Ясные и чистые краски утра утратили свою интенсивность, и небо вскоре
снова приняло привычный для Англии цвет, напоминающий старую мокрую
кухонную тряпку. Ричард взял такси и через несколько минут был у цели.
остановились.
не слышал ни слова из того, что, очевидно, всю дорогу говорил таксист.
о чем говорил клиент. - Да, всех. Разделаться с ними разом, вот что я
считаю. С ними и с их чертовыми тритонами, - добавил он в заключение.
парадном.
рад, что Сьюзан играет. Она умела сохранять удивительную выдержку и
контроль над собой при любых обстоятельствах, если не разлучалась с
музыкой. Ричард заметил, какую странную и необычную форму принимала порой
эта связь. В те моменты, когда ей было плохо или что-то тревожило, стоило
ей взять в руки виолончель, как она все забывала. Музыка освежала ее и
возвращала покой. Но бывало, что исполнение той же пьесы могло, наоборот,
лишить ее покоя, и она долго потом не могла прийти в себя.
цыпочках прокрасться мимо маленькой музыкальной комнаты, но неожиданно
дверь оказалась открытой. Остановившись на мгновение, он глазами попросил
Сьюзан не обращать на него внимания и продолжать играть. Он успел лишь
заметить, как осунулось и побледнело ее лицо, и все же она улыбнулась ему,
а рука, державшая смычок, увереннее заходила по струнам.
пробившись сквозь тяжелые дождливые тучи, отбросил блики на девушку и
благородное коричневое дерево виолончели. У Ричарда перехватило дыхание от
этой великолепной картины. Зловещий круговорот событий этого дня на
мгновение замер, великодушно дав ему передохнуть.
играла Сьюзан, было похоже на Моцарта. Именно Моцарта она должна была
исполнять в предстоящем концерте вместо подруги, вспомнил он и тихонько
проследовал в гостиную. Сев, он стал слушать.
появилась Сьюзан. Смущенно моргая и улыбаясь, она крепко обняла его, а
затем отпустила и, подойдя к телефону, снова положила трубку на место.
Обычно она снимала ее, когда играла.
досадой смахнула слезинку. - Как ты, Ричард?
Сьюзан. - Мне так жаль, я была такой... - Сьюзан, не закончив, лишь в
отчаянии покачала головой. - Кто мог сделать это?
всем поговорим.
какое-то время и все не уляжется. Меня это застало врасплох. Мне было бы
легче, если бы мы с ним были ближе друг к другу. Но это было не так, и я
теперь в каком-то смятении, ибо не понимаю, что чувствую. Можно было бы
поговорить, но теперь все окажется в прошлом: был, считал, любил...
печально вздохнула.
сказала она. - Йогурт и банка маринованной сельди кусочками. Можешь
открыть. Может, тебе понравится. Главное, не разбрасывай по полу и не мажь
сельдь джемом.
музыкальную комнату.
телеграфных проводах.
положил трубку.
трубку.
диете, как Сьюзан, и поэтому содержимое холодильника мало обрадовало его.
И все же он выложил на поднос все, что счел нужным: йогурт, немного
отварного риса и апельсины, в мыслях, однако, пожалев, что не хватает пары
сочных гамбургеров с жареной картошкой в придачу.
обеденный столик.
и собранной и после нескольких кусочков селедки спросила его о
происшествии на канале.
ей, кто такой Дирк.
потерпел полную неудачу со своими объяснениями.
о Дирке, почему-то всегда сбивался на какие-то намеки, неопределенности и
недомолвки. Даже на бланках Дирка к его имени добавлена масса каких-то
титулов, званий и пояснений, столь же неопределенных и загадочных. Он
вытащил один из листков бумаги для заметок, которые взял со стола Дирка и
на которых, организовав наконец свои мысли, записал все происшедшее с ним.
кто-то позвонил в дверь. Ричард и Сьюзан испуганно переглянулись.
Чем скорей, тем лучше.
внутренней связи.
двери, а затем, еще больше нахмурившись, посмотрела на Ричарда.
гостя и нажала кнопку, открывающую входную дверь. Вернувшись к столу,
Сьюзан села.
есть от радостного возбуждения он пришпорил ее сильнее обычного, чему она,
не разделяя его чувств, вынуждена была подчиниться.
не знал, что это за место, откуда взялось, но оно во всех отношениях было
подходящим для существа с уникальными, даже выдающимися дарованиями.
их жалобы и исповеди, а потом произносил три магических слова: "Я верю
вам".
слов друг другу, такое бывало, но никогда в них не звучало столько
искренности и убежденности, ибо Монах был специально запрограммирован
именно на это.
был верить за них, освобождая их от этой обязанности. Если кто-то
появлялся у их двери с новой великой идеей, предложением или даже новой
религией, они запросто отправляли всех к нему, говоря: "Идите к Монаху". И
Монах сидел и терпеливо выслушивал каждого и верил всему, что они
говорили. Далее этого, правда, не шло, и никто более этим не
интересовался.
прекрасном мире. Часто после того, как Монах произносил три магических
слова: "Я верю вам", собеседник тут же заговаривал о деньгах. У Монаха их,
разумеется, не было. Этот недостаток омрачил немало интересных и
многообещающих встреч.
принялась пощипывать травку у края дороги. Лошадь не понимала, зачем нужны
эти скачки то вверх, то вниз через холмы и долы, хотя, в сущности, какое
ей дело до этого. Обидно только, что при этом оставались позади отличные
зеленые поляны или лужайки с сочной нетоптаной травой. А если выпадал
случай остановиться на них, то это были лучшие моменты в лошадиной скучной
жизни и не грех было наверстать упущенное.
проехался по нему не спеша - сначала немного вперед, потом назад. Лошадь,
улучив момент, снова попаслась у обочины.