Чтение 36–й страницы книги ~Вернусь не я~

Страшный.

- Ты проклянешь меня, мальчик, ты никогда мне не простишь. Но я скажу.
Тогда, под Фивами, не Меланипп-фиванец убил твоего отца. Тидея убила я - убила
человека, которого любила больше жизни, больше бессмертия. Убила, потому что
ТОТ, кем стал твой отец, не имел права жить.

- Неправда, - даже не думая, вздохнул я. - Этого не было, мама.

И снова молчание - долгое, тягучее. Темная мамина хлена словно оделась
камнем.

- Зачем ты пришла, мама? Думаешь, мне сталб легче? Ты убила отца, скоро
убьют меня... Можно было просто сказать: "Прощай!"...

Безмолвствовал камень. Шумела где-то совсем рядом невидимая река.

Плещет, плещет...

- Завтра будет тяжелый день, Диомед. Страшный день. Ты ранен, сынок.
Прошу... Нет! Приказываю... заклинаю... молю! НЕ ИДИ В БОЙ!

Ее тихий голос был еще тут, со мной, но мама уже исчезла. Никого!..
Измятая трава, угли погасшего костра, ледяной холод в сердце... Лучше бы ты
убила меня, мама! Лучше бы ТЫ убила меня...

* * *

Страшный день начинался совсем не страшно. Привычная суета, наскоро
проглоченный кусок холодного мяса, серебряный голос трубы... Война торопила,
подталкивала в спину. Враг уже строился, собирался возле колесниц, готовясь к
броску.

Еще один день Армагеддона...

Менелай догнал меня в лагерных воротах, когда арги-вяне быстро, привычно
разворачивались фалангой.

- Тидид! Погоди...

"Годить" было некогда. Колесница (та самая, адра-митской работы) уже
ждала, Капанид-возница нетерпеливо притоптывал, поглядывая на приближающегося
врага.

- Диомед! Елена... Она ночью приходила! Я вначале подумал, что это сон...
Она запретила мне сегодня идти в бой! Понимаешь? Она запретила...

"...НЕ ИДИ В БОЙ!"

Отвечать было некогда, да и что тут ответишь? Бой уже начался, Кера
прокричала, и страшный день вступил в свои права.

- Вы!.. Вы недостойны своих отцов! Да! Ваши отцы были героями, а вы!..
Они... под Фивами!.. А вы!..

Дий Подземный принес сегодня Агамемнона! Добро б еще молчал, щеки надувал
(нарумяненные!), как и положено Зевсу - а заодно и верховному вождю. Так нет
же, носится на колеснице, орет...

- Трусы!.. Вперед, на врага! Вперед! Вашим отцам стыдно за вас в Аиде!

Зарычал Сфенел, оскалился Аполлоном Волчьим. Я только отмахнулся. Пусть
орет! Две атаки мы отбили, сейчас начнется третья, дарданское полчище
разворачивалось, неуклюже пытаясь выстроиться "вепрем"... Вояки!

- Диомед! Ты недостоин называться...

Еще... Еще чуть-чуть, пусть смешают ряды, знаю вас, дарданы, строиться вы
не умеете, и шаг держать не умеете, а за такие вещи полагается бить - и крепко
бить!.. Сияющая золотом колесница, подпрыгивая на ухабах, выкатилась вперед.

Эней!

Я махнул рукой. Пора!

- Арго-о-о-ос!

- Эй, аргивяне, племя отважных! Азия нас вызывает на битву. Но от Олимпа
до вод Океана Всех аргивянский Арей побеждает! Аргос - Победа! Аргос - Победа!

Отдохнувшие за ночь кони рванули с места. Я иду к тебе, Эней!

На этот раз они не успели отступить. Эвриал оказался молодцом - бросил
свои сотни вдоль берега Скамандра, отрезая путь к бегству. Дарданы попали в
котел - надежный, не хуже Кронова. Им осталось одно - умирать. И они умирали.

Золоченая колесница Энея Анхизида досталась нам, и торжествующий
Деипил-толстозадый (увязался за Сфенедом, паршивец!) повел под уздцы кровных
дарданских коней. Слева и справа наши тоже дожимали - Гектора, раненного еще в
самом начале боя, увезли на колеснице к Скейским воротам, спартанцы Менелая
погнали пеласгов, а ревущий от гнева и азарта Аякс Теламонид домолачивал
воинство какого-то лидийского басилеишки. Самого басилея он уже домолотил -
вбил в землю чуть ли не по плечи. То-то!

Оставалось одно - главное. Эней!

Сын Пеннорожденной, ТОЙ, что убила мою Амиклу, не хотел умирать. Его
уцелевшие гетайры стояли серебристой, ощетинившейся копьями стеной, их было еще
много...

- Эней! Это я, Диомед! Эне-е-ей!!!

- Я здесь!

Серебристая стена расступилась. Высокий, широкоплечий детина в дорогом
панцире, в гривастом шлеме выступил вперед.

- Я здесь, сын Тидея!

Он был не трус, наследник дарданский. Жаль, я не мог

увидеть его лица - только глухую личину с прорезями для глаз.

Все стихло. Старый, древний обычай, все еще чтимый в земле Светлых Асов.
Поединок вождей - последний, решающий. Остальные ждут, им нечего делать, когда
скрещивают мечи владыки. У нас, в Ахайе, такого уже нет давно, еще с Персеевых
времен. Война - не Истмийские игры! Но сейчас обычай оказался к месту. Незачем
проливать аргивянскую кровь. Дарданы сдадутся сами - когда их вождь упадет на
окровавленную траву.

Он ударил первым - умело, сильно. Копье пробило надежную бронзу щита,
раскололо деревянную основу. Эней чуть пошатнулся, пытаясь вырвать застрявшее
острие...

- Дарданы-ы-ы!

...Мое копье вошло ему в бок.

- Арго-о-о-ос!!!

Он был еще жив, еще пытался стать на колено, огромная ладонь хлопала по
рукояти меча... Я поднял копье, даже не целясь, почти не глядя.

...Я ведь клялся, что попробую ТВОЕЙ крови, Пенно-рожденная!

Вот и все! Бронзовое острие вонзилось...

...в пустоту.

Я вновь размахнулся, не веря, все еще не понимая...

Ветер ударил по глазам.

Вихрь.

Ураган.

Вместо окровавленной земли, вместо горячего белого неба - ничто.
Клубящееся, сбивающее с ног НИЧТО.

- Назад! - заорал я, срывая горло. - Все назад! Отступать! Отступать!..

Поздно! Холодный мокрый шквал обрушился со всех сторон, вбивая людей в
землю, раскатывая кровавыми пятнами по тверди...

- Наза-а-ад!!!

На какой-то миг я смог вырваться - к солнцу, к небу. Вырваться,
оглянуться...

Темное облако клубилось там, где мы скрестили копья с Энеем. Тяжелое,
наливающееся плотью с каждым мгновением. И вот из кипящего мрака медленно,
неотвратимо-выступила ОНА...

...Грузная, короткошеяя, многогрудая, косоглазая.

Афродита - Владычица Любви.

А слева, совсем близко, там, где только что бились са-ламинцы Аякса,
крутился огненный смерч. И кто-то высокий, выше самого огромного дерева,
хохотал, потрясая громадным копьем. Я узнал ЕГО, хотя и не видел ни разу. ЕГО
нельзя было не узнать - Арея Эниалия, Арея-Ярого, Губителя Смертных.

Война кончилась. Началась бойня.

ОНИ пришли убивать нас.

"ОНИ нетерпеливы, ОНИ жаждут, ИХ Грибницы сохнут. Настанет день, когда ОНИ
сами начнут убивать нас. И тогда начнется последний бой, последняя битва..."

"Завтра будет тяжелый день, Диомед. Страшный день..."

Странно, но страха не было. Ничего не было - только ледяное, надмирное
спокойствие. Я знал, что делать. Первого же пленника - хотя бы того, что
привязан к моей колеснице, - развернуть лицом к себе, взять за липкий от пота
подбородок...

"Я приношу жертву богу Дамеду, великому Дамеду, Да-меду Дурная Собака!.."

ВЫ еще не встречались с богом Бешеный Пес, владыки Олимпийские?

Я выхватил меч - тяжелый, аласийской бронзы, поглядел на тянущиеся ко мне
черные клочья тумана, на многогрудое чудовище, медленно поднимающее острый
серп... Успею! До колесницы - два шага. Вот он, трясущийся от страха мальчишка,
жертва богу Дамеду! Всего один удар...

"Тидея убила я - убила человека, которого любила больше жизни, больше
бессмертия. Убила, потому что ТОТ, кем стал твой отец, не имел права жить".

Я понял. Я все понял.

Тогда, под Фивами, раненый отец расколол череп врага, вцепился зубами в
горячий мозг... Он не был безумен в этот миг, Тидей Непрощенный. Он перешагнул
через огонь, как я - через невидимую реку. Отец выбрал - как и я. Успел ли он
сказать: "Я приношу жертву богу Тидею..." ?

Кто знает? Наверное, только мама. Она была рядом, она поняла...

"ТОТ, кем стал твой отец..."

Я вновь поглядел на неторопливо ступающую ко мне грудастую Смерть, на
сжигающий все огненный Смерч... Ты права, мама! Я - человек. Я не стану таким,
как ВЫ!

Копье внезапно стало легким, невесомым. Камышинка - не копье. И все вокруг
стало легким, простым, прозрачным.

Я рассмеялся. Смерть и Смерч шли ко мне. Я шагнул навстречу.

Прямо уставив копье, Диомед, воеватель бесстрашный, Ярость вознес на Кипр
иду, на дщерь Эгиоха. Острую медь устремил и у кисти ранил ей руку Нежную:
быстро копье сквозь покров благовонный, богине Тканный самими Харитами, кожу
пронзило до длани Возле перстов; заструилась бессмертная кровь Афродиты, Влага,
какая струится у жителей неба счастливых. Громко богиня вскричав, удаляется с
скорбью глубокой Во мраке чувств от страданий; померкло прекрасное тело!

Грозно вослед ей вскричал Диомед воеватель: