Чтение 36–й страницы книги ~Цветы на нашем пепле~

чудовищную страсть к познанию и был на вершине блаженства. Остальные изнывали от
тоски, но терпели. Лабастьер заслужил эту игрушку.

"Учеба" длилась уже больше недели. Сейна нервничала: организм думателя был
крайне истощен. Рамбай предложил сделать "вылазку" за провиантом, но самки не
осмелились отпустить его.

Но вот, в один прекрасный момент, Сейна объявила: Лабастьер считает, он
смог узнать все, что только можно было тут узнать. Спешно принялись за сборы.
Между делом Сейна сообщила версию Лабастьера о том, почему не выжили эмбрионы
бескрылых.

Теперь уже невозможно сказать, что привело к гибели их цивилизацию - война
или стихийное бедствие. Но, как бы то ни было, биохранилище выстояло. Должно
было сохраниться и все ее содержимое, если бы во всей Пещере, согласно проекту,
поддерживался абсолютный вакуум.

Но последний из выживших пытался спастись здесь. Ему нужен был воздух. И он
разгерметизировал Пещеру.

Его-то останки и покоятся тут.

Кем он был? Теперь никто не ответит на этот вопрос. Ясно только то, что,
спасая свою жизнь, он погубил единственную надежду на возрождение своего вида.

"Немудрено, что бескрылые исчезли с лица Земли, если каждый из них был
способен на подобный, поражающий степенью эгоизма, поступок", - подумала Ливьен
и вновь ощутила холодок в сердце, на миг поставив себя на место того, чьи
останки так напугали ее.

Каково это, знать, что ты - ОДИН?.. А впереди - безжизненная вечность. И
безжизненной сделал ее ТЫ.

Где жизнь, там и смерть. Охотник постиг

Тень - только там, где свет...

Вся наша жизнь - это солнца блик,

Жизнь камня - застывший бег.

Ты моргнула. На это ушел лишь миг.

Камень моргает век.

"Книга стабильности" махаон. том X, песнь V; мнемотека верхнего яруса.

Выяснилось, что Пещера имеет пять запасных, снабженных шлюзами, выходов,
расположенных значительно ниже того, через который путники сюда проникли. По
проекту именно через эти тоннели должны были выйти наружу дети возрожденных
бескрылых. Но или время, или некий катаклизм привели к глобальным геологическим
смещениям, и нижние коридоры были похоронены под многотонными гранитными
массами.

Всюду путники, пытаясь пройти этими коридорами, натыкались на каменные
стены. Лишь один из коридоров, который, возможно, и остался неповрежденным, они
не смогли пройти до конца. Сейна, Рамбай и Ливьен, занимающиеся разведкой в то
время, пока Лабастьер и Дент-Байан общались с "тенью Роберта Страйка",
наткнулись в этом запасном выходе на новую опасность.

Это были отвратительного вида существа, примерно одного с бабочками
размера, снабженные сильными перепончатыми крыльями. Ни о чем подобном Ливьен
доселе не слышала. Похоже, это были не птицы, а какие-то "научившиеся летать"
грызуны. Однако путникам было не до восхищения или удивления. С мерзким писком
эти твари набросились на них, и только треск и пули искровиков дали им
возможность без потерь вернуться восвояси.

Чем эти летучие звери питаются тут? Как ориентируются в кромешной тьме?
Сейчас бабочкам было не до выяснения этих вопросов. Единственным итогом опасной
и неожиданной встречи стало лишь то, что путники уяснили: возвращаться им
предстоит тем же трудным путем, которым они пришли сюда. Нашли они и
коммуникационную трубу, через которую сюда пробрался Первый, но она была слишком
узка.

Но, как бы то ни было, возвращаться всегда легче, чем двигаться вперед. И
спускаться - проще, чем подниматься. Эта мысль обнадеживала.

...И действительно, обратный путь оказался быстрее, хотя на самой верхней
ступени путники и были вновь вынуждены тащиться пешком, волоча Лабастьера по
снегу.

После многодневного пребывания в темноте дневной свет и белизна снежного
покрова показались им нестерпимо яркими. На этот раз, наученные опытом, путники
сразу же воспользовались повязками, поочередно оставляя зрячим поводырем то
одного, то другого.

Равнина шла под уклон, и становилось теплее. Но когда они уже почти
добрались до обрывистого края, Сейна, то и дело озабоченно прикладывающаяся к
надлобью думателя, упала на колени и зарыдала:

- Он умирает! Умирает! Нам уже не спасти его! Ливьен встряхнула ее за
плечи. Обмороженные потрескавшиеся губы почти не слушались ее:

- Прекрати истерику. Еще сотня шагов, а там - вниз. Мы отогреем и накормим
его.

Сейна поднялась и молча, стиснув зубы, ухватилась за лямку.

Достигнув обрыва, они расправили крылья и полетели. Это был опасный полет.
Почти падение. Разреженный воздух не желал удерживать на себе такой вес.

Но они не разбились. И вскоре достигли того места, где был спрятан Первый.
Только тут позволили себе отдохнуть. Да и то лишь после того, как, оставив Сейну
с думателем ожидать их возле холмика куколки, остальные трое налегке слетали еще
на ступень вниз и вернулись с пищей.

Оказалось, они подгадали как раз вовремя: появись они тут на день позже.
Первый вышел бы на свет без них. Не успели они покормить Лабастьера, как вершина
холмика зашевелилась, треснула, и покрытая прозрачной слизью новорожденная
бабочка выползла из образовавшегося отверстия.

Ливьен залюбовалась на свое чадо. Молодой самец был очень похож на Рамбая,
но изящнее, без приобретенной отцом в джунглях дикарской угловатости.

Прежде всего Первый накинулся на еду. Не прошло и получаса, как от припасов
не осталось ни крошки.

Тем временем к Ливьен, глядя на нее сухими, но ставшими от горя бездонными
глазами, подошла Сейна:

- Лабастьер умрет. Сейчас он сам сказал мне это. Он всегда безошибочно
определяет свое состояние... Он умрет. И он просит разрешения передать свои
знания твоему сыну, ведь он телепат. Лабастьер говорит, что сейчас, в первые дни
жизни, твой сын способен усвоить все.

- Неужели мы ничего не можем сделать?! Сейна только горестно покачала
головой.

С той же ненасытностью, с какой Первый поглощал непрерывно добываемую
Рамбаем и Ливьен пищу, усваивал он и знания, которыми думатель пичкал его через
Дент-Байана. Ливьен забеспокоилась, не повредит ли ее сыну такая лавина
информации, но Сейна, спросив об этом Лабастьера, тут же передала его ответ: "Не
повредит. Гордись, самка: ты стала матерью первого крылатого думателя".

Ливьен не сразу осознала смысл этой фразы, а когда поняла, испугалась
снова.

Рамбай - отпрыск отмеченного даром телепатии семейства. Если бы он был
горожанином, и они повстречались бы с Ливьен в Городе, за ходом ее беременности
тщательно следили бы власти. Первый, находясь во чреве, не "заговорил" с ней.
Значит, согласно правилам, о которых рассказывала Сейна, ему позволили бы
родиться и даже стать куколкой, но затем - произвели бы "гормональный взрыв".

У маака нет таких мощных телепатов, как у махаонов. Или Первый все же
"заговорил" бы с матерью и стал думателем, или был бы уничтожен.

Сейчас же ситуация - уникальная. Первый - телепат - все же стал бабочкой, а
думатель передает ему все свои знания, а плюс к ним - все знания древней
цивилизации бескрылых...

Ее сын будет не таким, как все... По это - плата за то, что она не потеряла
его. В конце концов и муж у нее не такой, как все. Да и сама она уже успела
нарушить все писаные и неписаные законы своего народа.

Интенсивный телепатический метод обучения давал поистине поразительные
плоды. Уже к вечеру следующего дня после превращения Первый, как и Рамбай,
одетый в одну набедренную повязку, разговаривал с остальными бабочками, как
взрослый. Причем с Дент-Байаном - на языке махаон!

Не было темы, на которую он не мог бы поддержать разговор. Но времени на
это у него было мало: часы напролет он молча просиживал возле Дента и
Лабастьера. Тревога за него, гордость и нежность переполняли душу Ливьен, но у
нее не было возможности излить их на сына: его временем распоряжался увядающий
думатель.

В результате все эти чувства она обрушила на того, кто один из всех мог
разделить их и понять ее. После всех пережитых вместе трудностей, после стольких
гибельных дней и ночей, да к тому же еще и после столь длительного воздержания,
Ливьен и Рамбай словно взорвались любовью.

Медленно увядал Лабастьер. Бесконечно страдала Сейна. Первый постигал
мудрость мертвого мира... А они, не в силах противостоять нахлынувшему чувству,
уединясь, занимались любовью. И говорили, говорили, словно пытаясь перетечь друг
в друга душами, преодолевая отчуждение, почему-то охватившее их с момента
рождения Первого...

Они говорили о своих чувствах, рассказывали друг другу эпизоды из детства,
спорили о том, какое дать имя сыну, ведь Первый - просто порядковый номер
гусеницы... Собственно, сделать это было пора уже давно, но до сих пор не
находилось времени.

Это странное счастье было неуместно, оно было бестактно по отношению к
остальным... Но они ничего не могли с собой поделать...

Почему-то Ливьен уверилась вдруг в том, что зачнет тут своего Второго.

...Солнце катилось к закату, превращаясь в зрелую, готовую упасть со стебля
ягоду. Тишина, к которой Ливьен так и не сумела привыкнуть, будоражила нервы и
обостряла ощущения.

Рамбай, привлекая к себе внимание, коснулся рукой ее волос. Ливьен
повернулась на бок и улыбнулась ему.

- Ты ведь не вернешься в Город? - полуутвердительно спросил он, впервые
коснувшись темы, негласно возведенной ими в разряд запретных.

- Не знаю... - Она действительно не знала, что они будут делать дальше. Они
выполнили свою миссию. Но она была уверена, что это не отвратит от них гнева