Когда Зимогор с топографом, медлительным, пенсионного возраста человеком,
бродили по весеннему, только что вытаявшему альпийскому лугу с рейкой и
мерной лентой, откуда-то сверху к ним спустился алтаец средних лет,
кривоногий, низкорослый человек в пастушьей одежде: в этих краях держали
когда-то огромные стада пуховых коз, и все местные жители были пастухами.
Теперь колхозы рассыпались, но пастухи остались, хотя занимались бог весть
чем.
- Ты кто? - спросил он без всяких прелюдий.
- Я землемер, а ты? - между делом отозвался Олег. Но вместо ответа, пастух
оперся на посох и прищурился.
- Зачем ты меряешь землю? Хочешь продать? Сквозь спокойствие местного
жителя проглядывало тяжелое недовольство.
- Почему же обязательно продать? - засмеялся Зимогор. - Начальство сказало
- измерить, вот и меряю.
- Измеришь и продашь! Всђ уже продали, осталась одна земля!
- Да я ничего не продаю! - еще веселился он. - Да и кому нужно покупать
горы?
- Начальники твои продадут! - был ответ. - Откуда приехал?
- А ты-то кто такой, чтобы спрашивать?
- Я хозяин этой земли!
На самом деле земля тут была прекрасная, разве что пахать и сеять нельзя,
повсюду камень, - только любоваться. Но кто сказал, что Бог создал землю,
чтобы от нее только кормиться? Должны же быть и места, сотворенные как
полотна художников, для радости глаза и души. И Господь, имея высший талант
живописца, после унылых Алтайских степей расщедрился на краски и форму,
вдохновился и написал картину "Горный Алтай", а в ней еще одну -
"Манорайская впадина".
Зимогор тихо шалел от красоты и иногда непроизвольно останавливался и
замирал: хотелось смотреть вдаль, и когда глаз медленно достигал горизонта
- окоема, как говорили в старину, - что-то происходило, зрение становилось
невероятно острым, орлиным, так что он за десятки километров начинал видеть
мельчайшие детали: крошечный водопад, горного козла на тающем леднике,
птиц-кедровок в пышных кронах кедров...
И еще было предощущение радости, ожидаемой не известно откуда и по какой
причине.
Вероятно, то же самое видел и топограф, потому что время от времени
старательно пыхтел и сетовал, что здесь оптика атмосферы имеет какие-то
особые свойства.
Но было и горе в этой земле. Оно валилось в буквальном смысле с неба, через
считанные минуты после каждого старта космического корабля в Байконуре.
Отработанные первые ступени, попросту говоря, емкости с остатками ядовитого
топлива, падали в Манорайскую котловину, будто их магнитом сюда
притягивало. Если же случался неудачный запуск, то сам корабль почти всегда
падал именно здесь, и, вероятно, от таких катастроф остались черно-бурые
пятна пожаров по зелени леса. Для сбора ступеней и дезактивации земли на
месте падения была создана специальная бригада "отработчиков", но она, как
и все здесь, давно развалилась из-за недостатка средств. Мудрые и наивные
хозяева этой земли тащили упавшие чуть ли не на их головы трубы к себе
домой и пытались приспособить для хозяйственных нужд, чтоб добро не
пропадало. Травились сами, больными рождались дети, ни с того, ни с сего
умирали совершенно здоровые люди, скот - обо всем этом было подробно
изложено в справке, полученной Зимогором перед поездкой на Алтай.
Хозяин этой земли, стоящий сейчас перед ним, смотрелся совсем жалко: драный
длинный дождевик, шапчонка, стоптанные на один бок кирзачи. Экипированные с
иголочки, обряженные в хороший армейский камуфляж (спецодежда поставлялась
заказчиком), Зимогор с топографом выглядели как агрессоры-захватчики.
-Если ты хозяин, позаботился бы о своей земле, - выговорил ему Олег, - пока
ее совсем не запакостили. А то скоро не то что продавать - и ступить сюда
нельзя будет, колючей проволокой обтянут.
Он не понял Зимогора, подумал, спросил со скрытым вызовом:
- Зачем - обтянут проволокой? Чтобы продать?
- Да кто ее купит? - чуть не закричал Олег. - Не земля, а зараженная зона!
Чернобыль!
- Земля нас кормит, - опять ничего не поняв, проговорил хозяин.
- Как она кормит? Чем? Скот сдох, зверье разбежалось! Да здесь даже шишки с
кедров бить нельзя! Воду пить!
Алтаец прищурился, окончательно спрятав глаза.
- Нам деньги дают, пособие. Кто живет здесь - всем дают.
В той же справке о коренных жителях Горного Алтая говорилось как о древнем
мудром племени с особым укладом жизни и культурой, но от общения с этим
хозяином у Зимогора складывалось иное представление: либо местные жители
сумасшедшие, либо это проявление детскости народа.
- От вас просто откупаются, - попытался он вразумить алтайца. - Причем
копейками. Сколько тебе платят? Сто рублей! И то не вовремя?
Тот не хотел слушать, упорно стоял на своем.
- Люди сказали, ты пришел, чтобы посмотреть, что лежит в нашей земле, а
потом продать.
- Да тебе же наврали! Обманули! - не выдержал и встрял топограф. - Можем
заверить: твою землю никто не тронет. Только сам не отдавай! И не позволяй
загаживать ее!
Алтаец не поверил и обиделся, посмотрел на пришельцев и ушел назад, в гору.
А топограф до самого вечера никак не мог разобраться и определить, где же
находится точка в самом деле: то ли на сотню метров ниже, то ли выше. Делал
один промер - получал одни данные, но контрольный давал совершенно другие
цифры. Он сначала не признавался, пыхтел над своей тетрадкой и картой,
выверял теодолит и вновь просил Зимогора побегать с рейкой. Олегу, наконец,
это надоело.
- Да сколько можно! - возмутился он. - Как первый раз замужем'
- Ничего не понимаю, - сдался топограф. - Цифры не бьют. Что-то с
теодолитом... Попробуем еще ход протянуть от репера. Где-то у уреза воды
должен стоять...
Часа полтора он рыскал вдоль речки и вернулся ни с чем: когда-то
установленный репер или смыло половодьем, или кто-то уничтожил его, что
было не в диковинку. Однако поделился своими догадками, мол, здесь в
послеобеденное время атмосфера дает сильное преломление луча и невозможно
быстро вычислить погрешность без специальных измерений и таблиц.
- И что же будем делать? - не скрывая раздражения, спросил Зимогор -
Ночевать, что ли?
- Подождем вечера, - предложил тот с тусклым и настороженным взглядом. -
Внизу намного теплее, и когда температура уравновесится, оптические
свойства атмосферы станут реальными...
Вечером они еще раз прошагали с теодолитом и мерной лентой от речки до
каменного развала по краю альпийского луга, затем к его центру, и топограф
окончательно увял.
- Не сходится... На хрен, не знаю! Погрешность в сто сорок два метра!
Такого быть не может. Оптика атмосферы здесь ни при чем. Инструмент тоже...
Такое чувство, будто кто-то мешает.
- Плохому танцору всегда мешает одно место, - пробурчал Зимогор, чувствуя
при этом необъяснимую и какую-то пугающую настороженность.
- Придется ждать ночи, - обреченно сообщил топограф. - Попробуем по