- Куда теперь, Никитушка?
- В отделение, - взглянув на часы, решил я. - Времени только половина
первого, раньше десяти нам здесь делать нечего. Митька-то где?
- Все Шмулинсона ловит. У него уж какой-то пунктик по этому поводу. Ох, да
вот и он, легок на помине. Только, что ж это, Никитушка, его стрельцы под
белы ручки ведут?!
- Сейчас выясним. - Мы суровым шагом направились навстречу шестерым
стрельцам, ведущим под прицелом нашего младшего сотрудника.
- Здравия желаем, сыскной воевода!
- Здорово, молодцы. Что у вас тут за конфликт, опять к милиции
придираетесь?
- Никак нет! - гаркнули стрельцы. - А только заприметили мы парня твоего,
когда он в колодезь какой-то порошок горстями сыпал. Божится, что не яд...
На углу улиц Плешивой и Волконской шло натуральное сражение. Жители
окрестных домов яростно выговаривали друг другу что накипело. Мужья лепили
женам пресвятую истину, бабы в свою очередь откровенно докладывали
благоверным тако-о-о-е... Ну, честное слово, в личной жизни любой семьи
есть моменты, о которых стоит умолчать по причине сохранения нормальных
отношений. Старики и старухи, друзья и соседи, даже дети малые и те
периодически оглашали улицу какой-нибудь страшной тайной... Кое-где вовсю
дрались, в других местах каялись и плакали, почти все просили прощения,
причем у всех. На фоне происходящего разгула правды-матушки горькие
исповеди дьяка Филимона казались цветочками. Ягодки - вот где!
- Митька-а-а!
- Да я всего горсточку! - жалобно выл он, валяясь у меня в ногах. -
Случай-то какой... Шмулинсониха за водой собралась, то ли баню топить, то
ли белье стирать, а только раза три с ведрами бегала. Я уж как просек, так
рысью в отделение, порошка Кощеева взял да у колодца и жду. Думаю, сейчас
опять придет, воды наберет, а я сзади в ведерко и сыпану! Пусть потом
попробует скрыть, в какой щелке муж прячется... а ее нет и нет. Вдруг
сзади как хлопнут по плечу! У меня аж сердце захолонуло... Обернулся -
стрельцы! Че в колодезь сыпешь? Ниче не сыплю! Ну, глядь... а в руке-то...
уже и впрямь ничего...
- Я с тобой дома разберусь.
- Не надо...
- Поздно. Довел ты меня. Так, ребята, - я обернулся к стрельцам, - народ
здесь сам успокоится, особо буйных волоките в отделение, а вообще... ну
пусть люди выскажутся.
И началось... Пока мы с Ягой пробились сквозь толпу, чего только не
наслушались:
- Смилуйся, батюшка сыскной воевода, уж прикажи, Христа ради, дурака моего
в тюрьму посадить! Сколько крови мне выпил... А вчерась слова бранные про
власть говорил и песни орал сплошь разбойничьи. Посади, а? Не то мой
полюбовник совсем ко мне бегать перестанет, мужнина голоса дюже пугается...
- Грешен, грешен я, гражданин участковый! Вяжите меня, в суд волоките, да
первым этапом - на каторгу... Маму свою я ограбил! Мамку родную! Она себе
червонец на Рождество скопила, а я унес да пропил... Вяжи меня, участковый!
- Так вот кто деньги мои спер... Отойди, сыскной воевода, я сама энтому
паршивцу задницу надеру! Ах ты аспид бессовестный, пьянь подзаборная! Вот
тебе, вот тебе, вот!..
- Простите меня, бабы! Простите, люди добрые! Прости, милиция родная!
Много зла я в жизни сделала, а ноне нет моего терпения молчать. Все скажу!
Про всех своих полюбовников поведаю... и про Замохина-портного, и про
Кольку-мясника, и про Банина-купца, и про... Ой, бейте меня, бабы-ы-ы!
- А у меня батяня вчерась хвастал, будто они с тети Маниным мужем на двоих
ведерную бутыль самогону выпили и яблоками ворованными закусывали. А
яблоки те из боярского двора Шмыгаловых. А шмыгаловский сын к нашей
Верке-распутнице нечестно бегает...
- Ужо ты прости меня, старую... я ить сокрыла, что сынок наш осьмнадцатый
- не твой будет... Не твой, Па-шень-ка! Ан и не твой... от Сеньки Рыжего
али от Борьки Кривого, но не твой, грешная я! А может, и твой? Не помню...
- Суди меня, участковый! Своей рукой суди! Казнью лютой, смертью
безвременной, пытками страшными... А только не один я был! Погодь, щас
всех поименно перечислю...
Это было что-то умозатмевающее. Когда Яга наконец буквально выдернула меня
из толпы "кающихся грешников", я был уже не в себе.
Митька брел следом, размазывая слезы по щекам и тихо поскуливая, что он-то
хотел как лучше...
Дома Яга заставила меня сходить в баню, надеть чистое белье и найти под
кроватью царскую саблю. Вплоть до самого вечера мы молчали или обходились
односложными репликами. Ожидание томило... Самым слабым местом в нашем
плане являлись художники. Что, если они не успеют закончить роспись? Что,
если авангардист Новичков не захочет выполнять мои приказы, переданные к
тому же через третьих лиц. Что, если пастору взбредет войти в храм до
наступления ночи и он поймает всех с поличным? Правда, царь обещал
задержать его обыском, отвлекая вплоть до последней возможности, но нельзя
исключать и случайностей. В таких операциях всегда срабатывает "закон
подлости". К девяти часам подтянулся Еремеев с ребятами. Я наказал ему
выбрать пятерых, самых опытных и отчаянных. В целом наш отряд насчитывай
шестерых стрельцов, трех работников милиции и одного государственного
деятеля. Десять человек для группы захвата вполне достаточно. Саблю я
повесил через плечо, Митька вооружился коротким поленом, стрельцы оставили
при себе только холодное оружие. После короткого совещания и уточнения
плана военных действий мы пошли на дело.
В Лукошкине рано ложились спать, поэтому и вставали с петухами. Случайных
прохожих было мало. В Курином переулке за заборчиком уже вовсю молился
сводный отряд отца Кондрата. Мы козырнули им на ходу и двинулись дальше.
Примерно без пятнадцати десять царь со своей кавалерией покинул немецкую
слободу и ворота захлопнулись. Почти сразу же со всех улиц тихо побежали
затаившиеся стрельцы, они вплотную прижимались к слободскому тыну, окружая
немецкое подворье со всех сторон. Операция "Дихлофос" началась...
Баба Яга дождалась выстрела из пушки, прозвучавшего ровно в десять, и
вновь повторила свое заклинание. Из образовавшегося прохода быстренько
выскользнули перепачканные краской богомазы.
- Все ли сделано, работнички?
- Все как уговорено, батюшка. Все стены расписали в лучших традициях, а
поверх на гвоздики малые полотна малювальника вашего бездарного развесили.
- Гражданин Новичков не протестовал? - уточнил я.
- Да спит он! - хмыкнул старший иконописец. - Как мы пришли - уже дрых, но
работу выполнил. На полу громадные полотнища ткани черной красным да
черным изукрасил. Сущий демонизм... Мы аж плевались! Так до сих пор и
спит...
- Ну что ж, объявляю благодарность за ударный труд. Расчет завтра утром в
отделении, как договаривались. Спокойной ночи.
- Благодарствуем, сыскной воевода. Сзади подоспел запыхавшийся царь. Судя
по всему, он удрал от собственного конвоя и те будут до утра носиться по
Горохову двору, разыскивая государя. А может, и не будут, решат, что он
опять с какой-нибудь молодкой под телегой прячется...
Наша группа на цыпочках вошла в немецкий храм. Я шепотом отправил Еремеева
выставить стрельцов у всех стен. В церкви горели оплывшие свечи. Стены до
самого потолка были завешаны громадными росписями на черном шелке. Автор
тихо сопел в уголочке. Новичков показал себя во всей красе. Черно-красные
фигуры обнаженных демонов кривились в авангардно-кубических изломах и
производили невероятно гнетущее впечатление. Хотелось закрыть глаза и не
глядя бежать из этого черного ада. Если уж такая мысль появилась у меня,
человека, закаленного атеизмом, то что же творилось в душах моих
спутников...
- Завтра же сожгу мазилу проклятого! - сквозь зубы побожился Горох. - Надо
же, чего нарисовал. У меня аж колени трясутся...
- Не надо! - так же тихо попросил я. - У парня большой талант. Может, он
даже гений. Лучше возьмите его в придворные живописцы...
- Чтоб он и меня так приукрасил?!
- А что? Авангард - искусство будущего. Опять же, если такой портрет
показывать вашим надоедливым невестам... Вы же вовек не женитесь!
- Да? - призадумался царь. - Ну, тут, конечно, прямая выгода...
Мы четверо прятались в самом дальнем углу, за колонами. Еремеевские ребята
заняли позиции в нишах стен, так, чтобы иметь возможность дотянуться до
черных шнурков, удерживающих новичковские работы на гвоздях.
- Долго ли еще, воевода-батюшка? Я на двор хочу...
- Зачем? На дворе нам ловить нечего, они все сюда придут.
- Да я не в этом смысле! Я... ну, на двор надо мне...
- Терпи! - обрезала Яга. - Ох, Митька, ежели только ты мне юбку намочишь,
я тебя на веки вечные петухом бесхвостым оставлю...
- Гляди, участковый! - восторженно влез государь. - Идут!
Двери в храм скрипуче распахнулись, и на пороге показалась делегация
монахов в одинаковых черных капюшонах, скрывающих лица, с горящими
факелами в руках. Трое посольских охранников, обнаженных по пояс, внесли
небольшую статую рогатого, козлоподобного существа с когтистыми ногами и с
женской грудью. Маленький пастор довольно оглядел нарисованных монстров,
бросил презрительный взгляд на спящего художника и дал знак закрыть двери.
После чего монахи достали длинные, причудливо изогнутые ножи и ловко
прорезали в черном бархате, покрывающем пол, прямые линии.
- Пентаграмма! - угадал я.
- Звезда масонская, - подтвердила Баба Яга.
- Пагуба бесовская! - добавил царь.
- А мне не видно... - прогудел Митька. Шестеро монахов спрятали ножи и,
по-прежнему держа в руках факелы, встали в круг, каждый на вершине одного
из лучей. Пастор раскрыл толстый фолиант, поставил его на треногу и, став
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Круз Андрей
Сапковский Анджей
Прозоров Александр