Чтение 36–й страницы книги ~Секретные поручения~

ручку с десятком оставшихся волосков Денис бросил в корзину для мусора, куда
за предыдущие годы отправились добрых полторы сотни импровизированных
тренажеров.

Он постоял пять минут под теплым душем, растерся мочалкой с мылом, вымыл
голову и, набрав в таз горячей воды, бросил туда небольшое полотняное
полотенце. Денис не любил электробритвы и станки со сменными кассетами. Хотя
понимал, что, возможно, придется полюбить - когда начнутся дежурства и
ночные вызовы, когда горячая вода и полотенце не всегда будут под рукой. Но
это будет потом. Пока что он может неспешно раскрутить обычный станок для
безопасных лезвий, вложить туда серебристый "Жиллет" с прорезью как на
амбарном замке, распарить полотенцем щеки и спокойно побриться, слушая
упругий шорох срезаемой щетины.

...Пришла тетя Лиза, мамина сестра - одна из немногих родственников, с
кем у мамы сохранились хорошие отношения.

- Ну? - всплеснув руками, спросила она Дениса, словно он там, в ванне,
проводил опыты по расщеплению атомного ядра. - Ну как?

- Прекрасно, - в тон ей ответил Денис. - Лучше всех.

- Молчал бы, - сказала мама.

- Ребенок доволен, - сказала тетя Лиза. - Смотри, как он сияет. Чего ты
еще хочешь, Настя?

Настей зовут маму. Она на два года младше тети Лизы и старается с ней не
спорить.

- В конце концов прокуратура - это то место, где не бывает сокращения
штатов и регулярно платят зарплату. Верно, Денис?.. У моей подруги Шурки был
знакомый, следователь - одет всегда с иголочки, ездил на своих "Жигулях", у
него очень красивый почерк. Подруга говорила: у всех следователей очень
красивый почерк, просто бесподобный, из-за одного этого в них можно
влюбиться.

Тетя Лиза подмигнула Денису. Мать молча резала хлеб. Слишком скользкая
тема.

- Но ведь ты в самом деле доволен, Денис? - не отступала тетя Лиза.

- Конечно, - ответил Денис, направляясь в свою комнату. - Еще как.

На самом деле он был доволен так же, как парашютист, впервые подходящий к
открытому грохочущему люку.

Джоди терлась у софы и бросала косые взгляды на блюдо со шпигованной
телятиной. Тетя Лиза помогала сервировать стол, мама рассказывала, что к ней
опять клеился какой-то из отдела сбыта, а министерство ввело новую форму
годовой отчетности, где сам черт ногу сломает.

- Взгляни на сына, Настя, - проворковала тетя Лиза, тронув маму за рукав.
- Вылитый Шуркин знакомый... По важнейшим делам.

Денис стоял в дверях гостиной в свежей белой рубашке, с бутылкой рислинга
и штопором в руке.

- Я еще не вылитый, - сказал он. - Чтобы вылить, в меня сначала нужно
что-нибудь влить. За успех. Правда, мам?

Мама ничего не сказала.

Глава вторая

СЛЕДСТВЕННАЯ РАБОТА

Тиходонск,

22 августа 1995 г.

В семь часов пролился короткий дождь, и вечер пришел в город теплый и
свежий, как женщина после душа; вечер, каких в году наберется не больше
десятка. Татьяна Дымкова в получасовой программе "Сегодня" говорила о двух
крупных авиакатастрофах во Флориде и на Тайване, унесших жизнь девяноста с
лишним человек, о мощном взрыве в доках Хайфы, где шестеро израильских
рабочих оказались буквально разорваны в клочья, о тайфуне "Сайто", который
мнет и крошит рыболовные суда в Японском море, - а за эти полчаса в
квартирах Тиходонска было зачато не меньше полутора тысяч детей, которым
суждено родиться следующей весной; и скорее всего эти полторы тысячи будут
красивее и здоровее своих сверстников... Хотя вряд ли счастливее.

Горейчук тоже был не прочь забраться сейчас под тонкую льняную простыню и
обнаружить там пару спелых ягодиц и грудей, и симпатичную мордашку в
придачу, которая подмигнула бы ему озорным зеленым глазом. Из этого теплого,
пахнущего каштаном воздуха вполне может материализоваться нечто такое... с
безотказным моторчиком между ног - разве нет?.. Горейчук с трудом поднялся с
кресла, прошел, держась за стену, несколько шагов и ощупал руками
продавленный диван. Нет, никого. Странно.

Татьяна Дымкова, как-то виновато улыбнувшись, сказала ему на прощание:
"Вот таким непростым был день 22 августа. Всего вам доброго - и до завтра".

- Пока, Тань, - промычал Горейчук. - Далеко не уходи.

Для него этот день и этот вечер были последними в жизни - хотя Горейчук
об этом и не догадывался. В 15.40 он загнал гардеробщику в поликлинике
последние три тома из жениной "Всемирной библиотеки", в 16.02 откупорил
последнюю в своей жизни поллитру "Русской", в 16.45 сдал пустую бутылку в
стеклотарнике и, насобирав еще мелочи по карманам, выпил в ларьке у
остановки последнюю свою кружку "Жигулевского" пива.

Теперь он устал. Здорово устал.

Пошла реклама. "Дирол": с утра и до вечера, мать вашу. Телек был старый,
без дистанционного управления, а подниматься, чтобы переключить программу
вручную, - нет, это было слишком. Он и так потратил много сил, чтобы
добраться до дивана. Рвотный рефлекс у Горейчука давно сломался, водка в его
желудке безобразничала, разжижала и без того худую кровь и мозги. Горейчук
расстегнул брюки, попробовал стянуть их с себя. Брюки не стягивались -
задница мешала.

- Тань, - позвал Горейчук, - ты еще не ушла?.. Лажа какая. Никак жопу не
подниму, подсоби-ка - не в обиду, а? Танюш?..

Таня Дымкова долго не могла материализоваться из телевизора. Даже в таком
густом каштановом воздухе. Горейчук слышал, как из ящика доносятся стоны и
пыхтение, Танюша старалась изо всех сил - молодец баба, - но что-то ей
мешало; наверное, эти крики, раздававшиеся со двора.

Двор у Горейчука спланирован в виде раструба колодца, это специально,
чтобы если какая кошка помочится в траву, в каждой квартире было слышно. А
тут орали десять здоровых глоток:

- Га-зар!! Га-зар!!

Наверное, день рождения. Если бы даже этот Газар пролетал в самолете над
Тиходонском, он все равно бы услышал.

Потом кто-то забрался на козырек над входом в подъезд, стал бренчать на
гитаре и выть. И все подхватили: "А если я засну, шманать меня не
нада-а-а!.."

- Заткнитесь, падлы! - крикнул Горейчук.

Голос получился слабый. Потому что Горейчук устал. Он даже брюки не мог
стянуть с себя. А Татьяна Дымкова, диктор НТВ, роскошная женщина,
нестарая-немолодая, сок с мякотью, в таком легком желто-коричневом платье,
которое она наверняка снимает через голову, она боялась материализвов...
матриализ... материализо-вы-вать-ся среди такого гама. И Горейчук лежал в
своих брюках и чуть не плакал.

- Плюнь ты на них, Тань, - просил он. - Здесь все время кто-то орет. Это
еще хорошо, что у меня третий этаж, а на пятом хуже, там звук несколько раз
отражается, там вообще - труба. Все здесь через жопу сделано, Танюш, говорю
тебе. Как нарочно, чтобы все друг друга слышали и ненавидеть начинали.
Скорпионы в стеклянной банке. Когда жена и дочка еще со мной жили, бывало,
ругаются на меня: срань ты, кричат, припиздок, и друзья у тебя срань и
припиздки! - а друзья-то мои стоят у пивняка, это на остановке, и слушают,
смеются... Да я сам ведь тоже ору, Тань. Да. Когда буйный становлюсь. А
бывает, просто так, не знаю от чего... А ведь я в институте учился...

Во дворе стали взрывать петарды. А в телевизоре продолжали стонать.
Горейчук приоткрыл глаза. Там прыгал кролик в галстуке-бабочке, шли цветные
титры, и лежала баба - голову запрокинула, губы покусывает, под мышками у
нее голо, сама себе соски крутит.

- Не дразнись, Тань, - пробормотал Горейчук. - Дуй скорее сюда. Я же не
могу к тебе в телевизор влезть такой уставший. К тому же брюки. Ну?..

Он сделал еще одну попытку раздеться. Стянул брюки до середины бедра и
почувствовал: все, кранты. Таня Дымкова жалобно вскрикнула, стала мотать
головой из стороны в сторону, будто изо всех сил пытается материализоваться.
Волосы у нее почему-то стали длинные и рыжие. "Так даже интереснее", -
устало подумал Горейчук.

За окном бабахнуло, он вздрогнул. Потом раздалось шипение, и крики стали
громче раза в два. Окно осветилось зеленым.

- ГА-ЗАР!! ГА-ЗАР!!..

- Это они из ракетницы стреляют, Танюш. У них день рождения. Какой-то
Газар - армянин, наверное. Здесь много армян, у них женщины красивые, только
рано старятся. Спорить с ними бесполезно, я как-то выходил по пьяни, хотел
порадок навести - покатили через весь двор, суки. А нам пофиг, правда? Ты
поможешь мне стянуть брюки, потом носки, потом... Ну, не знаю, может, я
покатаю тебя на себе. Как в прошлый раз... Только пошевеливайся, Тань, и
кончай крутить свои сиськи, как последняя дура, видишь - я лежу тут,
уставший, черт...

И Таня Дымкова посмотрела на него. Она провела пальцем с обратной стороны
экрана, и Горейчук увидел едва заметный прозрачный след. "Она готова, -
понял он. - Сейчас начнет мать... матьреализовываться". Во дворе снова
бабахнуло. Таня оглянулась в сторону окна, подмигнула озорным зеленым
глазом.

Началось.

Горейчук услышал, как разлетелось стекло и посыпалось на пол, затем
невольно зажмурился: комнату осветила яркая вспышка.

- Полегче, Танюша, - попросил он. - Ты - звезда, кто ж спорит, только не
надо телевизор бить, я хрен когда на новый заработаю, а тебе ведь еще
возвращаться на работу надо, куда полезешь потом?..