Чтение 36–й страницы книги ~Серебряный вариант~

- Спасибо, Джемс. А теперь простимся. Поклон Минни. Я ухожу.

- Совсем?

- Совсем. Не огорчайтесь, Джемс. Это должно было случиться. Я ведь
случайно здесь и не по своей воле.

- И Мартин с вами?

- И Мартин. Он не зашел к вам, чтобы не тревожить Минни.

- Может быть, так и лучше.

- В кафе "Жюн" она его не разглядела. А спасал он ее вместе со мной.
Это я вам говорю, не ей. Ее убедите в том, что Мартин тоже только
случайность.

- Что ж, не судьба, - горестно вздохнул Стил.

Он уже глядел в сторону, куда-то мимо меня, так что я незаметно, не
прощаясь, смог выйти из комнаты.

Донована я увидел в баре, куда он забежал на минутку: выпить кружку
любимого имбирного пива - промочить горло, охрипшее от речей и
приветствий.

- Как успехи, Биль?

- Порядок! - Он сиял. - Правда, в Майн-Сити пока не был, но в
привокзальном районе - хорошо. Наши идут впереди. Думаем увеличить число
мест в сенате с пяти до восьми.

"Больше, Донован, больше! Ведь ты еще не знаешь о судьбе голосов,
поданных за Стила".

- Есть уже планы на будущее? - спросил я.

- Много. Будем бороться за признание ассоциации партией. Численность
позволит нам это. А к первому же заседанию готовим билль о едином
профессиональном союзе.

- Я бы предложил разработать и билль о рабочих школах. Нужно собрать по
крохам все - изданное когда-то или переписанное, - что познакомит рабочего
с основами социализма.

- Это запрещено лет сорок назад.

- А вы добейтесь отмены запрета.

- Ты говоришь со мной так, как будто мы видимся в последний раз.

- Возможно. Я ведь землепроходец в отпуску, романтик новых земель. И
отпуск уже кончается.

- Не разыгрывай. Кстати, что случилось с Мердоком? Об этом столько
разговоров в Городе. Ход в какой-то новой игре или просто неуверенность в
своих силах?

- Может быть, и то и другое, Биль.

Выходя из подъезда клуба, я заставил себя внимательно оглядеться, нет
ли поблизости терпеливо ждущих "стреляющих" фиакров или праздношатающихся
парней, похожих на "пистолетников". Ничего подозрительного не было.

Все это закончилось еще вчера, до вудвилльского поезда. А сейчас мы
подходим к пристани Сильвервилля и, протискиваясь сквозь толпу пассажиров,
бежим к газетному киоску, чтобы узнать результаты выборов.

Все бюллетени, поданные за реставраторов, признаны недействительными.
Неизвестно, сколько голосов собрал бы Мердок, если бы не распустил
ассоциацию и не снял с выборов ее кандидатов. Поданные же бюллетени не
обеспечивали ему и одного места в сенате.

Стил объявил о своей отставке и отдал из полумиллиона полученных им
голосов две трети Уэнделлу и треть Доновану. Таким образом, популисты и
трудовики добились еще по нескольку мест.

В результате шестьдесят два места в сенате распределились так:
абсолютное большинство - тридцать два голоса - оказалось у популистов. Из
оставшихся тридцати мест шестнадцать досталось трудовикам, десять -
"джентльменам" и только четыре - церковникам.

- С кем же будет блокироваться Донован? - интересуется Мартин.

- Его охотно поддержат все популисты, прошедшие в сенат с помощью
голосов беднейших слоев населения. Раскол среди популистов - необратимый
процесс, он продолжится и на скамьях сената. Будет еще немало вариантов,
типичных для многопартийной парламентской демократии, но левые в конце
концов образуют свое правительство. Мердок тоже будет ждать своего часа.
Диктатором ему не бывать, зато у него есть газета и деньги. Вероятнее
всего, такой и понадобится потерявшим голоса "джентльменам". Пусть
нувориш, но кому-то надо играть и нечистыми картами. Здешние аристократы,
мой милый, далеко не безгрешны.

На этом и заканчивается наше обсуждение послевыборных городских
перспектив.

Я вынимаю и пересчитываю оставшиеся у нас деньги. Не брать же их с
собой: все равно ни один музей не возьмет, а Зернов и так поверит.

- Может, закатим банкет в "Веселом петухе" на прощание? - предлагает
Мартин.

Вспоминаю лысого старика Вильсона, его котлеты на вонючем сале.

- Мне еще за рулем сидеть, если машина цела, - говорю я, шагая мимо
знакомого медного петуха над деревянным крыльцом.

Я выбрасываю пачку здешних банкнотов по ветру, они летят и катятся, их
никто не подбирает, потому что мы уже за Городом и никого, даже пирожника,
поблизости нет.

У нас осталось всего по "полтиннику", по одной стертой монетке в
двадцать пять франков. Пусть они будут памятью о шестидесятых годах
первого века чужой, но так похожей на земную, цивилизации. Не
искусственной, а живой и по-настоящему человеческой.

Вот и дюны впереди, у океанского берега, и знакомые колючие заросли
"альгарробо". Где-то должно быть место нашего "приземления", куда нас
перебросили с крымской автомобильной дороги.

- Кажется, тут, - говорит Мартин, - и песок примят, как будто кто-то
сидел.

- Думаешь, сохранятся следы при таком ветре, да еще на прибрежном
песке?

- Все-таки присядем.

Присели. Огляделись. Серо-зеленый океан блеснул вдруг васильковой
голубизной и провалился куда-то вниз.

...Мы сидим на краю обрыва у крымской дороги, вьющейся серпантином
среди виноградников от серых скал Яйлы к синему-синему Черному морю. Мой
"жигуленок" стоит с полуоткрытой дверцей чуть в стороне от нас, и пиджаки
наши с деньгами и документами лежат на сиденьях. Только вокруг машины с
озабоченным видом ходит инспектор ГАИ - старший лейтенант лет тридцати.
Рядом - милицейская "Волга" с равнодушным старшиной у руля.

Я кашлянул, старший лейтенант обернулся и застыл, будто увидел что-то
явно противозаконное.

- Вы откуда? - спрашивает он.

Мы молчим. Мы улыбаемся. Мы - дома.

- Как вы здесь очутились? Минуту назад тут никого не было, - наступает
на нас инспектор ГАИ.

- А мы поднялись вон оттуда. - Я указываю на обрыв.

- Чья это машина?

- Моя. Разрешите? - Я подхожу к машине, вынимаю из лежащего там пиджака
права и паспорт.

Инспектор внимательно изучает документы.

- Так почему же вы ее бросили?

- А мы не бросили, мы отлучились.

- Куда? - выдохнул инспектор.

- Мы погулять пошли, - мямлю я, не в силах придумать ничего более
умного.

- Где же здесь гулять? - удивляется инспектор. - По этим кручам?

- Вот-вот! - подхватываю я. - Замучил меня приятель. Любит горы.

- А кто этот ваш приятель? - строго спрашивает инспектор, оглядывая
Мартина.

Я отвечаю почти шепотом:

- Американский турист, товарищ инспектор. Корреспондент из Нью-Йорка.
Очень интересуется советским автотуризмом. Мартин, покажи ему твое
удостоверение, - прибавляю я по-английски.

Мартин вынимает из своего пиджака документ, свидетельствующий о его
законном пребывании в СССР, и корреспондентскую карточку.

- Спасибо. Карашо, - говорит он с дурацкой улыбкой. Сразу понял, как
надо сыграть.

Инспектор, мельком взглянув на документы, возвращает их Мартину.

- Как же так, граждане? - произносит он уже менее грозно. - Нам
сообщили, что машина ваша с утра здесь стоит. Дверцы не заперты, и ни
водителя, ни пассажиров. А мы из Севастополя сюда ехали, чтобы машину
вывезти и владельца искать. Ведь ее и угнать могли.

- Что вы, товарищ инспектор, какие здесь жулики?

Инспектор почему-то усмехается и смотрит на мои высокие башмаки.

- Где сапоги покупали? - спрашивает он.

- В Калифорнии, товарищ инспектор, - радуюсь я перемене темы. - Дональд
Мартин покупал. Себе и мне.

- Можете следовать дальше, - сухо козыряет инспектор, садится в машину
рядом с водителем и уезжает вверх по шоссе к Байдарским воротам.

А мы хохочем и не можем остановиться. И не над инспектором, и не над
собой, а просто потому, что мы стоим на Земле, на Земле с большой буквы, с
какой пишется имя нашей родной планеты.

Я подбросил на ладони серебряную монету в двадцать пять "райских"
франков, действительно похожую на наш полтинник, - тусклую монетку,
стертую, - единственное доказательство нашего пребывания в "раю без
памяти".

Сотрет время и "серебряный вариант", который мы пережили на горной
крымской дороге.