Чтение 36–й страницы книги ~Атлантическая премьера~

цифр, появилась строчка: "Курс - норд-ост 31ё 12' 20"", потом опять щелкнул
редуктор, и двигатели заработали на больших оборотах, уже не встряхивая так
сильно яхту.

- Ну, все, - сказала Мэри. - Теперь завтра утром мы встанем на рейде
Гран-Кальмаро.

- И что, вам больше не нужно вмешиваться в управление?

- Нет. Только в каких-то экстренных случаях, если ситуация не
предусмотрена в памяти главного компьютера.

- Тем не менее спать я вас не отпущу до тех пор, пока не выспится Марсела
и не приведет вам на смену Синди.

- Ну что ж, посидим вместе. Хотите кофе? Не дожидаясь моего согласия, она
нажала какую-то кнопку, и из окошечка на панели приборной доски выехали две
пластмассовые чашечки, наполненные ароматным черным кофе.

- Спасибо, - сказал я, отхлебывая бодрящий напиток. - Вы сами все это
сконструировали?

- Нет, автомат такого рода был разработан в другом месте, а я просто
пристроила его сюда. Мне хотелось сделать яхту, на которой человек будет
ощущать себя немножко Богом, Господином вещей.

Я поглядел на нее с интересом. Почему-то мне казалось, что извращении -
это малоразвитые и тупые бабы, у которых вся энергия уходит в свой
неполноценный секс. А в этой стриженой головке, оказывается, были какие-то
мысли, технические и философские идеи.

- А у вас пушинка в волосах, - сказал я с нежностью, какой сам от себя не
ожидал, и снял с макушки Мэри невесомое перышко, то ли потерянное чайкой, то
ли вылезшее из подушки. Мэри вздрогнула, будто я ее ударил, и, подняв на
меня свое грубоватое, немного припухшее от усталости лицо, посмотрела с
интересом. Глаза у нее были темно-карие, глубокие. В них была и
задумчивость, и искорка озорства.

- Вы что, желаете осуществить свою угрозу? - спросила она.

- Какую? - Я столько раз угрожал сегодня разным людям, что позабыл, что
она имеет в виду.

- Вы днем заявили, что изнасиловать лесбиянку с мужскими наклонностями
доставит вам удовольствие. Поскольку ваша соратница ни слова не знает
по-английски, она об этом не догадывается.

- Вы полагаете, что изнасилование начинается со снятия пушинки? -
удивился я.

- Это может быть первым шагом, за которым последуют более решительные
действия.

- И вы их, конечно, очень ждете? - съехидничал я.

- Жду, - ответила она, - потому что знаю, с кем имею дело. Конечно, силы
у вас немало, но я постараюсь так исцарапать вам морду, что у вашей подружки
не будет ни малейшего сомнения в вашей неверности.

- Этим вы подпишете себе смертный приговор. Марсела вас застрелит.

- Но и вам не поздоровится. Она напишет на вас жалобу в Центральный
Комитет, и вас расстреляют, как "врага народа".

- Не верьте тому, что выдумывают отщепенцы и подонки, бежавшие из России,
- я мысленно поблагодарил еще раз покойного Комиссара за то, что в моей
памяти сохранилось кое-что из его лекций, - все они педерасты и жулики,
содержащиеся на деньги ЦРУ и "Интеллидженс сервис". А вам очень идут ваши
маленькие сережки с синими камушками. И личико у вас очень милое, даже когда
совсем сердитое. А когтей ваших я не боюсь, шрамы только украшают лицо
партизана.

- Как ваше имя? - заметно порозовев, сказала Мэри.

- Анхель Родригес, по-английски меня можно называть Энджелом.

- На черта вы похожи больше, точнее - на дьявола-соблазнителя.

- Это комплимент?

- Это констатация факта.

- Тогда, насколько я понимаю, вам надо молиться, чтобы Господь отвратил
вас от соблазна. Значит ли это, что вы готовы поддаться соблазну?

Мэри еще больше покраснела и сказала:

- Отпустите меня! Я хочу спать!

- Я не умею управлять вашей чертовой машинкой.

- Но она не нуждается в том, чтобы ею управляли такие идиоты, как вы.
Выпустите меня!

- Хорошо, - согласился я, - но не думайте, что вы пойдете спать к Синди.
Я подниму ее и посажу дежурить вместо вас...

- Вы сексуальный маньяк? - спросила Мэри. - У вас есть ваша Марсела, а вы
пристаете к порядочным женщинам.

- Никогда не считал лесбиянок порядочными женщинами, но, увидев вас,
почувствовал, что ошибался. Вам так подходит эта мальчишеская стрижечка, она
вас необыкновенно молодит... Очень хорошо, что открыты ушки - они у вас
розовые, а в них сережки с голубыми камнями - это так красиво...

Мэри засопела сердито, вскочила и двинулась к выходу из рубки.

- Ладно, зовите сюда Синди, делайте с ней, что хотите, но меня отпустите.
И зачем я только напоила вас кофе?

- Никогда не жалейте о добром деле. Так учил нас Карл Маркс, - сказал я
так уверенно, что даже сам поверил в точность источника. - Но Синди я звать
не хочу. Я хочу, чтобы остались вы. Синди - беленькая домашняя кошечка, а вы
страшная, зубастая медведица. Но очень симпатичная!

Она рванулась к двери, но я загородил дверной проем. Мэри попыталась
упереться мне в грудь руками, но я сцапал ее за запястье и сказал:

- Прекрасный случай поцеловать вам руку. Я от ваших ручек без ума... - и
тут же, не без применения силы, подтянул к губам ее крепкие, довольно
крупные кулаки. Поцелуи легли на костяшки, на кофейного цвета загар, под
которым, заметно приподняв кожу, пульсировали вены.

- Вы хулиган! - произнесла Мэри. - Маньяк! Насильник!

Она дрожала, лицо было пунцовое, а в глазах было нечто среднее между
ненавистью и восхищением. Кулаки разжались, и мои губы прижались к ее белым,
теплым ладошкам, для женщины, быть может, и жестковатым, тонко источавшим
запах духов. На верхней губе у меня уже успела отрасти после вчерашнего
бритья коротенькая щетина, и я позволил себе пощекотать ею впадины ее
ладоней, потом бугорки у нижних суставов пальцев, подушечки...

- Энджел... - пробормотала Мэри, и я почувствовал, что она перестала
вырывать руки. - Отпустите...

- Ну не лишайте меня этого удовольствия! - попросил я. - Когда еще
попадутся мне такие милые ручонки!

Пользуясь тем, что Мэри не вырывается, я отпустил левую руку и чуть-чуть
сдвинул рукав ее рубахи. Поцелуи, словно горох, высыпались на обнаженную
кожу - от запястья до локтя. Не давая ей опомниться, я отпустил правую руку,
схватил левую и повторил ту же операцию.

- Вы чудовище, Энджел... - пробормотала Мэри. - Вы нахал, негодяй,
убийца...

Все это говорилось с придыханиями, со вздыманием груди, и у меня не было
сомнений, что я на верном пути. Мои руки оказались у нее на талии, и я мягко
привлек ее к себе. Сопротивления не было, но губы ее по-прежнему бормотали
мне нехорошие слова:

- Ненавижу всех мужчин... Грязные скоты и вонючки... Небритые рожи!

- А мне нравятся небритые женщины, - сказал я, после чего с нежностью,
которой не испытывал и к матери родной, коснулся губами темного пушка,
росшего над верхней губой Мэри. Я поцеловал ее в уголки рта, в ложбинку под
носом, в рдеющие горячие щечки, в испуганно блеснувшие и закрывшиеся глаза.
Дьявольски приятно было ощущать, как она трепещет, как дрожит все ее
большое, крепкое, но все-таки женское тело.

Пальцы мои пробрались под рубаху, легли на ее гладкие горячие бока,
скользнули по влажной, шелковистой коже.

- Сумасшедший... - шепнула она, и ладони ее уперлись мне в живот, но...
неожиданно соскользнули и оказались у меня за спиной, на моих лопатках.

- Какое все жесткое, грубое... - проворчала она. - Нарастил мышцы,
обормот!

За это я наказал ее еще одним поцелуем в губы, на сей раз крепким,
сильным, всосавшим ее язык ко мне в рот. Она обмякла, держась обеими руками
за мою спину, а мои пальцы, воспользовавшись моментом, очутились у нее в
трусах, на крепких, крупных и прохладных половинках зада.

- Бесстыдник! - прошептала она, делая какую-то попытку вырваться, но,
по-моему, чисто демонстративно. Я гладил эту огромную, тяжелую, чуть
колышущуюся попку, а спереди меня обдавал жар, исходящий от возбудившегося
тела Мэри. Не буду утверждать, что все это было нипочем и мне самому.
Штуковина, как видно, не слишком усталая после приключений с Марселой, была
готова к новым подвигам. Тоненькие женские трусики были для нее слишком
слабой упаковкой, поскольку не доходили мне даже до пупа. Воспользовавшись
этим, змей-соблазнитель прополз между резинкой и моим животом, высунувшись
наружу. А поскольку Мэри уже прижалась ко мне совсем тесно, то не могла его
не ощутить.

- Это... он? - спросила Мэри так, будто не изучала в школе анатомии.
Вместо ответа я одним рывком спустил с нее и шорты и трусы. С легким
шелестом они упали на палубу, а я с жадностью заелозил руками по ее мягкой
спине, добрался до бретелек купального бюстгальтера, развязал их, и
купальник вместе с рубахой тоже оказался на полу рубки.

- Нет, нет! - прошептала Мэри. - Тут очень светло...

Я вытянул ее из рубки на залитую лунным светом верхнюю палубу и притиснул
к стене рубки.

- Я закричу! - сказала она, обвисая у меня на руках, но мои колени уже
втиснулись между ее ляжками.

- Нет! Нет! - бормотала она. - Он не пролезет, он слишком большой! У меня
никогда не было мужчин, пусти меня!

Придерживая ее одной рукой, другой я стал поглаживать ей низ живота,
ласково приговаривая:

- Маленькая, мохнатенькая... Кисонька моя, курчавочка моя...

Этого хватило. Мэри совсем ослабла, и я, легонько дернув ее за бедра,
подцепил рыбку на крючок. После Марселы показалось, что эта дорожка куда