складывалась пополам, поджимала ноги и медленно, со стоном совершала
вращательное движение, хотя на первый взгляд пространство не позволяло
этого сделать. Глеб, имеющий объем и вес в два раза больший, мог ползти
только вперед или ногами назад.
Марита развернулась, подобралась к Головерову, ткнулась головой в шлем:
- Хода нет, вода...
Он уже ползал ногами вперед не один раз, вся нагрузка при этом ложилась на
руки, приходилось буквально выдавливать себя из теплотрассы, как пасту из
тюбика. Сейчас натруженная и поврежденная мышца не выдерживала напряжения,
тем более ползти нужно было в гору. Марита подталкивала его сначала руками
в шлем, затем развернулась еще раз и стала помогать ногами. Они оба скоро
начали задыхаться в тесноте, застоявшийся воздух, насыщенный углекислым
газом, почти не проветривал легких. Глеб отлеживался, затем делал рывок, но
одолеть больше метра за один раз не мог - от недостатка кислорода
раскалывалась голова. Вдруг он перестал ощущать толчки Мариты. Показалось,
что она исчезла из теплотрассы - не слышалось привычного тяжелого дыхания и
стона.
- Марита? - позвал он. - Что с тобой? В ушах стучала кровь. Он ощупал
пространство впереди себя - пусто. А снова сползать вниз не хотелось! Глеб
достал зажигалку, выставил вперед руку: в свете язычка пламени он увидел
Мариту, сложенную втрое, сжавшуюся в эмбрион. Она хотела развернуться и
застряла. И скорее всего, не могла дышать, зажатая между трубами и плитами
перекрытий. Глеб подполз к ней, нащупал голову, ноги, с трудом пропустил
руку под шею и потянул на себя. И вдруг понял, что сейчас сломает ее -
что-то хрустнуло в ее хрупком теле! Тогда он разорвал рубероид на трубах и
начал выцарапывать из-под нее плотную слежавшуюся стекловату. Марита не
дышала и не издавала ни звука. Обрушенная с труб изоляция расширила
пространство. Глеб подтянул ее голову, затем распрямил ноги, таким образом
развернув Мариту к себе лицом. Она вдруг протяжно всхлипнула, задышала и
тут же закашлялась до рвотных позывов: воздух кругом был насыщен пылью
стекловаты. Он выдрал из-под шлема маску, натянул ее на лицо Мариты.
- Дыши глубоко! - крикнул он. - Глубокие вдохи, ну!
Она с трудом справилась с удушьем, расслабилась. Глеб опустил забрало и лег
вниз лицом. Это был не сон, а легкое забытье, в которое он впадал всякий
раз, как только расслаблял мышцы, но даже и минутная "отключка"
восстанавливала силы. Сейчас же он утерял счет времени, и показалось, что
дремал долго, может быть, целый час. Очнулся оттого, что почувствовал на
своей руке ладонь Мариты, колючую, шершавую, как наждачная бумага. Что-то
вроде благодарности было в этом прикосновении или какой-то странной,
пугливой ласки. Несколько минут он прислушивался к ее руке, и ему стало
казаться, что колкость ладони Мариты не от огрубевшей кожи и не от
стекловаты; это напоминало статическое электричество, когда между руками
людей проскакивают синие колючие искры. А здесь, под землей, их не могло
быть...
- Надо выползать, - не отнимая руки, сказал Глеб. - Сможешь?
- Постараюсь, - вымолвила Марита и сняла ладонь. - Очень хочется пить. Воды
много, но вся грязная.
- Терпи, ты же воин, а не девица, - грубовато отозвался он. - Капризничать
будешь у дедушки на хуторе.
До теплокамеры с двумя люками они ползли несколько часов. Вывалились из
лотка полуживые. Отдышавшись - а воздух здесь был почище, - Глеб снял шлем,
вытащил из него амортизаторы, затем ободрал изоляцию и прострелил трубу.
Марита вскрикнула от внезапного выстрела, вскочила:
- Что? Почему ты стрелял? В кого?
- Спокойно, - он подставил шлем под трубу и услышал журчание воды. Набрал
полкаски, пробоину экономно заткнул патроном, обернув его клочком
тельняшки.
- Ее можно пить? - с надеждой спросила Марита.
- Одна ржавчина, - буркнул он и тщательно отмыл шлем изнутри, но
выплескивать воду пожалел - умылся сам, заставил Мариту.
Обезвоживание организма уже ощущалось - от слабости подрагивали ноги,
начинались судороги пальцев. Глеб в несколько раз сложил маску, прижал ее к
пулевой пробоине и привязал проволокой. Вода через такой фильтр сочилась
тончайшей струйкой и в свете искр кремня казалась голубой. Он пытался
вспомнить, какое химическое вещество подмешивают в теплоноситель, чтобы не
было известкования внутри труб и радиаторов - то ли кислоты, то ли щелочи,
- соображал с трудом. И это тоже был результат водного голодания. Наконец,
вспомнил - щелочь, в небольших количествах. Учитывая экономические проблемы
в Молдавии прошлой зимой, ее вряд ли подмешивали, разве что
кальцинированную соду, чтобы смягчить...
- А ты дашь мне воды? - вдруг испугалась Марита. - Дашь чистой воды?
Она нащупала в темноте лицо Глеба - от ладоней побежали искры... Сначала он
прополоскал рот, сплюнул и после этого попробовал воду на вкус - кроме
железа, ничего не ощущалось, бывало, пили и хуже...
- Я - женщина! - сдавленным, сухим горлом воскликнула она.
- Наконец-то вспомнила, - проронил он со злостью и дал ей в руки каску.
Постоянная злость была результатом отравления углекислотой...
Марита пила медленно, тянула каждый глоток, наслаждалась, и отсутствие
грубой жадности тоже подчеркивало пробуждающийся женский характер. Однако
выпила всю воду, а было около литра. Глеб снова поставил шлем под струйку,
положил "винторез" и сел на приклад, вытянул ноги. Судороги сводили уже
ступни, и приходилось делать специальные упражнения - пятки вперед, носки
на себя, чтобы не застонать от боли.
Вдруг земля вздрогнула, встряхнулась вместе с приглушенным, как дальний
гром, грохотом: по городу снова заработала дальнобойная артиллерия "румын".
Марита прижалась к его спине, задышала возле уха.
- Не бойся, ваши стреляют, - буркнул он. Марита замерла, затаила дыхание,
ощупывая искрящимися ладонями лицо Глеба.
- У тебя губы сухие, потрескались, - проронила она, касаясь пальцами губ. -
Я выпила всю воду...
Вдруг она перегнулась через его плечо и стала смачивать языком губы.
Потрескавшаяся кожа сразу потеряла болезненность, сделалась чувствительной
и горячей, хотя у рта побежал озноб. Глеб стиснул зубы, отстранил Мариту:
- Ничего... подожду, сейчас натечет.
Она снова спряталась за спину - неподалеку разорвался тяжелый снаряд. Из
стыков плит колодца осыпался растрескавшийся раствор...
- Почему ты сказала мне "русская свинья"? - спросил Глеб. - Ты что,
ненавидишь русских?
Пауза была долгой - на земле громыхнуло еще раз, теперь подальше...
- Ненавижу, - напряженно выговорила она.
- Почему?.. Ты же чемпион СССР, объездила всю страну, подолгу жила среди
русских... Неужели и тогда ненавидела?
- Ненавидела, презирала... Только терпела, сказать стеснялась.
- Перестала стесняться, когда взяла в руки винтовку?
- Я стала сильной и независимой. Литва стала сильной и независимой.
- Не понимаю твоей ненависти, - Глеб взвесил шлем в руке - воды натекло еще
мало. - Для нее теперь нет причины. Все сильные и независимые.
- Есть... - Голос Мариты вновь стал сипнуть. - Литва все равно маленькая
нация. Россия называется - великая. Литовцев все равно мало, русских -
много.
- Но величие нации не определяется количеством населения. И размерами
территорий тоже. Есть историческая предопределенность. Старый мир был
справедливее и честнее. Каждый народ сам себе отмерил жизненное