ранили, Евстратов ее обратно забрал, снял с меня, беспамятного. Еще в
планшетке золото было: ложка, как для причастия, перстень и монета с дыркой.
Замотанное в тряпку.
так все командовал, и никто ослушаться не мог. Он и велел мне все бумаги,
взятые у бандитов, отвезти в губернию, положить в железный шкаф и до его
выздоровления никому ничего не выдавать. Я и ускакал утром 24 сентября в
город, доехал только к вечеру и решил в ревком пойти на другой день. А утром
встать не смог: простыл дорогой, да и слег еще на три недели. И Ермолаева
без меня похоронили, и никто насчет бумаг не приходил. Деникинцы прорвались,
и четыре дня в городе пальба была, а мать за меня молилась, чтоб так не
помер и белые не дострелили. А когда белых откинули, то про все эти дела и
подавно забыли. Только оклемался, прихожу в ревком, а мне говорят: "Откудова
ты, Демин? Говорили же, что ты от пневмонии помер. Мы тебя и с пайка сняли".
То да се, пока я про свой паек и жизнь доказывал, про бумаги забыть успел.
Дали предписание к военкому, тот послал на комиссию при госпитале, и меня
сперва в команду выздоравливающих послали, в ту самую деревню, где мы,
Стешка, с твоей матерью познакомились, да тебя и выстругали, глазастую. И
так это быстро меня наладили, что в беготне этой, да еще и при любви, я про
бумаги-то и думать забыл Опять же меня уже зимой сперва на Деникина под
Ростов послали, после в Туркестан попал, Бухару ломал. Там ранен был еще
раз, из госпиталя как раз на Польшу угодил, дальше - на Врангеля. Потом на
курсы попал учиться, а оттуда - на Дитерихса, на Тихий океан. Только в
1923-м, в феврале, домой приехал. Стал в вещах копаться и на бумаги
евстратовские наткнулся. Насчет золота мать сразу покаялась - обменяла на
хлеб в 1921-м, в самую голодуху. Оттого и выжила. А бумаги, хоть и хотела
сжечь, не решилась.
объясню товарищам, отчего неувязка получилась. Ну, а потом подумал, что
полежали три года - и еще потерпят. Мне еще на работу устроиться надо, да
жену с дочкой в город перевезти, да и вообще обжиться. Ну а между делом
решил бумаги прочесть. Все пересказывать не буду, что вычитал - сами
прочтете. Но главное - вычитал я, что беляк этот вроде бы клад нашел в
Бузиновском лесу, и ложка, перстень, монета - оттуда были.
еще как хозяйничает. И не буржуи недобитые - свои, рабоче-крестьянские,
капиталы наживают. Лавки - на каждом шагу. Были б деньги - все купил бы. В
общем, возмечтал я разбогатеть. Все собирался в Бузиновский лес добраться.
Не так уж и далеко от города. Но не собрался, аж до самой войны. Почему?
Сперва времени выбрать не мог, а потом нэп закрылся и богатство это меня аж
на Колыму спровадить могло. Да и за то, что я этот дневник у себя прятал,
мог бы запросто во "враги народа" угодить.
сорок было, да и завод на броне держал. Зимой 1941-го набрали нас двадцать
человек завалы делать от танков. Так вот, жили мы как раз на том хуторе, про
который Евстратов в дневнике писал. Зимой, конечно, там все заметено было,
но ручей-то я нашел и бугор там есть. А в ручье - он до дна промерз, сверху
лед, а под низом сухо - нашел колечко, что ты, Стешка, сейчас носишь. Соврал
я, каюсь, не из Германии оно, а отсюда, с Бузиновского леса.
потом думаю: хоть и беляк писал, а интересно. Сдам, думаю, в архив, да и на
фронт. Оттуда, уж думаю, НКВД не достанет. Пришел в областной архив, а там
уже вовсю эвакуация идет. Коробки, связки с делами целыми штабелями стоят,
солдаты и гражданские грузят чего-то. Подхожу к какому-то со шпалой в
петлице, говорю: "Вот, товарищ командир, документы принес по истории
гражданской войны". Он посмотрел на меня как на дурака и говорит: "Молодец,
сунь их вон туда, в общую связку, под обложку верхнего дела. Приедем на
место, разберемся..." Ну, я взял, да и сунул впопыхах - а домой пришел,
оказалось, что не все. Вот то, что вместе с этим письмом моим найдете, -
позабыл, оставил. Спрятал в свой стол, под газету, запер ящик, а ключ в
подпечъе сунул. Там же, Стешка, и колечко твое лежало, которое я тебе после
фронта подарил.
с бумагами делать? Опять хотел сжечь, да жалко стало. А тут как раз Васька
Ермолаев с фронта пришел - один из всех братьев живой остался!- зазвал
погулять. Вот тут-то я и вспомнил про схоронку, которую мне его отец
указывал, еще аж в 1919 году.
читаете, так уж знаете, где и что. Долго возиться не надо, Ермолаев, бывало,
от полиции за минуту прокламации прятал, как рассказывал. Ну, а я, пока все
за Победу доливали, и того быстрее успел. И так они эти бумаги пролежали еще
порядком. В газетах не писали, чтоб в Бузиновском лесу чего-то находили. А я
слыхал, что там в войну все минами заставили, теперь то ли запретную зону
сделали, то ли еще чего-то.
сердце уже еле тюкает, а лечиться лень. Все одно не вылечат, а помучат
много.
домишки эти снесут. И глядишь, Вася Ермолаев, когда на новую квартиру
поедет, схоронку эту найдет. Ежели сумеете сдать государству, может, 25
процентов вам выпишут. Мне, окромя фанерной пирамидки со звездочкой ничего
не надо. Делитесь по справедливости, Ваське тоже отделите, не жадничайте.
Особо, Стешка, это тебя касается. И не вздумай мне крест наладить, я их с
войны не выношу. Это своему Крохмалеву-пьянице, как подохнет, можешь хоть
свастику выставить, а мне звезда нужна. Пусть привернут покрепче, чтоб
молодые дураки не сковырнули. Ну, прощайте, лихом не поминайте, не корите,
на могилу не плюйте.
местного значения, участник империалистической, гражданской и Великой
Отечественной войн. 12 ноября 1969 года".
сделанная той же шариковой ручкой.
непроизвольно повернула колено и прижала его к Никитиному. Правда, очень
ненадолго, но у Ветрова опять участился пульс.
Даниловича неровно написала: "Хутор (б.)".
кивнула.
От неправильной формы овала к этим прямоугольничкам тянулась стрелка, а в
самом овале было написано: "Крыльцо". В углу, пониже квадратика,
обозначавшего хутор, была стрелочка с буквами С и Ю. Понять, что это "север"
и "юг", было нетрудно. Почти точно на север от "крыльца" тянулся пунктир,
вдоль которого было помечено расстояние "100 м". Пунктир упирался в
извилистую линию, на которой Егор Данилович написал: "Ручей" и поставил
стрелку, обозначавшую направление течения. Пунктир же продолжался вверх по
течению ручья, повторяя все его изгибы, и упирался стрелкой в нечто,
напоминавшее по форме высунутый язык. На "языке" имелась надпись: "Бугор". А
в правой стороне листка имелась стрелка с надписью "До Моск. шоссе - 10 км
(примерно)".
стола и сказала:
сканер. Никита перенес бумаги на ее стол и уселся рядом.
в сканер, нажала клавишу, пощелкала немного "мышью", и вскоре копия рисунка
появилась на экране монитора.
"чемоданчики" "Windows-95", и на экране появилась топографическая карта. Как
прикинул Никита, примерно двухкилометровка по масштабу.
это вот здесь!
изображение раза в четыре, а затем воспроизвела рисунок Демина (только не
черными линия ми, а белыми) и как бы наложила его на увеличенный квадрат
карты.
Света, указывая на экран. - Этот бугор в форме языка... Вам не кажется,
Никита, что он выглядит на здешнем рельефе как что-то инородное?
искусственного происхождения.
источники - вещь крайне неточная и процент отражения в них исторической
правды очень мал. Сорок возов - это целый железнодорожный состав, между
прочим, вагонов десять, наверно. Ну, может быть, восемь... Кстати, а это у
вас новая карта?
два-три года назад.
после того, как они все посмотрели и мило побеседовали, он стал совершенно
ненужным и, может быть, даже вредным балластом, от которого желающие