Чтение 36–й страницы книги ~Разборка (Пропавшие без вести)~

услышать.

Его присутствие создало в доме какую-то странную атмосферу, как бы
праздничную и одновременно тревожную. Стоило ему утром выйти из бани, где он
ночевал, как обе мои собаки, здоровенные московские сторожевые, мчались к
нему и ложились на спины - высший знак собачьего доверия. Настена таскалась
за ним по дому и двору, как хвостик, учила его компьютерным играм, даже
бренчала для него на пианино, которого терпеть не могла и садилась к нему
только после угрозы Ольги разбить компьютер. Только и слышно было: "Дядя
Костя, дядя Костя, а где дядя Костя?"

Днем он надевал резиновые сапоги, старую телогрейку и уходил в лес, к
вечеру возвращался с корзиной грибов. Грибов он не знал, брал все подряд.
Ольга сортировала их, выбрасывала поганки, объясняла, какие съедобные. Он
слушал с рассеянной улыбкой, на другой день в корзине снова было полно
поганок. Он собирал грибы механически - так, как человек делает какую-то
работу, чтобы отвлечься.

Когда в доме были только свои, он расслаблялся. Но стоило появиться
кому-то чужому, тут же замыкался и старался уйти. Даже когда приезжали
ребята. Их присутствие он терпел, потому что они были моими друзьями и
главное для него - друзьями Дока. При первой встрече Артист, привыкший к
свободному общению между своими, весело спросил его:

- Старина, чем ты так напугал тех двоих в сопках? Так, что их хватил
кондратий?

- Не понимаю, о чем ты говоришь, - сухо ответил Калмыков.

- Но ты же их сделал!

- Не понимаю, - повторил он. - Я ни с кем ничего не делал. Каждый
человек несет свою смерть в себе. Разговаривайте, не буду мешать, - добавил
он и ушел.

- Что это с ним? - озадаченно спросил Артист. - Разве я ляпнул что-то
не то?

- Он повернут к нам доброй стороной души, - тем же вечером сказала мне
Ольга. - Не завидую тому, к кому он повернется злой стороной. У меня
почему-то такое чувство, что там - ад.

У меня было такое же чувство.

Я уже привык к тому, что Калмыков говорит только то, что считает нужным
сказать. Продолжение расспросов, даже в самой осторожной форме, делала его
бесстрастность холодной, готовой перейти во враждебность. Но на этот раз я
не намерен был отступаться.

- Послушай, - сказал я ему. - Я не лезу к тебе в душу. Ты не хочешь
знать, что рассказал мне генерал Лазарев. Твое право, хотя он рассказал
много такого, о чем ты не знаешь. Но сейчас я задаю вопросы по делу. Ты
хочешь понять, что с тобой произошло?

- Да.

- Так помогай, а не строй из себя сфинкса! В конце концов тебе это
нужно гораздо больше, чем нам!

- Зачем это нужно вам?

- Не знаю, - честно ответил я. - Мы не привыкли бросать своих в беде.

- Я для тебя не свой, - бесстрастно, отчужденно, почти высокомерно
сказал он.

И это его высокомерие меня взбеленило.

- Ты все сказал? Тогда послушай меня. Док полгода не отходил от тебя.
Он вытащил тебя с того света. Ты стал для него своим. А значит, и для нас.
Но мы не навязываемся. Ты сказал: каждый человек несет в себе свою смерть. А
я тебе другое скажу: каждый человек несет в себе свою жизнь. И не только
свою. Когда ты гробишь себя, ты предаешь всех, кто с тобой связан. Ты
предаешь свою жену. Ты предаешь своего сына. Помни об этом. А теперь можешь
встать и уйти. И делать что хочешь.

Он встал. Но не ушел. Постоял у окна, глядя на оловянный блеск Чесны и
желтую полегшую осоку по берегам, и вернулся к столу. Положил на старые
доски столешницы большие сильные руки, посмотрел на них так, будто это были
не его руки, а какой-то предмет неизвестного назначения. Сухо кивнул:

- Что ты хочешь узнать?

Вообще-то я хотел узнать, зачем к нему в колонию приезжал президент
Народного банка Буров собственной персоной, но понял, что сейчас можно
задать вопрос гораздо более важный. И я его задал:

- Ты намерен убить Мамаева?

- Да, - сказал он, ничуть не удивившись, откуда я это знаю.

- Почему?

- Контракт.

- С кем?

- Неважно.

- Ладно, не говори. Я и так знаю. Давай с начала. Когда к тебе приезжал
этот человек? - показал я на экран, где в нелепой позе, с занесенной над
ступенькой длинной журавлиной ногой, застыл президент Народного банка.

- Полгода назад. Он прилетел в лагерь на вертолете. Меня дернули из
промзоны к начальнику колонии. Когда меня привели, начальник вышел. Он
сказал, что прилетел из Москвы, чтобы поговорить со мной.

- О чем?

- Он сказал, что будет амнистия, и он меня вытащит.

- Он представился?

- Нет. Сказал, что тот, кто подставил меня, подставил и его. Поэтому он
заинтересован, чтобы я вышел.

- Что еще он сказал?

- Он показал мне документы. В одном было написано, что преимущественное
право распоряжаться квартирой Галины имеет банк "ЕвроАз".

- Это банк Мамаева, - подсказал я.

- Знаю. И в любой момент квартиру у нее могут забрать или заставить
выплачивать семьдесят тысяч долларов.

- Вон оно что!

- Он сказал, что выкупил квартиру. Теперь она полностью принадлежит
Галине. Показал договор. Нотариально заверенный, с печатями.

- Принадлежит? - уточнил я. - Или будет принадлежать после того, как ты
убьешь Мамаева?

- Я спросил. Он сказал: принадлежит. Без всяких условий. Когда я
вернулся в Москву, все проверил. Никаких прав на квартиру ни у кого нет.
Только у нее. Но я и раньше знал, что все документы подлинные.

- Почему?

- Не тот человек. Он из тех, кто играет по-крупному.

- И это все, что он сказал?

- Нет. Он сказал, что хочет, чтобы Мамаев получил свое. Но не
настаивает. Это должен решить я сам. Если скажу "да", дам телеграмму. Когда
вернусь в Москву.

- И ты дал телеграмму. Какую?

- "Контракт будет выполнен". Через день после этого на главпочтамте
меня будет ждать конверт. С документами и пластиковой картой "Виза". Расходы
на жилье, транспорт, оружие. И с пейджером, на который поступит команда.

- Какая?

- "Приступайте". Если в течение двадцати четырех часов не поступит
сигнала отмены, мне надлежит приступить.

- Деньги получил?

- Да.

- Оружие купил?

- Мне не нужно оружие. Он был прав. Ему действительно

не нужно оружие. Он сам был оружием. Прав он был и в оценке Бурова.
Такие, как Буров, всегда играют по-крупному. Надо же: бросил все дела, сам
прилетел в лагерь. Что же за ставка в этой игре?

- Ты не сказал мне, кто этот человек, - напомнил Калмыков.

- Сейчас скажу, - пообещал я. - Это президент Народного банка Игорь
Сергеевич Буров.

А вот тут прибалдел и он.

- Ну? Теперь ты понял, что происходит? - спросил я.

- Что?

- Тебя поимели. Сначала тебя поимел Мамаев. Теперь хочет поиметь Буров.
Не знаю зачем. Знаю только одно: тебя используют.

- Меня имели всю жизнь. И ничего не давали взамен. Этот человек сделал
то, чего не мог сделать я. Чего не сделал никто. Он дал квартиру моим. Я
сделаю то, что он хочет.

- Убьешь Мамаева?

- Да.

Он произнес это "да" так, что я понял: убьет. Он решил. И бесполезны
любые мои слова. Я спросил:

- Если Док скажет, что не нужно этого делать, ты откажешься?

- Нет.

- Если тебе это скажет жена?

Он промолчал.

- Сын?

- Не нужно, парень. Не нужно меня доставать, - сухо проговорил он. -
Меня для них нет. Я для них пропал без вести в восемьдесят четвертом году.

- Ты не пропал для них без вести в восемьдесят четвертом году, -
возразил я. - И даже не погиб в восемьдесят восьмом. Это для генерала
Лазарева в восемьдесят восьмом тебя расстреляли, а труп сожгли в негашеной
извести. А для Галины и Игната ты есть. В этом и заключается твоя проблема.

- Не доставай меня, - враждебно, почти с угрозой повторил он.

- Ладно, не буду. Только один вопрос. А если сам Буров отменит заказ?

- Тогда да.

В лестничном проеме появилась Настена, торжествующе закричала:

- Вот вы где! Сами смотрят кино, а мне нельзя! Это нечестно! - Она
подала мне трубку мобильника. - Тебе звонит Артист. Можешь болтать сколько
хочешь, а дядю Костю я забираю. Не все тебе его одному!

- Выезжаю, - сообщил Артист. - Жди.