самыми мягкими из предназначенных своей особе ругательств оказались
"идиотский полоумный дурак" и "безмозглый куриный помет" - Гаэтан то
вперивал взор в ученую книгу, то в отчаянии воздымал его к потолку, то
бросался на кровать и объявлял Эгерту, что он, конечно, провалится, что
вечно оставаться в "постигающих" невозможно, что отец не даст больше денег
и навечно засадит сына приказчиком в вонючую аптеку, где даже мухи дохнут
от запаха касторки... Когда Солль робко предположил, что, может быть,
стоит обратиться за помощью к декану - Лис замахал на него руками, затопал
ногами, обозвал сумасшедшим развесистым пнем и объяснил, что одного такого
обращения будет достаточно, чтобы навсегда вылететь из университета.
удалось вытянуть из него ни слова. У порога ректорского кабинета
возбужденно толпились, шикая друг на друга, обремененные знаниями молодые
люди - у многих из них на лице застыло напряженное выражение канатоходца,
идущего по проволоке с зажженным канделябром в зубах. Выходящие из
кабинета тут же изливали на товарищей кто радость, кто отчаяние; Эгерт,
который, как вольнослушатель, не подлежал обязательной экзаменовке,
содрогнулся при одной мысли, что и ему, как Лису, пришлось бы предстать
пред очи строгого научного судилища.
тут же предложил Соллю погостить в предместье, в семействе своего отца.
Эгерт заколебался было - однако в конце концов ответил отказом.
на лето. Большая половина собиралась провести каникулы в отчем доме, будь
то поместье или лачуга; часть юношей, в основном самых бедных, собирались
наняться на работу где-нибудь на ферме и звали с собой Эгерта. Тот
вспомнил печальный опыт крестьянского труда под руководством отшельника -
и тоже отказался.
в редких окнах показывался огонек. Старый служитель, вооруженный факелом и
колотушкой, еженощно совершал сторожевой обход. Старушка, прибиравшая во
флигеле, приносила обеды для декана, его дочери и нескольких оставшихся на
лето служащих, к числу которых был отнесен и Эгерт - а он неожиданно для
себя получил новую весточку из дому и смог сделать новый взнос за свое
содержание.
почерк отца. Солль-старший ни о чем не спрашивал - просто сухо ставил сына
в известность, что его лишили лейтенантства и исключили из полка, причем с
мундира его, опозоренного и забрызганного грязью мундира, был публично
спорот эполет. Освободившуюся лейтенантскую вакансию занял молодой
господин по имени Карвер Отт; кстати, он справлялся о теперешнем
местонахождении Эгерта.
потом на смену ему пришла тоска по Каваррену.
на воротах, и в голову ему лезли отчаянные, самые немыслимые планы. В
мечтах он видел себя тайно прибывающим в город и поднимающимся на родное
крыльцо - тоже тайно, потому что никто не простил ему дезертирства, а
свидетели прошлого его унижения явятся специально, чтобы плюнуть в
отмеченное шрамом лицо... И ведь придется говорить с отцом, и как
посмотреть в глаза матери? Нет, пока заклятие не снято, он не может
вернуться в Каваррен.
длинный день приближает его ко встрече со Скитальцем. Эта встреча
превращалась для Солля в неотвязную мысль, навязчивую идею; Скиталец
являлся ему в снах. Заклятие будет снято, и Эгерт вернется в Каваррен с
полным на то правом. Он ни от кого не будет прятаться и проедет верхом по
главной улице, а когда сбежится народ и соберутся гуарды - тогда, при
всех, он вызовет на дуэль Карвера.
возбуждения. Это будет красивый, красивый вызов; толпа притихнет, Карвер
побледнеет и сделает попытку увильнуть - Эгерт при всех высмеет его за
трусость, а потом скрестит свою шпагу с его презренным клинком - и убьет,
убьет бывшего друга, ставшего смертельным врагом, потому что подлость
заслуживает наказания, потому что...
накрытого ладонью.
простодушным до глупости забиякой. Эгерт даже не помнил толком, из-за чего
возникла ссора - может быть, из-за женщины, а может быть, просто в
хмельном кураже... Поединок оказался мгновенным и свирепым, ибо Тольбер
бросался на Эгерта, как бешеный вепрь, а Солль встречал его напор
блестящими безжалостными контратаками... Потом шпага Солля угодила
противнику в живот, и Эгерт, в чьих жилах кипела в тот момент не кровь, а
горячая смола, понял только, что победил...
не смог вспомнить. Тот не был гуардом - просто какой-то надменный помещик,
явившийся в город с намерением как следует покутить. И покутил, и, пьяный
как свинья, закатил Соллю пощечину и обозвал сопляком - а сам и правда был
лет на двадцать старше... У него остались жена и три дочери, Эгерту
сообщили об этом после похорон...
оскорбление и не наказать обидчика? Да, на свете бывают и вдовы, и сироты,
но помещик получил по заслугам, да и тот, первый, тоже... Это ведь только
Динар пострадал безвинно...
ей о смерти мужа? Небо, хоть бы вспомнить имя того кутилы... Но память
решительно отказывается извлечь из прошлого слово, давно забытое за
ненадобностью.
сверчок. Стоял поздний вечер; против воли содрогаясь, Эгерт зажег сразу
пять свечей - это было немыслимое расточительство, но комнатка осветилась,
как днем, и в мутной глубине железного зеркала, помещавшегося в простенке
у двери, Эгерт увидел свое лицо со шрамом.
вернулась к нему с такой силой, что он зашатался.
сплошной ноющей раной; университет был почти что пуст, и вовсе пуст был
флигель, но Эгерт ощущал неподалеку страдание - тупое, привычное, как
навязчивая головная боль.
его мелко задрожали. Зажав вспотевшими ладонями свечи - в правой три, а в
левой две - Солль плечом отворил дверь.
тени. Лица великих ученых, изображенные на барельефах, оборачивались к
Эгерту с презрительными гримасами, и, чтобы подбодрить себя, Солль
принялся напевать дрожащим голосом: "Ой-ой-ой... не говори, милый, не
рассказывай... Ай, душа моя горит, а дверь скрипит... не смазана..."
впереди, и помещался он в библиотеке.
руки его были заняты, и он тихонько поскребся носком сапога. Из библиотеки
донеслось удивленное деканово: "Да?"
этом горящих свечей; возможно, его усилия увенчались бы успехом - но в
этот момент дверь открылась сама, и в проеме ее стоял декан Луаян, но
источником боли был не он, а кто-то в полумраке заполненного книгами зала.
спутал. - Это я...
приглашая Солля войти.
прижималась к ее коленям, как испуганный пес. Эгерт не видел Торию с того
самого дня, когда принес декану Динарову книгу и получил тяжелым томом по
лицу. Сейчас глаза ее оставалось в темноте, Эгерт не видел устремленного
на него взгляда - но ощущение исходящего от девушки тупого страдания
сделалось сильнее, как будто сам вид Эгерта вызвал у Тории новый приступ
боли.
такая уверенность.
О заклятиях, которые были сняты. Зависит ли... Зависит ли возможность
освобождения... От того, насколько виновен человек?
сказала ни слова. Переглянувшись с дочерью, декан нахмурился:
приложить ладонь к своей собственной голове - бесцветно и ровно сказала в
темноту:
пострадавший, какие-либо преимущества...
и тоже в пространство:
черточкой не выдавая ноющей боли.