его неплохо. Но в этом случае имелись все шансы опоздать - Лебедев и его
группа успеют проскочить к селу Орлик, а оттуда до Сайхена всего один
дневной переход. Итак, деревня отпадала, надо идти напрямик, чтобы к
послезавтрашнему вечеру быть в нужном месте. Внезапно Степа вспомнил, как
оно называется - Семен-Крест. Там действительно стоял большой крест,
срубленный из почерневшей от времени сосны. В свое время проводник из
местных что-то рассказывал Косухину об этом кресте, но память ничего не
удержала. Впрочем, теперь это и не важно. Что ж, оставалось спешить к
Семен-Кресту...
подробно объяснив, как добраться до села, и шагнул за порог.
петлять между огромными лиственницами, вдобавок стали попадаться
неглубокие, но с крутыми склонами, овраги. Уже к полудню Степа устал,
хотелось присесть, разжечь костер возле какого-нибудь старого рухнувшего
дерева и часок-другой погреться, ни о чем не думая. Но время поджимало.
Косухин лишь на несколько минут остановился, чтобы сжевать кусок хлеба с
сушеным мясом и хлебнуть спирта, и пошел дальше, стараясь идти в одном
темпе, экономя силы.
лес рос гуще, рядом с елями и лиственницами стали попадаться гигантские
кедры, и идти стало совсем трудно. Эти места Косухин помнил плохо - он шел
по солнцу, как когда-то учил его брат. Степа надеялся, что перевалив
хребет и выйдя в долину Оки, он найдет нужную дорогу - те места он помнил
лучше.
сиреневые сумерки, и Косухин понял, что пора думать о ночлеге. Подходящую
поляну он нашел быстро - она была небольшая, уютная, там лежали два
огромных сухих дерева, то ли срубленные, то ли сами рухнувшие еще много
лет назад. Деревья лежали удобно - почти рядом. Степа устроился в
промежутке между старыми, покрытыми сухим мохом стволами, и, наломав
тонких веток, попытался разжечь костер. Получилось плохо. Косухин плеснул
остатки спирта из фляги, и костер все-таки разгорелся. Сразу же стало
веселее. Степа подкинул в огонь сучья потолще и, привалившись к одной из
поваленных лиственниц, сжевал кусок сушеного мяса.
расчетам, должна гореть долго. Он решил вздремнуть на часок, затем
проснуться, снова подбросить дров и так продержаться до рассвета. Правда,
костер грел плохо, жар уходил к холодному звездному небу. Приходилось то и
дело подсаживаться прямо к огню, чтобы согреть хотя бы кончики пальцев.
надвинув шапку на самый нос, задремал. Сон накатил волной, почти
мгновенно, Степа лишь успел подумать, сумеет ли проснуться, чтобы вовремя
подкинуть дров...
понял: взошла луна. В ее свете тени стали резкими, а снег начал мерцать
маленькими разноцветными искорками. Костер погас, только несколько
угольков дотлевали среди серой золы.
дровишек..."
сделал несколько шагов по чистому светящемуся снегу, и вдруг застыл.
Повернувшись, он шагнул еще раз - вновь замер: валенки не оставляли
следов. Казалось, он скользит по тонкому насту, невесомый, словно сизый
дымок от догорающих углей.
растерянно мелькнуло в сознании. Степа осторожно вернулся на место и
присел у ствола.
своего тела. Боли не ощущалось, стало тепло, дневная усталость исчезла без
следа, будто ее и не было.
успокоила.
Степа не видел тени, даже не слышал дыхания, но чье-то присутствие не
вызывало сомнений. Он почему-то не испугался и, не поднимая глаз, понял,
кто навестил его этой ночью.
подпоясанном офицерским ремнем, и в пушистой меховой шапке. Глаза были
устремлены на умирающие угли, она молчала, и Степа не решался подать
голоса. Он лишь отметил, что луна поднялась уже высоко, яркий свет заливал
поляну, но ни он, ни его молчаливая гостья, не отбрасывала тени.
бывает. Во всяком случае, с ним еще ничего подобного не случалось. Косухин
кашлянул, пытаясь обратить на себя внимание, но женщина в полушубке
по-прежнему смотрела, как тускнеет последний уголек.
лицо Степе. Этой ночью она казалась еще красивее, чем в первый раз, когда
ее серебристый призрак возник посреди ночной безлюдной улицы.
доносился откуда-то издалека.
загорелись недобрым огнем. - Вы все-таки не послушались меня, Косухин!
Венцлав губит всех - и тех, кто ему служит тоже...
снитесь!
скоро холод дойдет до сердца...
вздохнуть, но сообразил, что сделать этого не может - воздух не проходит в
легкие, хотя никакого неудобства от этого не чувствовалось.
радость? Полюбоваться пришли?
ответила Ксения. - Вернее, была... - тут она усмехнулась, но одними
губами, глаза оставались спокойными и холодными. - Не знаю почему, но ваши
с Ростиславом судьбы как-то связаны. Мне не дано знать, отчего... Но я не
хочу, чтобы вы погибли. Я не могу помочь каждому, но вам - мне
разрешили...
вопрос останется без ответа.
так спокойно, что Косухин даже поразился. Вопрос, несмотря на всю
невероятность ситуации, его крепко задел.
вражина! Такие, как он, всю Сибирь кровью залили! Видели бы вы...
убивали белых. Когда я была жива, то никак не могла понять, откуда это
безумие...
сумеете понять еще здесь, на этой земле. Впрочем, Венцлава вы уже
видели...
похоже, гад он... Ничего, разберемся! Не я - так другой. И не таких к
стенке ставили!
- не здесь...
приличествует истинному большевику-атеисту.
сделать Ростислав. Но он один. Вы должны будете ему помочь...
что революционный долг обязывает его пристрелить ее мужа, как собаку.
держите. Сидел бы ваш мужа дома... Или шел бы к нам, в
рабоче-крестьянскую! Был бы он мне сейчас первый друг-товарищ. В общем,
чердынь-калуга, не знаю, чего будет дальше, но если не помру сейчас, все
равно этих беляков достану! Бросят оружие - никого не трону. Скажите
своему - сдастся, отведу в Иркутск, а там уж - как решат...
никаких обещаний, Степан. На все воля Божья. Знаю лишь, что вы с ним
встретитесь... А теперь - вставайте! Откройте глаза! Просыпайтесь, Степан!
застонал, дернулся и с трудом открыл глаза. Он еще раз дернулся, боль
стала почти невыносимой, но он все-таки встал и с наслаждением вдохнул
ледяной колючий воздух.
легкий невесомый снег.
сразу же стало легче и он, сдерживая стон, стал собирать хворост. Надо
было досидеть до утра...
Шломо Вульф
Сертаков Виталий
Ларссон Стиг
Флинт Эрик
Лондон Джек
Андреев Николай