Чтение 36–й страницы книги ~Миры под лезвием секиры~

Смыков даже получил памятный подарок - "командирские" часы, с которыми
впоследствии никогда не расставался.

Впрочем, таких славных эпизодов в жизни молодого следователя было гораздо
меньше, чем неприятностей. А уж этих хватало: то прокурор возвратит уже
законченное дело на доследование, то бессовестный человек, давший
чистосердечное признание, на суде откажется от него, то из сейфа пропадут
важные улики. Да еще старший следователь, ревниво относившийся к успехам своего
подчиненного, постоянно ставил ему палки в колеса. Из-за его козней Смыков едва
не отдал богу душу в самом прямом смысле этого выражения.

И случай-то ведь был пустячный. Как-то раз защемило у Смыкова в правом
боку. Сильно защемило. Местный хирург паче чаяния вырезал воспалившийся.
аппендикс очень удачно - ничего лишнего не отхватил и посторонних предметов в
брюшной полости не оставил. Беда состояла лишь в том, что этот хирург считался
приятелем Смыкова и шутки ради неоднократно грозился прооперировать его при
первой возможности:

Воспользовавшись этим общеизвестным фактом, старший следователь накатал в
управление рапорт, что никакого аппендицита у Смыкова на самом деле не было, а
операция инспирирована с единственной целью: сачкануть на пару недель от
службы.

Из областного центра незамедлительно прибыла авторитетная комиссия,
больше, правда, привыкшая иметь дело с трупами, чем с живыми людьми. Эксперты
долго щупали живот Смыкова, совали зонд в еще не заживший разрез и с
пристрастием допрашивали хирургических сестер. Гнусный навет, естественно, не
подтвердился, однако посредством зонда в чрево Смыкова была занесена инфекция,
следствием которой явился острый перитонит.

Его дважды распарывали от паха до грудины, лишили половины тонких кишек,
держали на капельнице и искусственном питании, кололи всеми доступными в
талашевской глухомани антибиотиками, а потом еще полгода долечивали в
ведомственном санатории. Когда бледный и осунувшийся Смыков вернулся к
исполнению служебных обязанностей, старший следователь устроил ему головомойку
за волокиту и противопоставление личных интересов общественным.

В тот самый день, ставший последним днем привычного подлунного, или, если
хотите, подсолнечного, мира, Смыкову выпало дежурить в райотделе.

Ничего чрезвычайного за сутки не случилось, и он подшивал в своем кабинете
папку с очередным пухлым делом (умение красиво подшивать бумаги ценилось среди
следователей не меньше, чем проницательность), рассеянно прислушиваясь к
доносившимся из дежурки звукам: неразборчивому бормотанию радиостанции, треску
телетайпа, телефонным звонкам, разухабистым песням задержанных, привычному мату
помдежей.

Мысли Смыкова все еще перемещались в изолятор временного содержания, где в
камере-одиночке отбывала свой двухнедельный срок небезызвестная в Талашевске
Зоя Осечкина, легко контузившая разделочной доской мужа, заставшего ее на кухне
в момент свального греха с аварийной бригадой горгаза.

Сделав очередной тугой и красивый стежок, Смыков машинально покосился на
часы (было самое начало седьмого, конец обычного рабочего дня), отложил дратву
в сторону и снял трубку телефона.

- Доставьте ко мне административно арестованную Осечкину, - сказал он как
можно более обыденным тоном. - Пусть хоть стекла в окнах протрет, а то темно,
как в подвале.

Однако Смыкову никто не ответил. Он подул в микрофон, постучал по рычагам
- телефон не подавал признаков жизни. Недоуменно пожав плечами, он высунул
голову за дверь и повторил то же самое открытым текстом.

На этот раз дежурный ответил назамедлительно:

-Да подожди ты! Тут и без тебя запарка...

Было что-то странное в этом ответе - нет, не содержание и даже не грубый
тон, а нечто совсем другое... Лишь спустя несколько секунд Смыков понял, что
именно насторожило его - отсутствие привычного шумового фона. Все аппараты
связи молчали, помдежи приутихли, и даже пьяницы, буйствовавшие до этого в
решетчатом вольере, молчали.

- Что там у вас, братец вы мой, случилось? - поинтересовался немного
озадаченный Смыков.

- Если бы у меня... - в голосе дежурного искрой проскальзывало копившееся
годами раздражение, обещавшее вот-вот разразиться настоящей грозой. - Электрики
что-то портачат, мать их всех наперекосяк...

Прикрыв дверь, Смыков щелкнул выключателем - в кабинете, несмотря на
довольно ранний час, уже собирались сумерки. Пыльная лампочка под потолком
загорелась вполнакала, немного поморгала и погасла окончательно. Смыков
проверил городской телефон - глухо. Радиоточка тоже безмолвствовала, впрочем,
она и раньше работала только в сухую и безветренную погоду. Тогда Смыков
вытащил из сейфа транзисторный приемник, недавно изъятый у несовершеннолетнего
вора, очистившего городской Дом культуры. Еще сегодня утром он исправно
действовал, передавая прогноз погоды и концерт по заявкам.

Молчали средние волны, молчали длинные, молчали все диапазоны коротких.
Это уже не было похоже на простую случайность.

Смыкову стало как-то не по себе и сразу потянуло к людям.

Возле дежурки несколько подзадержавшихся после службы милиционеров уже
чесали языки, обсуждая странную ситуацию с электроэнергией. Досталось и
народу-разгильдяю, и государственному строю, и местной власти. В конце концов
все сошлись на том, что виноват диспетчер на подстанции: вырубил с пьяных глаз
главный рубильник и заснул мертвецким сном. Такие случаи, кстати, уже бывали.

- Тогда почему телефон не работает? - возразил Смыков, склонный, как и все
следователи, к логическим умозаключениям. - Ведь на телефонной станции
аварийное питание имеется. Аккумуляторные батареи и дизель.

Дежурный, еле сдержавший гнев, перестал бесцельно тыкать в клавиши
коммутатора и велел милиционеру-водителю для прояснения ситуации смотаться на
городской узел связи.

Спустя минут пять с улицы раздался растерянный голос гонца:

- Не заводится, проклятый!

Все повалили наружу к дежурной машине - автомобиль не телефон, с ним
разобраться можно. Очень скоро выяснилось, что на свечах нет искры. Мнение было
однозначным: сел аккумулятор. Попробовали завести мотор ручкой - не получилось.
Стали толкать машину туда-сюда, через четверть часа запыхались. Догадались
притащить из гаража резервный аккумулятор, но и он не подавал признаков жизни.

- Ребята, на небо гляньте! - с неподдельной дрожью в голосе сказал вдруг
кто-то.

Все, в том числе и Смыков, возвели очи горе. Низко над головами, от
горизонта до горизонта, клубилось что-то непонятное - тучи не тучи, туман не
туман, а какой-то мутный сизый дым. И сквозь это неизвестно откуда взявшееся
мрачное марево заметно было, как одновременно с востока и запада медленно
надвигается что-то темное, массивное - словно смыкаются створки ворот неба.

- По территории области ясно, без осадков, ветер умеренный, порывами до
сильного, - пробормотал Смыков.

- Что? - недоуменно переспросил дежурный, продолжавший зачарованно
пялиться вверх.

- Погоду, говорю, сегодня хорошую обещали. Ясную...

- Да уж...

Толпа возле машины постепенно росла. У каждого были свои проблемы: кто-то
не смог доварить варенье, кому-то надо было везти в роддом роженицу, у кого-то
срывалась свадьба или похороны, некоторым просто не терпелось почесать лясы. На
велосипеде прикатил фельдшер "Скорой помощи" и, запыхавшись, объявил, что связь
с больницей не работает, диагностическая аппаратура отказала, автомобили не
заводятся, операции приходится заканчивать при свете керосиновых ламп.

- А я здесь при чем? - огрызнулся дежурный.

- Принимайте меры! - возмутился фельдшер. - Вы же власть!

- Власть моя сейчас только этой штуки касается, - дежурный похлопал по
кобуре. - К попу лучше иди, пусть он у всевышнего помощи попросит.

С похожими жалобами вскоре явились начальник пожарной части, директор
жилищно-коммунального хозяйства и наряд ночной милиции в полном составе.
Вопросов сразу прибавилось: в пожарных гидрантах упало давление, повсеместно
отказала охранная сигнализация, в остановившихся между этажами лифтах
заблокированы люди, водозаборные скважины не действуют, котельная вот-вот
остановится.

Люди возбужденно гомонили, но не забывали с тревогой наблюдать за
жутковатым действом, разворачивающимся на небе.

Неровная полоска сравнительно светлого пространства становилась все уже, а
с обеих сторон наплывала тяжелая, каменно-серая мгла - уже не створки небесных
ворот смыкались, а захлопывались иззубренные челюсти вселенского капкана. Когда
вверху осталась только узенькая, мерцающая, как радуга, изломанная линия.
Смыков невольно поежился: ну сейчас шарахнет! Казалось невероятным, что
столкновение столь осязаемо-плотных масс пройдет безо всяких разрушительных
последствий. Ведь в небе сходились не тучи, а два гранитных глетчера, готовые
смять, искрошить, перемолоть друг друга и каменным дождем обрушиться на
замершую в тревожном ожидании землю.

Однако паче чаяния ничего из ряда вон выходящего не произошло: весь
небосвод принял равномерный тускло-серый оттенок, дымное марево поредело, даже
темнее не стало. Правда, откуда-то сразу потянуло ветром - не теплым, не
прохладным, а каким-то знобящим, словно опасный сквозняк.

Многие вздохнули с облегчением, хотя и непонятно было почему. Первое
оцепенение прошло. Вскоре в толпе уже вовсю муссировался слух о начале третьей
мировой войны.

- Все большие города уже ракетами раздолбали, потому и связи нет, -
говорили одни. - А на наш Талашевск самую зачуханную боеголовку тратить
зазорно.

- Почему тогда в аккумуляторах тока нет? - возражали другие.

- Есть уже в мире такое секретное оружие, - объяснял какой-то знаток. -
Индукционным называется. Если его применить, у врага ни один мотор не
заведется. Коли не верите, могу газету показать.

- Газету ты внукам на память оставь. Если на самом деле война началась,
следующий номер не скоро выйдет.

- Что же делать? В военкомат идти, в добровольцы записываться?