заявление. Мы его рассмотрим... Они вас били?
напряжем. А они на вас отыграются. Вам это нужно?
Валерий Васильевич. Это не в пределах моей компетенции.
Валентиновны... Валерий Васильевич, - проникновенно, как ксендз во время
исповеди, произнес оперативник - видимо, этому искусству он обучался у
майора Кучера. - Поверьте, если вы виноваты, рано или поздно это всплывет.
Так что...
больше походили на неискренние...
женщина-следователь - въедливая, источающая ядовитую стервозность. Говорила
она с ним куда более сурово, чем оперативник.
боялся, что его потащат к майору Кучеру, но тот пока не нарисовывался.
Впрочем, Валдаев был уверен, что майор опять вынырнет в самый неподходящий
момент, как черт из табакерки.
неуютной действительности в искусственный мир слов, в белое безмолвие
бумажных листов, расчерченное черными строками. Это был его мир. Он творил
его по своему усмотрению. Он мог перетасовывать факты, жонглировать словами
и событиями. Он был здесь хозяин, тогда как в реальной жизни он был лишь
сорванным осенним листом, который гонит над землей ураганный ветер.
Потом вернулся к тому, к чему не возвращался уже года три. В свое время в
альманахе новой прозы "Знак препинания" он напечатал пару авангардистских
рассказов. Валдаев никогда не увлекался прозой. Его вгоняло в тоску
осознание того, что нужно на сотнях или десятках страниц передвигать
вымышленных тобой героев. Он еще в юношестве пробовал силы в реалистических
рассказах, и получалось, что со своими героями он не находит общего языка,
поэтому они выходят вялыми, анемичными и по жизни бесполезными. Совсем
другое дело - авангардная проза. Мысль течет плавно и не зависит ни от чего
- ни от логики, ни от героев. Ты выплескиваешь накопившиеся чувства, страхи,
тревогу в словах, ты отстраняешь их от себя, изучаешь, будто ученый
энтомолог загадочных насекомых. И все эти сковывающие тебя чувства будто
перестают быть твоими, они утрачивают над тобой власть. Авангардная проза -
это еще невозделанная нива новейших психиатрических методик.
доброжелательно. Валдаева даже пригласили на фуршет, посвященный годовалому
юбилею журнала. Там собралась самая разномастная публика. Прокуренная, с
бегающими глазами и напористыми манерами продавщицы сельского пивного ларька
поэтесса оттащила его в сторону и заявила, что внимательно прочитала его
рассказы. "Это, конечно, не "Фауст" Г"те, но внимания заслуживает". И после
этого затеяла с ним какой-то совершенно шизушный литературоведческий спор.
Валдаев с трудом Понимал, о чем идет речь, и только старательно надувал Щеки
и многозначительно поддакивал. В тот же вечер еще одна поэтесса -
восторженная восемнадцатилетняя некрасивая дурочка - объяснилась ему, что,
прочитав его рассказы, убедилась - Валдаев вполне может быть ее идеалом, и
сам "идеал" в этот момент готов был провалиться сквозь землю. В процессе
вечера она пару раз невзначай прижималась к нему телом, и он, ощущая ее
прикрытую тонким свитером полную грудь, краснел. И сумел-таки отвязаться от
нее. Это все проклятая стеснительность, поскольку кто-то другой не упустил
бы случая. Но девчонка, как и все поэтессы, была немного не в себе, а такие
особи всегда пугали его.
- Но глупо...
хотелось казаться самому себе здравомыслящим, лишенным завиральных идей
журналистом-прагматиком. Ему вовсе не хотелось ощущать себя частью той
тусовки, где половина присутствующих созрела для смирительных рубашек. Он
боялся снова садиться за стол и выплескивать на бумагу свои чувства и мысли,
ибо боялся, что на определенном этапе не ты будешь владеть бумагой, а она
овладеет тобой и все вываленное на нее вернется к тебе и ударит по сознанию.
Такая проза - путь в дурдом.
он вдруг ощутил потребность усесться за новый авангардный рассказ. Ему
хотелось переложить на бумагу часть пригибающей его к земле тяжести.
Хотелось крепче ухватиться за реальность. Остановить сползание в зыбучий
песок неопределенности и просто шизухи. Клин клином вышибают.
будто само собой возникло из той великой пустоты, где живут слова и идеи, -
"Чугунный человек"... Жалко, что журнал "Знак препинания" давно загнулся. Но
Валдаев писал не для того, чтобы опубликоваться, а потому, что не мог не
писать.
двух ночи расписывал свое странное произведение. На следующий день родился
еще один коротенький рассказ - "Иерихон". В нем была попытка отразить
ощущения жителя Иерихона в последние минуты жизни этого города. В те минуты,
когда затрубили трубы осаждающих, и от неземных звуков уже готовы были
обрушиться мощные, доселе неприступные городские стены. Когда привычный мир
распадался от неземного трубного гласа. И когда несчастным жителям казалось,
что пришел конец света. Но это был лишь конец Иерихона. Одного из тысяч и
тысяч городов, стертых с лица земли...
каждой строчки. Валдаев перечитал их, и ему стало совсем худо. Рука
потянулась к клавише стирания файла, но он вовремя одумался и включил
принтер на распечатку.
одиннадцати - отчаянно и долго. Валдаеву не хотелось с ним связываться. Но
пришлось. Он взял трубку и услышал отдаленный незнакомый женский голос:
кое-какие новости.
обещали новости об Элле. Вдруг все разрешится?
нормально. Но когда темнеет - становится жутковато, как на ночном кладбище.
какие бывают ситуации. Смущал голос звонившей. В нем была какая-то фальшь...
Да нет, показалось. Когда нервы так истрепаны, недалеко и до мании
преследования.
тянулись железными уродливыми коробками. Сейчас там было пусто. И Валдаев
подумал - это ж надо быть таким идиотом, чтоб потащиться сюда. Тюкнут его
чем-нибудь тяжелым по башке, оттащат на небольшую свалку в сотне метров
отсюда - и до свидания.
появилась худая женская фигура.
присмотрелся и смог различить в свете тусклой желтой лампочки на одном из
гаражей, что таинственная незнакомка - это та самая рыжая ведьма, что
донимала его.
голос - поэтому голос и показался ему странным.
психопатки можно ожидать чего угодно. Он не забыл, с каким выражением на
лице она целилась в него из газового пистолета.
повернулась на асфальте и начала сокращаться. Какая-то машина заруливала к
гаражу.
Шилова Юлия
Корнев Павел
Березин Федор
Прозоров Александр
Земляной Андрей
Сертаков Виталий