Чтение 36–й страницы книги ~Пещера~

фыркнула:

- Послушай, мне тебя успокаивать, что ли? Нет, хорошо, конечно, что ты не
утешаешь, как медсестра... Но зачем глядеть на меня, как на дохлого бельчонка?

Он притянул ее к себе, так, чтобы она не могла видеть его глаз.
"Спрятался", - подумала Павла. И впервые за прошедшую неделю испытала что-то
вроде удовольствия.

Ей было приятно, что он ТАК за нее переживает. И очень хорошо, потому что
ТАКАЯ реакция не позволит ей жаловаться. Она не станет рассказывать про эти
длинные-длинные дни, мерзкие-мерзкие процедуры, вечный фонтан за окошком,
бесстыдный унитаз посреди комнаты и два всевидящих глаза, глядящих на пациентку
из-под потолка.

- Тритан... Как ты думаешь, я уже немножко более здоровая? Чем была, а?..

- Думаю, да,- сказал он рассеянно, и она обрадовалась, потому что привычные
интонации наконец-то возвращались к нему.

Расставание получилось парадоксальным. Уже обо всем переговорив, уже
попрощавшись, уже разомкнув руки - они обнялись снова; попытка разойтись
повторялась трижды, потом Тритан высвободился, не оборачиваясь, двинулся к
двери, остановился, опустив голову, думая о своем.

- Приходи скорее, - сказал она его сгорбленной спине.

Он обернулся.

Его смуглое лицо казалось теперь белым как сметана. И глаза, обычно светлые
на темном, глядели теперь двумя темно-зелеными провалами.

- Тритан, - сказала она испуганно,

- Ты... Павла. Иногда мне кажется - я знаю, для чего жить... А главное -
как. Понимаешь?

- Нет, - ответила она честно.

Он смотрел теперь мимо нее - в окно:

- Если когда-нибудь... тебе случится подумать обо мне... плохо, вспомни,
Павла... как мы с тобой говорили... о вранье. Есть одна правда... самая главная.
Что бы ни случилось... я буду беречь тебя.

- Я верю, - сказала она быстро. - Что ты, Тритан...

- Все будет хорошо, - сказал он глухо. Не глядя на

Павлу, вернулся, правой рукой подхватил легкий табурет, левой отодрал со
стола забытый обрывок пластыря; спустя секунду он уже стоял, как электромонтер,
на краешке табурета, и прилаживал на бессонный, притаившийся под потолком глаз
непроницаемое белое веко.

- Тритан?!

- Я не могу без тебя жить, - сказал он сквозь зубы. - Вот какая
неприятность, видишь ли... Жизнь слишком короткая и редкостная вещь, чтобы...

Он спрыгнул с табурета и перебазировался к объективу напротив; Павла,
проведшая в обществе камер долгую тяжкую неделю, содрогнулась от непривычного
ощущения.

Взгляд, давивший на нее много дней и ночей, померк. Будто вырвали иглу,
сидящую в затылке.

- Тритан, а если они...

- Моей квалификации хватит, чтобы пронаблюдать тебя еще пару часов.

- Тритан, а если они войдут?!

- Извинятся и выйдут, - он мимоходом сбросил трубку с белого телефона у
кровати.

- Тритан, это ты сумасшедший, а не я!..

- Точно. Точно, точно... Как ты похудела. Кожа да кости... Снимай. Снимай,
снимай...

"Как легко, - подумала Павла. - Как с этим человеком безумно легко, и все,
даже самые сложные вещи... как просто. Собственно, даже если весь персонал
больницы... если весь город ввалится сейчас в дверь, явится поглядеть, чем
занимается пациентка и почему погасли мониторы... Ну и что?! А если люди любят
друг друга, совершенно естественно, как не стыдится пчела, забираясь в цветок,
как не стыдится трава, пробиваясь сквозь камни... Ну и что?.."

Никто не пришел. Вероятно, посещение Тритана было возведено в ранг
восстанавливающей процедуры.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Полдня и полночи он сидел над бумажным листком, постепенно теряющим
белизну. Он выписывал в столбик имена всех актеров театра, он наскоро
зарисовывал явившиеся из подсознания картинки; утром, когда позвонил господин
Мырель с телевидения, Раман пребывал в состоянии сытой благополучной сомнамбулы.

- Доброе утро, господин Кович... Как вам понравилась передача?

"Кто-то кому-то что-то передал, - подумал Раман удивленно. - Передача..."

Господин Мырель ждал ответа; Раман хмыкнул, кашлянул, переспросил:

- А?

- Передача, - господин Мырель старался говорить четче и громче. - Вчера, в
девятнадцать ноль-ноль... Ведь вы смотрели?

Пес раздери, подумал Раман благодушно. Раман Кович: облик современного
режиссера...

- Очень хорошо, - сказал он, удивляясь собственной забывчивости. - Вы
знаете, вполне, вполне... Органично.

- Я рад, что вам понравилось, - сказал господин Мырель тоном, не терпящим
возражений.

- Да, - Раман рассеянно кивнул. - Спасибо, господин Раздолбеж. До свидания.

И повесил трубку. И нахмурился, пытаясь осознать, что же такое сказал не
так; понял, мрачно рассмеялся, побрел в ванную. Взглянул на собственное небритое
отражение, состроил гримасу: вот он, неприкрашенный облик современного
режиссера...

Павла обиделась бы. Если бы знала, как постыдно он забыл о собственной
телеперсоне...

Он скрипнул зубами. Отложил зубную щетку, вернулся к телефону, набрал по
очереди несколько привычных уже номеров.

- К сожалению, господин Тодин сейчас не может выйти на связь... Перезвоните
вечером. А лучше завтра.

- Вы сказали ему, что с ним хочет говорить Раман Кович?

Короткие гудки. Видимо, дамочка, закончив тираду, не затруднила себя
выслушиванием ответа.

Он явился в театр на час раньше обычного. Отчасти потому, что был
взбудоражен и не находил себе места, отчасти потому, что хотел посмотреть, как
неунывающий подмастерье Дин проводит с молодыми актерами обязательный тренинг.

Уже на подходе обнаружились двое увиливающих- двое парней в спортивных
костюмах курили на лестнице, вместо того чтобы прыгать и ползать вместе со всеми
в большом репетиционном зале. Внезапное появление Рамана повергло их в трепет;
он не сказал ни слова, но уже спустя секунду оба лентяя оказались в числе
работающих, причем лезли из кожи вон.

- Музыку, пожалуйста... Ваши движения не должны совпадать с ритмом музыки.
Ваши действия должны быть абсолютно нелогичны, а звуки, которые вы издаете, не
должны быть похожи на человеческий голос... Без пошлостей, помните о вкусе!..
Начали... Кович тихонечко встал в темном углу, у стенки. Пластичные и не очень.
Умные и не особенно. Для его новой работы ему не нужны актеры, ему нужны
типажи... Кроме, естественно, героя и героини. Клора Кобец не подойдет...
Совершенно новые лица, может быть, из массовки, может быть, вообще с улицы или
из другого театра...

- Стоп!.. Десять секунд успокаиваем дыхание... Концертмейстер в углу завел
что-то размыто-лирическое; ребята бродили по площадке, по-настоящему углубившись
в себя. Прав был Кович, в принудительном порядке введя эти утомительные нудные
тренинги...

- Пошли по кругу, раз-два... Сана, в центр, внимание, у Саны мячик...
горячий! Начали!..

Кович смотрел. Сана, невысокая, год назад приглашенная из детского театра
на роль мальчика в какой-то сказке- эта самая зажигательная Сана кидала
партнерам воображаемый мячик, а те перебрасывали его в ладонях, морщась от
воображаемого жжения, и с явным облегчением кидали обратно.

- Холодный!.. Сана, ты что, сама не чувствуешь, какой он холодный?!

Сана швырнула "мяч" зазевавшейся Клоре Кобец и сунула озябшие руки под
мышки. Руки-то действительно мерзнут...

- Не попадайте в ритм! Следите, чтобы не попадать в ритм музыки! Дальше...
Мяч эротический!

Получив его, получаете заряд сексуальной энергии, вперед!..

Раман не смотрел на каждого в отдельности- но видел всех. На площадке
невозможно спрятаться; Раман видел лентяев, не утруждающих себя душевными
затратами, равнодушно изображавших внешние проявления страсти. Разглядел
нескольких девчонок, имевших о "сексуальной энергии" исключительно теоретические
познания; как же они собираются работать в театре, не имея представления о
жизни?!

А вот эта, вечно бегающая в массовке, имя которой... кажется, Лица. А вот
она, между прочим, выделяется среди прочих свободой и искренностью. Самозабвенно
работает, забыв о недоеденном завтраке -и рваных кроссовках, о билетах на
автобус и генеральной уборке в общежитии; ворошит какие-то собственные
воспоминания, по-честному, глубоко ворошит, какие-то очень личные, подлинные
манки...

Вот, угодила в ритм музыки - и сбилась, вернула Сане "мячик", занервничала,
устала...

Раман вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

...Это был детеныш схруля; его мягкое коричневое рыльце еще не успело
вытянуться и принять характерные хищные очертания, и потому выступающие зубки не
казались опасными. По крайней мере, пока.

Сарна не двигалась с места; ее уши, без того навостренные, напряглись
сильнее.

Схруленок лакал небрежно, беспечно, схруленок до половины опускал морду в
темные струи источника и ничего не знал о смерти. Схруленок был уязвим, но не
беспомощен; широкие лапы, упиравшиеся в камень, поблескивали полукружиями белых,
вполне окрепших когтей.

Сарна тоже хотела пить - но не двигалась с места. Потом ее уши сообщили о
приближении третьего; если бы это был взрослый схруль, то тут же, у водопоя,