французской фамилии, несколько поутихли: вот, получилось же, что люди с
иностранными фамилиями, зачастую русские в первом поколении, тем не ме-
нее внесли блистательный вклад в нашу культуру, соединили ее с мировой,
сохранив при этом самобытность и державность, безграничность русской
идеи.
ли, точно вода в песок, смешно сейчас об этом говорить, а между тем лишь
только они пропадают, так пропадает и человек, мельчает, покоряется ру-
тине и уже годится разве на то, чтобы криво усмехаться над великими при-
тязаниями молодости и предрекать юным: погодите, жизнь вас научит... За
двадцать лет Демилле прошел путь от "все могу" до "ничего не хочу": там
погнался за выгодным и легким проектом, здесь поленился доказывать свою
правоту, тут испугался необычности задачи. Архитектурный романтизм про-
сыпался, случалось, в какой-нибудь влюбленности, когда Евгений Викторо-
вич садился на своего конька и буквально открывал глаза на красоты горо-
да благодарной слушательнице, прекрасно сознавая при этом, что движет им
не только любовь к архитектуре, но и желание "запудрить мозги" доверчи-
вому созданию (доверчивость тоже имитировалась бывало, ибо обе стороны
стремились к одной цели). Правда, вдохновлялся нешуточно и даже переби-
рал вечерами старые эскизы, по чему Ирина безошибочно определяла наступ-
ление нового увлечения... так с той же самой Жанной был связан последний
конкурсный проект Демилле, получивший в 1975 году первую премию на зак-
рытом конкурсе, проводимом совхозом-миллионером (Дворец культуры), одна-
ко он же стал и каплей, переполнившей чашу, ибо строить решили не по
проекту Демилле (дорого, необычно!), а по другому, заурядному и скучно-
му. Таких неосуществленных проектов у Евгения Викторовича к сорока годам
накопилось ровным счетом семнадцать; единственным его сносным творением,
на которое он мог бы взглянуть в натуре, был плавательный бассейн в го-
роде Игарке, не считая, разумеется, каких-то частных проработок в проек-
тах руководителя мастерской и других архитекторов со званиями, привязок
типовых проектов и вполне ординарных, не отличавшихся по внешнему виду
от типовых, служебных построек в рабочих поселках Севера: три бани, два
магазина, столовая. О них Демилле вообще предпочитал не вспоминать.
воображение Демилле, что задуманное здание выплывало по пять раз на дню
в самых неожиданных местах, располагавших к такому появлению. Стрелка
Васильевского острова была излюбленным местом мысленных экспериментов.
Демилле неоднократно застраивал ее самым причудливым образом, сознавая,
впрочем, что Биржа Тома де Томона и Ростральные колонны все же остаются
непревзойденными по своей лапидарности и силе.
дения поубавилась. Замыслы чаще раздражали: "А! Все было! Было!" - или
же другой вариант: "Все равно не построят..." Получилось так, что он бы
мог еще сочинить дерзкий проект, но "они" - не оценят, не разрешат, "за-
режут"... Кто "они" конкретно сказать было трудно. Вероятно, ученый со-
вет проектного института, где Демилле продолжал трудиться в должности
старшего архитектора (ГАПом, то есть главным архитектором проекта, так и
не стал), или руководство Союза, или же косные твердолобые заказчики.
падали премии, случались и частные заказы. "Кусок хлеба с маслом", как
выражалась Анастасия Федоровна, уже давно перестал быть предметом каж-
додневной заботы, но разве об этом он мечтал? Разве стоит где-нибудь
постройка, на которой благодарные потомки вывесят доску с упоминанием:
"построено архитектором Е. В. Демилле"?
мии, как бы в качестве компенсации за отказ от строительства. Рекомендо-
вали его Баранцевич, уже ушедший из института на пенсию, и занявший его
место пятидесятилетний Петр Сергеевич Решмин, ярый сторонник типизации и
унификации, лепивший проекты жилых домов из стандартизованных узлов и
гордившийся разнообразием, которое он мог извлечь из ограниченного набо-
ра элементов. Это архитектурное направление совпало со строительной по-
литикой, с курсом на индустриализацию строительства. Демилле называл его
"игрой в кубики"... кстати, даже в детстве он этим не увлекался, предпо-
читал фантазировать на спичках.
тие. Назвали гостей, заключив с Ириной временное перемирие - раз в жизни
бывает! - будто что-нибудь бывает два или три раза в жизни -говорились
тосты, преувеличивались заслуги... член Союза... первая премия там, вто-
рая сям... дерзкие проекты, смелые идеи. Демилле знал: вранье! Напился в
тот вечер; оставшись с Ириной наедине, поставил на проигрыватель плас-
тинку Окуджавы и пел с ним в унисон, размазывая по щекам пьяные слезы:
"Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладешь? Чего не потеряешь, того,
брат, не найдешь..."
шившийся апрельской ночью на улице Кооперации.
бедственного состояния, в котором находился наш герой. Эту сторону дела
он как раз видел, сознавал - мучился, злился, ругая больше себя, чем
обстоятельства, - за слабость характера, разбросанность, лень. Но более
глубокой причиной был крах в его душе общественной идеи, о котором он
лишь догадывался. Каждый человек - осознанно или неосознанно - воспиты-
вает в себе определенную общественную идею, то самое устройство окружаю-
щей жизни, систему, о которых мы говорили. И судьба гражданина во многом
зависит от соответствия внутреннего и внешнего укладов, а точнее даже -
от развития собственной общественной идеи в окружающей действительности.
носится к общественному развитию, к его тенденциям, постоянно прикидыва-
ет - куда мы идем? правильно ли? Любой разговор за столом непременно
сводится к экономике и политике... и горе гражданину, если его идеалы не
находят подтверждения в реальности! С реальностью-то не поспоришь! Отсю-
да и уклонение от практической деятельности, и неверие в то, что можно
что-то изменить, и разгул, и пьянство...
бой оригинальностью. На первый взгляд, она была даже банальна, ибо ее
наименование мы слышим чуть ли не каждый день по радио и телевидению,
читаем в газетах. Это была идея социалистического интернационализма,
всеобщего братства.
ле, при его нелюбви к громким фразам и лозунгам, никогда не признался бы
в том, что движет им именно эта идея, нашел бы какие-нибудь другие сло-
ва, но душа у него болела именно по всемирному братству людей всех рас и
национальностей, при сохранении каждой нацией присущего ей самосознания,
культуры и проч.
тектор разместил интернациональное семейство, не забыв выделить каждому
отдельную спаленку с флагом, но тут же вмонтировал и русскую церквушку,
как бы давая понять, что дом предполагается все же построить в России, а
православная вера неотделима от русской истории и культуры.
но.
свое начало из французского прошлого семьи. Противоречие между русским
самосознанием и французской фамилией может показаться смехотворным лишь
тому, кто носит фамилию Иванов или Кондратьев, к примеру, - в самом де-
ле! - простое сочетание звуков, сотрясение воздуха, непривычный порядок
букв, с одной стороны, а с другой - язык, воспитание, привычки, литера-
тура... кровь! Ан нет... Ударение на последнем слоге, легкое ...лле!
плюс три процента французской крови оказывали серьезную конкуренцию пат-
риархальной русскости бабок и прабабок, становившихся женами потомков
Эжена Милле по мужской линии.
как-то определяться внутренне, и каждый сделал это по-своему. Демилле
интуитивно избрал интернационализм, Федор ударился в русофильство, а Лю-
баша обращала в русскую нацию (как раньше - в веру) своих детей разных
национальностей.
больше, чем Федька!.. тот мало что отказался от своей фамилии, но и стал
неприязненно относиться к любым другим нациям - а Евгений при глубокой
любви к русской культуре, природе, языку не переставал искать связи меж-
ду Россией и другими странами, а когда находил -радовался. Взять хотя бы
Росси. Тем не менее червоточинка фамилии смущала, не позволяла обнару-
жить патриотизм, всегда присутствовала боязнь показаться русопятом.
Егором и дал фамилию Нестеров. Хотел, чтобы сын чувствовал себя уверен-
ней в жизни, но в глубине души угнездилось чувство вины перед всеми Де-
милле, начиная с Эжена и кончая дядьками Кириллом и Мефодием.
включала в себя принципы и идеалы, утверждаемые научным коммунизмом:
распределение по труду, правовое равенство граждан, приоритет обществен-
ных интересов над личными и проч. Демилле был честен и не мог без боли
смотреть на нарушения социалистической законности, коррупцию, воровство
и взяточничество, которые (будем смотреть правде в глаза) еще нередки у
нас, а главное, не выражают тенденции к убыванию. Однако борцом он тоже
не был, предпочитал негодовать и печалиться про себя; в партию не всту-
пил, считая, что многие карьеристы лезут туда исключительно из корысти,
и не желая быть с ними в одной компании. Кроме того, проявлял щепе-
тильность: не звали, а напрашиваться не привык. В результате Демилле
несколько отошел от жизни, а так как желанной справедливости никак не
наступало, более того, моральный климат за последние десять лет резко