начал перебирать свои листки, отыскивая нужный, и мне удалось
освободиться. - Вот она! Вот! Мои дети с огромной вероятностью не будут
дубоцефалами. Нет, нет, подождите... - Он проворно полз за мной на
коленях. - Я знаю, что сейчас это никому не нужно, но ведь наступят
времена, когда таких, как я, будут искать! Да вы же разумный человек,
сразу видно... Настанет день, когда таких, как я, будут искать, чтобы
продолжить человеческий род, и не найдут... Ведь не найдут же!..
Человечество вымирает, это теперь ясно каждому. Господи, ну за что меня,
за что!.. Я еще не стар... я могу... мои дети могут стать первыми детьми
нового человечества...
Столько, сколько потребуется, поверьте мне...
и вся боль сегодняшнего дня уходили в идиотский смех, как в громоотвод.
Этот корчащийся передо мной, недораздавленный по чьей-то забывчивости
полусумасшедший слизняк, потомок и предок слизняков, глядящий на меня
снизу вверх преданными собачьими глазами, был совершенно искренен!
скулить, дурак. Обещать ничего не могу, но если завтра ты рассмешишь меня
так же, как сегодня, я поделюсь с тобой своим пайком.
относительно тепло; перед стальной дверью, украшенной надписями,
запрещающими шуметь, входить без дела и сморкаться на пол, скучал часовой
в обыкновенной полевой форме. Он имел человеческий вид, и я против воли
остановился послушать его рассуждения о том, что хотя прошлая зима
выдалась холоднее, чем нынешняя, но зато тогда не было таких жутких
ветров, и с чего бы они нынче взялись? Я рассказал ему о бурлящей на точке
замерзания Атлантике, а он, возражая, поведал мне свою гипотезу, согласно
которой уцелевшим представителям Лиги Перемен удалось-таки склонить
объединенные нации к принятию мер по скорейшему установлению
Территориально-Климатической Справедливости, благодаря чему в связи с
изменением угла наклона земной оси наблюдается некоторое избыточное
неспокойство атмосферы, каковое, по его мнению, должно полностью
прекратиться в точности через триста восемьдесят семь лет, так что для
паники нет абсолютно никаких оснований... Я подтвердил, что оснований и
впрямь нет, и, когда мне по проверке пропуска было позволено пройти за
стальную дверь, мы расстались вполне довольные друг другом.
тускло светились экранчики музейных компьютеров. Где-то ругались. В
ближайшей зарешеченной комнате хлебали чай и звали составить компанию, но
я отклонил. Эксперт по специсследованиям поймал меня за рукав и выразил
благодарность за доставленного адаптанта - перспективный экземпляр.
Эксперт по транспорту меня не узнал и проводил удивленным взглядом.
Эксперт по энергетике узнал и сделал серьезную попытку затащить к себе,
чтобы засадить за проверку расчетов, это надо было сделать, и я обещал, но
- позже, позже... Эксперт по мобилизационной тактике заступил мне дорогу
и, поминутно утирая шею и оглядываясь, заставил выслушать туманную речь,
пересыпанную намеками на назревшую необходимость смены тем или иным путем
некомпетентного и впавшего в волюнтаризм командования, при котором лучшим
умам Экспертного Совета приходится играть жалкую и унизительную роль, - он
все время спрашивал мое мнение, и мне опять удалось отделаться шуткой...
Уже на излете меня настиг приказ быть к ночи в пятом Особом отряде, потому
как на его участке просматривается непонятная активность противника, и я,
обернувшись, показал пятерней, что понял правильно: в пятом так в пятом...
Бойля я нашел в той же каморке без окон, которую сам же отвел ему под
рабочее помещение. Тут он и спал. Тут он и ел, тут он и консультировал,
когда к нему как к единственному специалисту по сущности адаптантов
обращались с просьбой о консультации. Сейчас он сидел за проектором и
изучал микрофильмы из недавно захваченного нами архива - черт знает, что
это был за архив, но, видимо, документы попадались интересные, поскольку
Бойль был полностью поглощен работой и закаменел на своем табурете. За
последние дни старик еще больше высох, корм, тепло и безопасность не шли
ему впрок.
Здравствуйте, Сергей. Очень вам радостен.
не по делу. Просто поговорить... Сколько же это мы с вами не виделись -
дня три? Четыре?
только один раз. Извините меня, но я так и не благодарил вас...
рядом с собой. - Не берите в голову. У вас тут все нормально? Ну, кормежка
там, и вообще...
набрел на одну старую статью - так вот, оказывается...
шкатулку всегда прорывало монологами, и я давно уже знал, что если не
удается остановить его на разбеге, приходится либо выслушивать до конца,
гордясь своим терпением, либо сразу начинать ругаться черными словами - на
него это действовало. Но сейчас мне не хотелось ни того, ни другого. Я
дотянулся до проекционного аппарата и выудил из него кассету с
микрофильмом. Бойль смущенно захмыкал.
Среднем Востоке", - прочитал я. Судя по шрифту надписи, новому подходу
исполнилось лет пятьдесят. - Интересно. Зачем вам это?
организм освежающе. Врать он не умел, это было очевидно. Я пожал плечами и
вернул кассету на место.
удивлением осознал я. Кой ляд меня сюда принес? Не скажешь же вот так
прямо, в лоб, что больше не можешь, что быть командиром отделения и каждую
ночь подставлять свою шкуру под пули неизмеримо легче, чем быть хотя бы в
малой степени ответственным за то, что делается по нашей воле. По моей в
том числе. Не скажешь, что уже начал ощущать странное болезненное
удовлетворение своей работой и боишься такого удовлетворения. Не скажешь,
что, чувствуя себя на пределе, просто-напросто пришел поговорить с умным,
беспомощным и непонятным человеком, желая получить от него что-то очень
нужное и не зная - что, но притом зная, что можешь в любую минуту
уничтожить этого человека одним только словом, одним движением пальца...
Глупо все это. Ох, как глупо...
потолку, ударилась и отправилась посмотреть, нет ли где обходного пути. Я
выпустил еще одну. Полегчало.
употреблять вашим гостерпиимством... Э-э... я корректно сказал?
произнес в утвердительном тоне.
многие материалы здесь недоступны... вы понимаете?
пор выходил живым из тех мест, где материалы доступны даже слишком. В
одной мелкой стайке он ухитрился прожить дня три - не знаю, много ли ему
удалось извлечь для науки, но уносить ноги пришлось на форсаже. Помню, на
меня это произвело впечатление. Человек жил в стае! Один. Без
подстраховки. Без дюжины снайперов, готовых по радиокоманде разом оставить
его в растерянном одиночестве среди дюжины трупов. Он это смог. Он
доказал, что это возможно. Такого везучего человека я в жизни не встречал:
пули изорвали его одежду, он заблудился и едва не замерз, но вышел точно
на мое отделение, и опять ему повезло: в тот раз ни Сашки, ни Вацека с
нами не было.
ознобом подумал я. Ни за что. Знал, что спрячу его в такое место, где
никому не придет в голову искать, по типу того классического письма...
Сашка, конечно, далеко не Дюпен, а настоящие профессионалы из нацбеза, кто
уцелел, сейчас либо на Юге, либо легли на дно и не шевелятся. Риск был
умеренный. Пожалуй, я мог бы еще отдать Бойля до ареста Сельсина и, как
водится, нашел бы способ оправдать себя если не в Сашкиных глазах, то в
своих собственных... Теперь - нет. Не могу.
бы поставил его по-другому: долго ли еще сможем сопротивляться мы?
воспрепятствовал. Как всегда, говорил он гладко, будто слова у него были
заранее построены в походные колонны, - говорил, как на лекции, а в моем