Володя. - Она поймет, что нельзя...
дамочек нагляделась. Истерия плюс распущенность. Я бы таким назначала розги.
Хорошие березовые розги, вот что.
разговору в прихожей. Когда прозвучало слово "розги", она вскочила словно
ошпаренная и громко произнесла:
ведь ничего про нее не знаете!
фельдшером, тихо прикрыв за собой дверь. Дядя Володя сел за кухонный стол и
закурил.
испугалась Ника.
Куда остальные делись, не знаю. Но врач сказала, она вообще ничего не
глотала, кроме воды.
маленькую коньячную рюмку, - я их за плитой нашел.
прошептала Ника.
никакого мошенничества, - дядя Володя усмехнулся, загасил сигарету и
протянул Никите руку, - давайте знакомиться, молодой человек.
распоряжения, касавшиеся внезапного отлета Вероники Сергеевны. Ну что за
бред, в самом деле? Перехватывать в аэропорту, задерживать, возвращать? В
своем ли он уме?
Петрович знал, что Ника спокойно с комфортом доехала до их московской
квартиры Правда, ему доложили, что вместе с ней вышла из самолета какая-то
странная немытая оборванка, почти бомжиха. Григорий Петрович уже отдал все
необходимые распоряжения, личность оборванки выясняется.
женщина в белом больничном халате заявилась к ней прямо в кабинет, накануне
инаугурации, и охрана ее не задержала. Может, и правда бывшая пациентка из
Москвы? Ника ведь всегда говорит правду. Это ее главная слабость. А уж нюх
на чужие слабости у Григория Петровича был развит с детства, как у хорошей
борзой на дичь.
погулять. Но если бы они вышли через ворота, то ни о каком таинственном
исчезновении не было бы речи. Однако обе исчезли. И опять охрана не
почесалась даже. Ну ладно, а "Запорожец"? Откуда он взялся? Куда пропал? По
какому праву повез его жену в аэропорт? По какому праву вообще кто-то влез с
ногами в личную жизнь Григория Петровича и топчется там, оставляет мерзкие
грязные следы?
он, губернатор, отдает распоряжения, касающиеся его жены, его Ники, такой
честной, надежной. Она ведь единственный человек в мире, которому он верит
без оглядки. Кроме нее, нет никого.
руки. Ничего страшного пока не случилось. Смешно, в самом деле, переживать
из-за каких-то бомжей с "Запорожцами". Ника чудит. Я просто не привык к
этому. Такое впервые в жизни".
сказки, которую рассказывают да ночь испуганному ребенку, чтобы не снились
страшные сны. А в сказке не нужны ни логика, ни правда. Главное, чтобы
прошла неприятная внутренняя дрожь, чтобы ладони не потели.
инаугурации. Но ее можно понять. Во-первых, издергалась, устала, во-вторых,
смерть Ракитина для нее серьезное потрясение. Как бы ни было неприятно, но
приходится это признать.
на плече и успокоилась. Но Ника не может плакать на плече. Она вообще крайне
щепетильна во всем, что касается проявления чувств. Со стороны она кажется
совершенно рассудочным, не просто холодным, а ледяным человеком. Умеет
держать себя в руках, вернее, в ежовых руковицах. Ей стыдно даже на минуту
стать кому-то в тягость, нагрузить кого-то своими проблемами.
удивительно удобным для совместной жизни человеком. Она убеждена, что ей
никто ничем не обязан, и благодарна за самые примитивные проявления заботы и
внимания. Но это надо было разглядеть. Грише удалось, он отлично разбирался
в людях.
Ракитин, не догадывался, что на самом деле она слабенькая, мягкая, и
достаточно погладить ее по головке, чтобы осыпалась ледяная корка, упали с
тонких рук грубые ежовые рукавицы. Гришку и тогда, в юности, и до сих пор, с
ума сводило это странное сочетание внешней ледяной выдержки и внутреннего
нежного, нервного жара.
женственность и жесткий мужской интеллект. Когда он впервые увидел худенькую
до прозрачности девочку с холодными, умными, совершенно взрослыми глазами,
она показалась далекой, неприступной, невозможной для него, провинциального
грубого медведя. Однако сразу что-то звонко и больно щелкнуло внутри, словно
включился механизм древнего охотничьего инстинкта.
вечерней гостиной, где гостей собралось, как всегда, не меньше десятка, он
то и дело воровато косился на точеный профиль, разглядывал, как бы
прощупывая осторожными жадными глазами длинную тонкую шейку, надменно
вздернутый подбородок, бледный высокий лоб, прямые, светло-русые, гладко
зачесанные назад и заплетенные в короткую толстую косу волосы.
ошибся. Стала. Правда, не сразу, только через долгих девять лет. Но он умел
ждать и добиваться поставленной цели. А главное, он никогда не ошибался.
Никогда в жизни.
лет, слышал, что они вроде бы даже повенчаны в церкви, с легкой руки
религиозной Никитиной бабки, и никто уже не может представить их врозь. А
Гриша Русов, сибирский парнишка, молчаливый, угрюмый, немного
закомплексованный, забредший в гостеприимный дом Ракитиных совсем случайно,
уже представил их врозь, этих нежных голубков-неразлучников, Нику и Никиту.
Представил так ясно, так живо, что даже зажмурился, быстро сглотнул, двинув
кадыком, и облизнулся.
К жизни он относился с какой-то судорожной гастрономической жадностью.
Будущий губернатор для начала принялся резво ухаживать за будущей
бродяжкой-художницей, маленькой, востренькой Зинулей Резниковой.
многосерийного конфликта с родителями. Сюжет этого конфликта она изложила
Грише с ходу, в первый же вечер, когда он вместе с Никитой отправился
провожать девочек домой.
отстали. Зинуля всегда спешила, неслась вперед так, что ветер свистел в ушах
и светлые, ярко-желтые, как цыплячье оперенье, волосы развевались, взлетали,
создавая иллюзию золотистых лучей вокруг маленького детского лица.
кино, если значилось на афише: "Детям до шестнадцати...". Ей не продавали
спиртное и сигареты. Одежду она покупала себе в "Детском мире". Даже самый
маленький взрослый размер был ей велик.
лет. Круглая сирота. Отличная двухкомнатная квартира в центре Москвы. Второй
курс медицинского института. А ночами - работа санитаркой в Институте
Склифосовского, в самом тяжелом, реанимационном отделении. Ей надо
зарабатывать на жизнь. У нее никого нет. Родители погибли.
родителях Ники.
касалась в разговорах с чужими.
Но это ненадолго. Я скоро стану совсем своим. И для тебя, и для твоей
подруги, и для замечательного семейства Ракитиных. - Он блеснул в темноте
крепкими белыми зубами, сглотнул, облизнулся и обнял Зинулю за плечи.
Косточки у нее были тоненькие, цыплячьи. Она снизу вверх смерила его
удивленным насмешливым взглядом.
засмеялась, скинула его руку передернув плечиками, и помчалась назад,
навстречу Нике с Никитой. Они так отстали, что их силуэты едва были видны в
другом конце бульвара. Приостановилась на бегу у большой лужи, развернулась
и крикнула: - Куку, Гриня! - пронзительный голосок впился в уши, защекотал
барабанные перепонки. И на многие годы почему-то запомнился этот дурацкий
крик, эта тонкая маленькая фигурка, мчащаяся по лужам.