окочурился.
Администрация исправительно-трудового учреждения с ног сбилась, отыскивая
ему замену. Подняли личные дела, и оказалось, что среди белорусских
крестьян и "социально-близких" уркаганов с образованием в три класса
затесался сын ленинградского профессора, бывший студент первого курса
Политехнического института и бывший летчик, отвоевавший пять лет. Кончилось
тем, что моего деда вызвал на собеседование кум - так в системе ИТУ
называют представителей администрации.
- В технике чего-нибудь понимаешь? - спросил кум.
- Понимаю, - отвечал мой дед.
- Понимает он! - фыркнул кум. - Ты толком говори, насос починить сумеешь?
- Сумею.
- По-немецки кумекаешь?
- Кумекаю.
- Будешь с "фрицами" работать.
Так мой дед попал в бригаду военнопленных. Феликса Штайнера он не узнал.
Тот сильно изменился за эти годы. Похудел, оброс, загорел до черноты, носил
обычную рабочую фуфайку И стоптанные кирзовые сапоги. Зато бывший хауптман
сразу узнал бывшего противника. Однажды, когда мой дед возился в
мастерской, перебирая очередной насос, Штайнер подошел к нему и сказал:
- Neun funf[56].
Сначала мой дед хотел дать ему в зубы. В конце концов, этот недорезанный,
недоповешенный и недорасстрелянный фашист поломал ему всю жизнь. Но потом
Земляной Андрей
Корнев Павел
Шилова Юлия
Шидловский Дмитрий
Афанасьев Роман